Жебелев, Григорий Иванович

Григорий Иванович Жебелев (1766—1857) — российский актёр-комик, современник Плавильщикова и Яковлева. Отец пианистки Олимпиады Жебелёвой.

Биография

Григорий Жебелев родился в семье небогатого купца города Вереи. Он не получил в детстве никакого образования и лишь научился немного читать и писать. Он был еще мальчиком, когда отец отвез его сначала на Украину и приставил к продаже водки, а оттуда в Петербург, где отдал "в мальчики" к винному торговцу. Здесь у Ж. пробудилась охота к чтению, перешедшая вскоре в страсть. Затем следует служба Жебелева на посылках у нотариуса, сидельцем в винном магазине брата, рассыльным мальчиком у портного. Последняя служба давала ему возможность посещать только что отстроившийся тогда (в 1770-х гг.) Каменный театр. Жебелев, увидев игру на сцене Дмитревского, Шумского и Шушерина, все больше и больше увлекался сценой; заучивал роли и целые пьесы, причем старался подражать виденным им актерам; его заветной мечтой стало поступление на сцену. Скопив денег, он вместе с братом открыл шляпный магазин. По соседству находилась галантерейная лавка, в которой сидельцем был А. С. Яковлев, известный впоследствии трагик. Ж. близко сошелся с ним, и они вместе отдавались общему для них увлечению театром. Ж., после многих усилий, удалось, наконец, поступить на Московскую Императорскую сцену — когда именно, установить трудно; но во всяком случае несомненно, что в 1804 г. он уже пользовался значительной известностью в театральном мире.

С 1804 года выписан в Петербург, где выступал на Императорской сцене в амплуа комиков, карикатур и простаков.

Извлечения из его автобиографических записок напечатаны в «Санкт-Петербургских Ведомостях», 1857, № 200.

Источники

• Жебелев, Григорий Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Жебелев, Григорий Иванович

– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.