Жевахов, Николай Давидович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Жевахов Николай Давидович»)
Перейти к: навигация, поиск
Николай Жевахов
Дата рождения:

24 декабря 1874 (5 января 1875)(1875-01-05)

Место рождения:

Полтавская губерния

Дата смерти:

1946(1946)

Место смерти:

Закарпатье (по данным Православной энциклопедии)

Род деятельности:

государственный и религиозный деятель, духовный писатель

Награды:

Князь Никола́й Дави́дович Жева́хов (Джавахишвили; 24 декабря 1874 [5 января 1875], Пирятинский уезд, Полтавская губерния — 1946[1], Закарпатье) — российский государственный, общественный и религиозный деятель правого направления. Исполняющий должность товарища обер-прокурора Святейшего синода Николая Раева (с 15 сентября 1916 года по 28 февраля 1917 года). Брат-близнец епископа Иоасафа (Жевахова) (1874—1937).



Биография

Родился 24 декабря 1874 года (по старому стилю) в семье помещика Полтавской губернии Давида Жевахова, представителя грузинского княжеского рода Жеваховых.

Среднее образование получил во 2-й Киевской гимназии и Коллегии Павла Галагана. В 1898 года окончил юридический факультет Университета Св. Владимира в Киеве.

На государственной службе

С 1902 года — земский начальник в Полтавской губернии.

С 1905 года служил в отделении свода законов Государственной канцелярии, где дослужился до должности помощника статс-секретаря (начальника отделения) и чина статского советника.

С 1906 года занимался собиранием сведений о жизни епископа Белгородского Иоасафа (Горленко), дальним родственником которого был, и сыграл значительную роль в его прославлении в 1911 году. Итогом его исследований стали три тома «Материалов для биографии Святителя Иоасафа Горленко, епископа Белгородского и Обоянского», которые были изданы в Киеве в 1907—1911 годах. Состоял товарищем председателя Братства святителя Иоасафа.

4 мая 1909 года, будучи убеждённым монархистом, он стал действительным членом Pусского Cобрания[2].

Постановлением Императорского Православного Палестинского Общества 10 декабря 1910 года вместе с протоиереем Иоанном Восторговым был командирован в Бари (Италия) для выбора земельного участка под храм и странноприимный дом для паломников из России; выехали в Италию в январе 1911 года и исполнили поручение. 12 мая того же года стал членом открытого в тот день Барградского комитета. В мае 1913 года командирован в Бари как представитель Барградского комитета и 9 мая присутствовал при торжественной закладке храма и странноприимного дома.

6 мая 1914 году пожаловано звание камер-юнкера высочайшего двора.

15 сентября 1916 году именным высочайшим указом от назначался «исправляющим должность товарища обер-прокурора святейшего синода, с оставлением в придворном звании» камер-юнкера[3]; высочайшим повелением от 22 октября того же года ему предоставлялось содержание из казны, производившееся ранее товарищу обер-прокурора Николаю Зайончковскому[4], против которого были настроены Григорий Распутин и митрополит Петроградский Питирим (Окнов)[5].

К 6 декабря (тезоименитство императора Николая II) 1916 года награждён орденом Святого Владимира 4-й степени[6].

1 января 1917 года возведён в звание действительного статского советника и пожалован званием камергера.

Деятельность в период революции и гражданской войны

С 1 по 5 марта 1917 года находился под арестом по распоряжению Временного правительства; выпущен на свободу без предъявления обвинений и уволен от должности. Вскоре покинул Петроград, проживал в Киеве, затем в имениях брата и сестры.

После захвата власти большевиками, до начала 1920 года, находился на территории, контролируемой Белыми армиями либо автономными украинскими правительствами, в частности жил в Пятигорске, вместе с бывшим Петроградским митрополитом Питиримом (Окновым), имевшим репутацию одиозного «распутинца».

Кроме того, Шавельский, со ссылкой на митрополита Антония (Храповицкого), утверждал[7], что в январе 1920 года, незадолго до смерти бывшего Петроградского митрополита Питирима (Окнова), с которым он в Екатеринодаре жил вместе у митрополита Антония (Храповицкого), Жевахов обокрал митрополита Питирима и бежал.

