Жашко, Тихон Макарович

Тихон Макарович Жашко
Место рождения	деревня Веретье, Острогожский уезд, Воронежская губерния, Российская империя
Место смерти	Москва, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота
Годы службы	1933—1959
Звание
Командовал	75-й стрелковый корпус
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Ти́хон Мака́рович Жашко́ (15 декабря 1911, деревня Веретье, Воронежская губерния — 30 марта 1989, Москва) — советский военный деятель, полковник (1943 год).

Биография

Тихон Макарович Жашко родился 15 декабря 1911 года в деревне Веретье (ныне Острогожского района Воронежской области).

В феврале 1933 года был призван в ряды РККА и направлен в 1-й стрелковый полк (Московская Пролетарская стрелковая дивизия, Московский военный округ), где окончил курсы одногодичников, а затем был направлен на учёбу в Бакинскую военную пехотную школу. После окончания школы в 1936 году был направлен в 20-ю горнострелковую дивизию (Закавказский военный округ), где служил на должностях командира полуроты и разведывательной роты 59-го горнострелкового полка, а с июля 1938 года — помощником начальника штаба 60-го горнострелкового полка.

В мае 1939 года Жашко был направлен на учёбу на курсы штабных работников при Военной академии имени М. В. Фрунзе, после окончания которых в январе 1940 года вернулся в 20-ю горнострелковую дивизию, где был назначен на должность помощника начальника штаба 160-го горнострелкового полка, а в сентябре того же года — на должность начальника штаба 265-го горнострелкового полка этой же дивизии.

В 1941 году окончил заочный факультет Военной академии имени М. В. Фрунзе.

Великая Отечественная война

С началом войны находился на прежней должности и в декабре 1941 года был назначен на должность начальника 1-го отделения штаба 334-й стрелковой дивизии, в мае 1942 года — на должность начальника 1-го отделения штаба, а в октябре 1944 года — на должность начальника штаба этой же дивизии.

Со 2 декабря 1944 по 8 января 1945 года полковник Тихон Макарович Жашко временно исполнял должность командира 75-го стрелкового корпуса, который принимал участие в боевых действиях в ходе Будапештской наступательной операции. 20 декабря корпус под командованием Жашко прорвал оборону противника и к 30 декабря вышел в район озера Балатон, отразив контратаки противника. В январе 1945 года был назначен на должность начальника штаба этого же корпуса, после чего участвовал в ходе Балатонской оборонительной и Венской наступательной операций. В период со 2 по 16 февраля 1945 года командовал 180-й стрелковой дивизией.

Послевоенная карьера

В июне 1945 года полковник Жашко был назначен на должность старшего помощника начальника отдела Управления по использованию опыта войны Генерального штаба. С октября того же года находился в распоряжении Военного совета Прибалтийского военного округа и в декабре был назначен на должность начальника штаба 119-й гвардейской стрелковой дивизии.

В ноябре 1946 года был направлен на учёбу в Военно-дипломатическую академию ВС СССР, после окончания которой с августа 1950 года находился в распоряжении 2-го Главного управления Генштаба и в октябре 1953 года был назначен на должность начальника штаба 38-й гвардейской стрелковой дивизии, а в декабре 1954 года — на должность старшего преподавателя военной кафедры Московского инженерно-физического института.

Полковник Тихон Макарович Жашко в августе 1959 года вышел в запас. Умер 30 марта 1989 года в Москве.

Награды

• Три ордена Красного Знамени;
• Орден Богдана Хмельницкого 1 степени;
• Орден Суворова 2 степени;
• Орден Кутузова 2 степени;
• Орден Отечественной войны 1 степени;
• Два ордена Красной Звезды;
• Медали.

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 1. — С. 198—199. — ISBN 5-901679-08-3.

Ссылки

• [maxpark.com/community/14/content/2650550 Командиры корпусов Великой Отечественной]

Отрывок, характеризующий Жашко, Тихон Макарович

Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.