Жебрунов, Иван Леонидович
Поделись знанием:
| Иван Леонидович Жебрунов | |||||||||||||||||||||||||||||||
 | |||||||||||||||||||||||||||||||
| Дата рождения | |||||||||||||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Место рождения |
деревня Бушня, Ельнинский уезд, Смоленская губерния, Российская империя | ||||||||||||||||||||||||||||||
| Дата смерти |
13 августа 1999 (82 года) | ||||||||||||||||||||||||||||||
| Место смерти | |||||||||||||||||||||||||||||||
| Принадлежность | |||||||||||||||||||||||||||||||
| Род войск | |||||||||||||||||||||||||||||||
| Годы службы | |||||||||||||||||||||||||||||||
| Звание |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение генерал-майор танковых войск | ||||||||||||||||||||||||||||||
| Командовал | |||||||||||||||||||||||||||||||
| Сражения/войны |
Великая Отечественная война | ||||||||||||||||||||||||||||||
| Награды и премии |
</td></tr><tr><th style="">В отставке</th><td class="" style=""> начальник штаба гражданской обороны НИИ «ФОНОН» </td></tr> </table> Иван Леонидович Жебрунов (7 августа 1917 года — 13 августа 1999 года) — участник Великой Отечественной войны, участник операции «Дунай». Советский военачальник. Командир 20-й танковой Звенигородской Краснознамённой дивизии. Генерал-майор танковых войск. СодержаниеБиографияРодился в деревне Бушня Ельнинского уезда[1] в семье крестьянина. Русский. Член ВКП(б)/КПСС. В 1934 году окончил Коробецкую среднюю школу. В 1939—1941 годах обучался в МГУ им. Ломоносова на механико-математическом факультете. Служба в армииВ ноябре 1939 года призван Тепло-Огаревским РВК (Тульская область). В мае 1941 года курсант Златоустовского военно-пехотного училища. Великую Отечественную Войну встретил в Киеве. С июля 1941 по ноябрь 1941 года — слушатель Ленинградских Краснознаменных бронетанковых курсов усовершенствования командного состава РККА. С ноября 1941 по апрель 1942 года — младший лейтенант, служил оперуполномоченным Особого отдела НКВД в 20-й отдельной танковой бригаде. В апреле 1942 года вступил в должность офицера 3-го отдела 200-й танковой бригады 6 танкового корпуса. С июня 1943 по январь 1944 года — курсант Высшей офицерской бронетанковой школы в Магнитогорске. В январе 1944 года назначен на должность заместителя командира, начальником штаба 999-го самоходно-артиллерийского полка[2] 65-й армии 2-го Белорусского фронта.
С апреля 1945 по июль 1947 года — командир 999-го самоходно-артиллерийского полка 65-й армии. В 1951—1954 годах — слушатель Военной ордена Ленина академии бронетанковых войск имени И. В. Сталина. В 1954—1957 годах находился на разных командных должностях. В 1958 поступил и в 1960 году окончил Военную ордена Суворова академию Генерального штаба Вооружённых Сил СССР С 1960 заместитель командира 20-й танковой Звенигородской дивизии СГВ. На высших должностяхС 1963 года командир 20-й танковой Звенигородской Краснознамённой дивизии, СГВ. 22 февраля 1968 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР 20 танковая Звенигородская дивизия была награждена орденом Красного Знамени. В августе 1968 года 20-я танковая Звенигородская Краснознамённая дивизия под командованием И. Л. Жебрунова была введена на территорию ЧССР (операция «Дунай»), где выполнила все поставленные боевые задачи по оказанию братской интернациональной помощи чехословацкому народу. С 1969 года — старший преподаватель Военной орденов Ленина и Суворова академии Генерального штаба Вооружённых Сил СССР имени Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова. В 1970 года уволен в запас. В отставкеВ оставке жил и работал в Москве. С апреля 1972 по 1986 год — начальник штаба гражданской обороны НИИ «ФОНОН». Генерал-майор И. Л. Жебрунов умер от фронтовых ран 13 августа 1999 года. Похоронен на Троекуровском кладбище в г. Москва. Семья
Награды
Почётный гражданин городов Зелена-Гура (Польша), Опава и Ческе-Будейовице (Чехословакия). Память
Напишите отзыв о статье "Жебрунов, Иван Леонидович"Примечания
Литература
Ссылки
Отрывок, характеризующий Жебрунов, Иван Леонидович– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка. – Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»… Графиня пожала плечами. – Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё. – Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа. – Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом! – Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него. – Ну, так так и скажи ему. – Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата? – Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь. – Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал. – Ну всё таки надо отказать. – Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый. – Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать. – Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу. – Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу. – Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов. – Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках! – Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить. Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним. – Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа. – Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся. Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать. – Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты. На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции. После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень. Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее. Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше. После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался. – Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер. Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции. Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его. Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно. Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте. Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости». Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение. – Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами. Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим. Категории:
Навигация | ||||||||||||||||||||||||||||||
