Жар-птица (балет)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Жар-птица

Леон Бакст. Эскиз костюма Жар-птицы.
Композитор

Игорь Стравинский

Хореограф

Михаил Фокин

Дирижёр-постановщик

Габриэль Пьерне

Сценография

Александр Головин
Леон Бакст (костюмы Жар-птицы и Царевны)

Количество действий

1

Первая постановка

25 июня 1910

Место первой постановки

Гранд-Опера, Париж

«Жар-пти́ца» (фр. L'Oiseau de feu) — одноактный балет Игоря Стравинского в хореографии Михаила Фокина и оформлении Александра Головина и Леона Бакста (костюмы Жар-птицы и Царевны), созданный по заказу Сергея Дягилева для его «Русских сезонов в Париже». Премьера состоялась на сцене театра Гранд-Опера 25 июня 1910 года. Оркестром управлял дирижёр Габриэль Пьерне, главные партии исполнили Тамара Карсавина (Жар-птица), Михаил Фокин (Иван-царевич), Вера Фокина (Царевна) и Алексей Булгаков (Кощей).





История создания

Балет написан по мотивам русских народных сказок о волшебной птице, которая является одновременно и благословением, и проклятием для человека, завладевшего ей. Дягилев первоначально привлек композитора Анатолия Лядова для написания музыки. Лядов работал слишком медленно и Дягилев, в конечном итоге, передал заказ 28-летнему Стравинскому. Балет сделал Стравинского известным, а также положил начало сотрудничеству между Дягилевым и Стравинским, в результате которого появились балеты «Петрушка» и «Весна священная».

Композитор сам присутствовал на репетициях и помогал Тамаре Карсавиной разобраться с ритмом и сложным музыкальным рисунком.

Впоследствии балет Фокина входил в репертуар «Оригинального русского балета[en]», где партию Жар-птицы, среди прочих, исполняли Валентина Блинова и Тамара Туманова.

Действующие лица

Либретто

Оркестровые сюиты

На основе полной 50-минутной версии балета 1909—1910 годов Стравинский создал три сюиты для концертного исполнения, с уменьшенным составом оркестра. Они датируются 1910, 1919 и 1945 годами, последняя посвящена памяти Андрея Римского-Корсакова, сына композитора (1878—1940).

Наиболее распространённой является версия 1919 года, тогда как версия 1945 года содержит больше музыкального материала из оригинального балета. Сам композитор говорил Роберту Крафту, что предпочёл бы, чтобы для постановок использовали концертную версию вместо оригинальной партитуры — от которой он предпочёл бы откреститься, как более не устраивавшей его.

Последующие постановки

Баланчин, танцевавший в 1921 году в Петрограде в постановке Лопухова в свите Кощея и позднее исполнявший партию Кощея в постановке Фокина (Линкольн Кирстайн[en] видел его выступление в Лондоне в 1926 году), создал в 1949 году в Нью-Йорке собственную версию для своей труппы. Были использованы декорации и костюмы Марка Шагала, оставшиеся от мясинской постановки 1945 года. Световой дизайн Джин Розенталь[en], дирижёр-постановщик Леон Барзен. Главные партии исполняли Мария Толчиф (Жар-птица), Франсиско Монсьон (Иван-царевич), Патрисия Макбрайд[en] (Царевна) и Эдвард Бигелоу (Кощей).
Спектакль оставался в репертуаре до 1965 года. В 1970 Баланчин возобновил балет с костюмами Барбары Каринской[en], декорации по эскизам Шагала выполнялись под руководством Володи Одинокова. Танцы чудищ поставил Джером Роббинс. В 1972 году в балет были внесены некоторые изменения, в 1980 году Баланчин возобновил балет, приблизив его к первой версии 1949 года.
  • 1950 — Морис Бежар, Стокгольмская опера (исполнители Ellen Rasch, Морис Бежар, Björn Holmgren).
  • 31 октября 1970 — Морис Бежар, Дворец спорта[fr], Париж. Оформление и костюмы: Жоэль Рустан (Joëlle Roustan) и Роже Бернар (Roger Bernard), свет Доминика Романа; использована оркестровая сюита.
Балет для 18 танцовщиков тесно связан с настроениями конца 1960-х годов и Студенческой революцией. Бежар услышал в «сказочной» музыке революционный, бунтарский дух; основной метафорой спектакля стала извечная борьба человека за свободу, его гибель и возрождение[1]. Бежар делал свою мужскую «Жар-птицу» под впечатлением от книги «Четыре поэта революции. Блок, Есенин, Маяковский, Пастернак»[1]. Отталкиваясь от постулатов «Стравинский — русский музыкант» и «Стравинский — революционер», он дал своему спектаклю эпиграф: «Жар-птица — это феникс, восстающий из пепла; Поэт, как и Революционер — это Жар-птица».

Отражение в искусстве

Марк Шагал поместил «Жар-птицу», как дань Стравинскому, на свой плафон зрительного зала театра Гранд-Опера (1960—1964). Между самим художником с палитрой в руках и зелёной птицей («красный» сектор) и волшебной яблоней с белой птицей, полыхающей в пламени огня («жёлтый» сектор) летит ангел-музыкант с телом из виолончели; под ним — купола и крыши расколдованного города, среди елей — красная Жар-птица. Под красным же балдахином венчаются царевич и царевна; справа от них расколдованные девушки, женщина, несущая корзину с фруктами и ещё одна молодая пара.

Источники

  • Taruskin, Richard. Stravinsky and the Russian Traditions. Oxford: Oxford University Press, 1996. ISBN 0-19-816250-2

Напишите отзыв о статье "Жар-птица (балет)"

Примечания

  1. 1 2 [ptzh.theatre.ru/2003/31/56/ Т. Е. Кузовлева. The best of… Морис Бежар] // Петербургский театральный журнал, № 31 (2003).

Ссылки

Отрывок, характеризующий Жар-птица (балет)

Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.

Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.