Жданов, Иван Николаевич

Иван Николаевич Жданов
Дата рождения:	22 июня (4 июля) 1846(1846-07-04)
Место рождения:	Шенкурск, Архангельская губерния, Российская империя
Дата смерти:	11 июля (24 июля) 1901(1901-07-24) (55 лет)
Место смерти:	Алупка, Таврическая губерния, Российская империя
Страна:	Российская империя Российская империя
Научная сфера:	литературоведение, фольклористика
Известные ученики:	Николай II, великий князь Михаил Александрович, великая княгиня Ольга Александровна

Ива́н Никола́евич Жда́нов (22 июня [4 июля] 1846, Шенкурск — 11 [24] июля 1901, Алупка) — русский литературовед и фольклорист, академик Санкт-Петербургской академии наук. Действительный статский советник.

Биография

И. Н. Жданов учился в Шенкурском и Архангельском духовных училищах, в 1865 году окончил Архангельскую духовную семинарию. Как лучший воспитанник был направлен за казённый счёт в Санкт-Петербургскую духовную академию, а после двух лет обучения перешёл на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, по окончании которого был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию. В 1874 году получил звание учителя русского языка и словесности в Санкт-Петербургском университете, а с 1876 года имел право преподавать в высших учебных заведениях. С 1879 года И. Н. Жданов преподавал в Киевском университете св. Владимира, где читал курс «История древней литературы». В 1883 году Советом Санкт-Петербургского университета был утверждён в степени магистра русской словесности и стал преподавать в Санкт-Петербургском историко-филологическом институте. Приглашённый ко двору Александра III, И. Н. Жданов преподавал русский язык и литературу будущему императору Николаю II, великому князю Михаилу Александровичу и великой княжне Ольге Александровне. В 1893 году И. Н. Жданов был избран членом-корреспондентом, а в 1899 году — действительным членом Санкт-Петербургской академии наук.

Похоронен в Санкт-Петербурге на Новодевичьем кладбище.

Научные работы

Магистерская диссертация И. Н. Жданова «К литературной истории русской былевой поэзии» (1881 год) примыкает к целому ряду трудов его по древней литературе и народной словесности, в которых он изучает памятники русской литературы сравнительно с произведениями других литератур. Важная сторона работ И. Н. Жданова также, — отыскание связи и взаимодействия между книжными памятниками и народными произведениями. Сопоставление намеков и свидетельств исторических с произведениями литературными позволило И. Н. Жданову построить ряд остроумных гипотез об исконном существовании у нас песен и поэтических произведений, в частности — былевого эпоса. Доказательно обставленные гипотезы его определяют даже иногда содержание утраченных эпических произведений.

Важнейшие публикации

• Жданов И. Н. Материалы для истории Стоглавого собора // Журнал Министерства народного просвещения, 1876.
• Жданов И. Н. Русская поэзия в домонгольскую эпоху // Киевские университетские известия, 1879.
• Жданов И. Н. Литература «Слова о Полку Игореве» // Киевские университетские известия, 1881.
• Жданов И. Н. Песни о князе Романе // Журнал Министерства народного просвещения, 1890. Март-апрель, с. 267—305. Май-июнь, с. 1-55. (данная монография была выпущена также отдельным оттиском)
• Жданов И. Н. Песни о князе Михаиле // Живая старина, 1891.
• Жданов И. Н. Повести о Вавилоне и сказание о князех владимирских // Журнал Министерства народного просвещения, 1891.
• Жданов И. Н. Беседа трёх святителей и Joca monachorum // Журнал Министерства народного просвещения, 1892.
• Жданов И. Н. Василий Буслаевич и Волк Всеславьевич // Журнал Министерства народного просвещения, 1893.
• Жданов И. Н. Русский былевой эпос. Исследования и материалы. СПб., 1995.

Ссылки

• Жданов Иван Николаевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-50447.ln-ru Профиль Ивана Николаевича Жданова] на официальном сайте РАН

Отрывок, характеризующий Жданов, Иван Николаевич

Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.