Деятельность в эмиграции

С 9 февраля 1919 по сентябрь 1920 жил в Сербии, стал одним из инициаторов создания и председателем русско-сербского общества, открытого 20 июля 1920 года. В речи при торжественном открытии Общества заявил: в условиях, когда иудейство и масонство ведут открытую войну на уничтожение против христианства, «всякая попытка к единению славян приобретает исключительное значение». Выразил надежду, что «славянская идея объединит вокруг себя всех христиан для совместной борьбы с врагами Христа»[2].

В сентябре 1920 года начал заведовать подворьем святителя Николая в Бари. Заведование подворьем сопровождалось многочисленными конфликтами. В 1920-х Жевахов через итальянский суд добился изгнания духовенства храма. Причиной конфликтов было непризнание Жеваховым любого духовенства, подчинявшегося митрополиту Евлогию (Георгиевскому). Данную церковную юрискдикцию Жевахов считал агентами мирового жидомасонства. В конце 1920-х в храме появился новый священник Сергий Ноаров, отношение Жевахова к нему также было резко негативным, прежде всего из-за распределения поступающих пожертований.

С 1926 года начался длительный судебный процесс с советским правительством и представителями Российского Палестинского общества, в которое было переименовано Императорское православное палестинское общество и требовало передачи ему здания. К 1936 году процесс был проигран, однако Жевахов сумел договориться с властями города Бари о национализации здания (в нём разместился детский дом и сиротский приют, церковь осталась действующей и православной), за что сам получил крупную сумму отступных. Так как потока русских паломников в Бари после революции не было, деятельность Жевахова в качестве заведующего подворьем по существу свелась к присвоению пожертвований на храм — жертвователи чаще всего не осознавали, что подворье и храм оказались различными хозяйствующими субъектами, и присылали пожертвования на подворье[8].

По данным историка черносотенного движения Анатолия Степанова состоял в личной переписке с Бенито Муссолини[9]. Приветствовал приход к власти Адольфа Гитлера, а также поддерживал его антиеврейскую политику.

В прошлом я входил в состав Российского Имперского Правительства, живу в Италии уже 22 года, и, будучи глубоко восхищенным свершениями Дуче и Фашизма, которые воистину совершили революционный и созидательный переворот в национальном и мировом масштабе, я убежден, что только влияние Фашизма могло бы стать мощным подспорьем в обновлении и в устроении лучшего будущего моей великой, но многострадальной Родины. И я чувствую свой долг в том, чтобы применить мои глубокие знания России, русской эмиграции и мой долгий опыт служения Фашистскому Режиму, и отдать всего себя в духе абсолютного личного бескорыстия служению высшему делу освобождения и очищения, которое, наконец, и осуществляется в настоящей войне.

Князь Николай Жевахов[10].

Дата и место смерти

Дата и место его смерти была некоторое время дискуссионным вопросом. По сведениям авторов Православной энциклопедии, было установлено, что последние месяцы жизни он провёл в Закарпатье и умер там в 1946 году. Анатолий Степанов указывал дату смерти, датируемую 1947 годом; Олег Платонов — 1949 год.[9]

Взгляды

В своей книге «Воспоминания» подробно описал «красный террор», объясняя все происходящие в России события с антисемитских позиций.

Отвергал Декларацию Митрополита Сергия 1927 года.

Одним из важных моментов его взглядов является то, что он отвергал Ветхий Завет и утверждал, что описанный в нём Бог Яхве является сатаной[11] Выступал и за «очищение Нового Завета от примесей Ветхого».

В воспоминаниях современников

В предреволюционном российском обществе имел репутацию ставленника Григория Распутина и реакционера.

