Жданов, Юрий Тимофеевич

Юрий Жданов
Галина Уланова и Юрий Жданов в балете «Ромео и Джульетта», 1954 год.
Дата рождения:	29 сентября 1925(1925-09-29)
Место рождения:	Москва, СССР
Дата смерти:	9 апреля 1986(1986-04-09) (60 лет)
Место смерти:	Москва, СССР
Профессия:	артист балета, балетмейстер, балетный педагог, художник
Гражданство:	СССР СССР
Театр:	Большой театр
Награды:

Ю́рий Тимофе́евич Жда́нов (1925—1986) — советский артист балета, танцовщик, балетмейстер, педагог, художник. Народный артист РСФСР.

Биография

Окончил Московское хореографическое училище по классу Николая Тарасова в 1944 году, балетмейстерское отделение ГИТИСа им. А. В. Луначарского (проф. Л. М. Лавровский и Р. В. Захаров) в 1968 году.

В 1944—1967 годах — ведущий солист балета Большого театра.

Исполнял главные партии в балетах «Ромео и Джульетта», «Жизель», «Бахчисарайский фонтан», «Медный всадник», «Красный мак», «Шопениана», «Лебединое озеро», «Спящая красавица», «Раймонда», «Дон Кихот», «Пламя Парижа», «Гаянэ», «Жар-Птица», «Вальпургиева ночь» и др., вёл большую концертную деятельность.

В 1951—1960 гг. был постоянным партнером Галины Улановой, выступал вместе с ней в первых шести из перечисленных балетов и в концертной программе. Вместе они совершили гастрольную поездку по городам СССР (1952), в последующие годы участвовали в первых гастролях советского балета в Париже (1954, 1958), Лондоне (1956), Берлине (1954), Гамбурге, Мюнхене, Брюсселе (1958), Нью-Йорке, Вашингтоне, Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, Торонто, Оттаве, Монреале (1959), снимался в кино («Ромео и Джульетта»).

В 1953 году на киностудии «Ленфильм» был снят фильм «Мастера русского балета». В фильм вошли фрагменты балетов Бориса Асафьева «Бахчисарайский фонтан» и «Пламя Парижа», а также балета «Лебединое озеро» П. И. Чайковского. Юрий Жданов исполнил в этом фильме одну из главных партий.

Ю. Жданов выступал также с Светланой Адырхаевой, Софьей Головкиной, Ольгой Лепешинской, Екатериной Максимовой, Майей Плисецкой, Раисой Стручковой, Ниной Тимофеевой, Аллой Шелест и другими русскими и иностранными балеринами. Зрители более тридцати стран знакомы с хореографическим искусством Юрия Жданова.

По окончании сценической карьеры Ю. Жданов был художественным руководителем Государственного концертного ансамбля «Классический балет» (1971—1976), для которого поставил балеты «Франческа да Римини» П. Чайковского, «Весенняя фантазия» Р. Дриго, «Хореографическая сюита» К. Акимова, концертные миниатюры «Молодые голоса» Я. Бенды, «Этюд-картина» С. Рахманинова и ряд др. Для своих постановок Ю. Жданов создавал сам декорации и костюмы.

В 1981—1986 гг. Жданов преподавал в ГИТИС'е, где вел курсы «Искусство балетмейстера» и «Балетный театр и художник».

Юрий Тимофеевич Жданов умер 9 апреля 1986 года от сердечного приступа. Похоронен в Москве на Кунцевском кладбище.

Художественное творчество

Художественное образование Юрий Жданов получил в студии известного художника член-корр. АХ СССР Г. М. Шегаля. С начала 1950-х годов он систематически участвовал во всесоюзных и международных выставках советских художников, имел более пятнадцати персональных выставок в нашей стране и за рубежом.

С 1967 года — член Союза художников СССР. Более 150 работ Ю. Жданова — живописных и графических — находятся в музеях нашей страны, около 600 произведений приобретены в частные коллекции.

После смерти Жданова его известность как художника всё более возрастает. Творчеству Жданова посвящён телефильм «Юрий Жданов. Страницы жизни артиста и художника» (1988). В последние годы с успехом прошли персональные выставки мастера в Москве и других городах, многие работы проданы в частные коллекции России, Англии, США, Германии, Италии, Японии, Финляндии, Греции.

Награды

• орден Трудового Красного Знамени (15.09.1959)
• орден «Знак Почёта»

Отрывок, характеризующий Жданов, Юрий Тимофеевич

Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.