Его личности уделено внимание в воспоминаниях протопресвитера Георгия Шавельского[12], который описывает князя как человека посредственных способностей и карьериста, использовавшего личные связи с Распутиным[13]. Основное столкновение между Шавельским и Жеваховым произошло в октября 1915 года, когда последний прибыл в Ставку с чудотворной Песчанской иконой, которая, по его словам, должна была быть пронесенной по линии фронта, чтобы России была дарована победа над немцами. Таково, по утверждению Жевахова, было желание Божией Матери, явившейся в видении полковнику О., впоследствии содержавшемуся в психиатрической клинике. Шавельский оказал Жевахову самый холодный приём и постарался избавиться от него как можно скорее, икона на фронт не доставлялась и была возвращена Жевахову[14]. Хотя Жевахов утверждал, что прибыл в Ставку по поручению императрицы, Шавельский остался в убеждении[15], что все это было собственной инициативой Жевахова, рассчитывавшего доложить об этом императрице и получить награду.

Сочинения

  1. Назначение школы. СПб. 1906 (2-е издание — СПб., 1998).
  2. Святитель Иоасаф Горленко, Епископ Белгородский и Обоянский (1705—1754): Материалы для биографии, собранные и изданные князем Н. Д. Жеваховым в 3 томах и 5 частях. — Киев, 1907—1911: Т.I. Ч.1: Предки Святителя Иоасафа. 1907; Т.I. Ч.2. Святитель Иоасаф и его сочинения. 1907; Т.I. Ч.3. Жизнь и деятельность Святителя Иоасафа. 1909; Т.II. Ч.1. Письменные донесения от разных мест и лиц в разные времена о чудесных исцелениях, совершаемых в Бозе почивающим Преосвященным Иоасафом Епископом Белгородским. 1908; Т.II. Ч.2. Предания о Святителе Иоасафе. 1908; Т.III. Дополнительный. 1911.
  3. Чудное действие Божия Промысла. — Киев, 1908.
  4. Николай Николаевич Неплюев: Биографический очерк. — СПб., 1909.
  5. Бари: Путевые заметки. — СПб., 1910.
  6. Строители духа жизни в области живописи и архитектуры И. Ижакевич и А. Щусев. — СПб., 1910.
  7. Речи. — М., 1910.
  8. Житие Св. Иоасафа, Чудотворца Белгородского. — СПб. 1910; 2-е изд. — Новый Сад. 1929.
  9. На родине преп. Сергия Радонежского. — М., 1912.
  10. Акты и документы Лубенского Мгарского Спасо-Преображенского монастыря. — Киев, 1913.
  11. Княжна Мария Михайловна Дондукова-Корсакова. — СПб., 1913.
  12. Потребные сведения усердствующим поклониться св. мощам Святителя Николая Мир-Ликийского Чудотворца. — Козельск, 1914.
  13. Пробуждение Святой Руси. — СПб., 1914.
  14. Святитель Иоасаф. — Пг., 1916.
  15. Чудеса Святителя Иоасафа. — Пг. 1916 (2-е издание — СПб. 1998).
  16. [www.krotov.info/history/20/1910/zhevahov1.html Воспоминания обер-прокурора Синода. Т. 1. Сентябрь 1915 — Март 1917. — Мюнхен: Изд. Ф. Винберга, 1923.];
  17. [www.krotov.info/history/20/1910/zhevahov4b.htm ibid Т. 2. Март 1917 — январь 1920. — Новый Сад: Русская типография С. Филонова, 1928. 457 с (2-е издание — М., 1993)]
  18. Еврейский вопрос. — Нью-Йорк, 1926.
  19. Памяти графа А. Череп-Спиридовича. — Нью-Йорк, 1926.
  20. Изабелл-Флоренс Хапхуд. — Нью-Йорк, 1926.
  21. Светлой памяти шталмейстера Высочайшего Двора Ф. В. Винберга. — Париж, 1928.
  22. Причины гибели России. — Новый Сад, 1929.
  23. Житие святителя Иоасафа Белгородского. — Новый Сад, 1929.
  24. Правда о Распутине. — Бари, 1930 (на итальянском языке).
  25. Беседа преп. Серафима с Мотовиловым (на итальянском языке).
  26. Раб Божий Н. Н. Иваненко. — Новый Сад, 1934.
  27. Корни русской революции. — Кишинев, 1934.
  28. Раб Божий Николай Николаевич Иваненко. — Новый Сад, 1934.
  29. Князь Алексей Александрович Ширинский-Шихматов: Краткий очерк жизни и деятельности. — Новый Сад, 1934.
  30. Сергей Александрович Нилус: Краткий очерк жизни и деятельности. — Новый Сад, 1936.
  31. Il retroscena dei «Protocolli di Sion»: La vita e le opere del loro editore, Sergio Nilus e del loro autore Ascer Chinsberg. — Roma, 1939.

Напишите отзыв о статье "Жевахов, Николай Давидович"

Примечания

  1. по данным Православной энциклопедии
  2. 1 2 [blog.fontanka.ru/posts/108979/ Князь Николай Давыдович Жевахов › Блог › Фонтанка.ру]
  3. «Церковные ведомости, издаваемые при святейшем правительствующем синоде», 24 сентября 1916, № 39, стр. 1 (стр. 343-я годовой пагинации).
  4. «Церковные ведомости, издаваемые при святейшем правительствующем синоде», 5 ноября 1916, № 45, стр. 1 (397).
  5. «Православная энциклопедия». Т. XIX, стр. 530.
  6. «Церковные ведомости, издаваемые при святейшем правительствующем синоде», 10 декабря 1916, № 50, стр. 434.
  7. Шавельский Г. Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота. // [militera.lib.ru/memo/russian/shavelsky_gi/23.html III. На верхах. Новые назначения. Польский вопрос]) (см. псоле пометки «71», ниже в тексте).
  8. Все сведения о подворье в Бари даны по книге: Талалай М.Г. Русская церковная жизнь и храмостроительство в Италии. — СПб.: Изд. дом Коло, 2011. — 400 с. — ISBN 978-5-901841-64-8., стр. 141—157.
  9. 1 2 [web.archive.org/web/20070624195918/hronos.km.ru/biograf/bio_zh/zhevahov.html Биография на сайте «Хронос».]
  10. [www.svoboda.org/a/1890856.html Русский фашист князь Николай Жевахов]
  11. Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода князя Н. Д. Жевахова. — М., 1993, т. 2, с. 119.
  12. [militera.lib.ru/memo/russian/shavelsky_gi/index.html Шавельский Г. И. Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и Флота.]
  13. Шавельский Г. Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота. // [militera.lib.ru/memo/russian/shavelsky_gi/23.html III. На верхах. Новые назначения. Польский вопрос] (см. перед пометкой «71» в тексте): «Из всех прав, которыми этот маленький князек желал воспользоваться для создания быстрой карьеры, несомненным, кажется, было одно: он приходился родственником по боковой линии Св. Иоасафу Белгородскому. Все прочие его права и достоинства подлежали большому сомнению: князек он был захудалый; университетский диплом не совсем гармонировал с его общим развитием; деловитостью он совсем не отличался. Внешний вид князя: несимпатичное лицо, сиплый голос, голова редькой — тоже были не в его пользу. Однако, кн. Жевахов совсем иначе мыслил о своей особе и, как мы видели, при падении Волжина метил попасть из третьестепенных чиновников канцелярии Государственного Совета в обер-прокуроры Св. Синода. А для „верности“ родственник Святителя Иоасафа завязал дружеские отношения с Распутиным и добился внимания Императрицы.»
  14. Николай Жевахов. Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода князя Н. Д. Жевахова. // [krotov.info/history/20/1910/zhevahov1.html см. Глава XIII и Глава XVI]
  15. Цитата: «По получении телеграммы, я немедленно доложил Государю, что по повелению её величества прибывает Икона. Мой доклад для царя оказался полной новостью, которую он принял с нескрываемым удивлением, сказав мне: „Странно! Её Величество ни словом не предупредила меня об этом“. Это, действительно, было странным, ибо они переписывались почти ежедневно.» , Воспоминания о Г.Шавельского (на сайте militera.lib.ru), за пометкой «74» ([militera.lib.ru/memo/russian/shavelsky_gi/23.html ссылка]).

Ссылки

Отрывок, характеризующий Жевахов, Николай Давидович

– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.