Жегалов, Сергей Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сергей Иванович Жегалов
Дата рождения:

2 (14) октября 1881(1881-10-14)

Место рождения:

Васильково, Российская империя

Дата смерти:

20 сентября 1927(1927-09-20) (45 лет)

Страна:

Российская империя, СССР

Научная сфера:

селекция, генетика, растениеводство

Место работы:

Грибовская селекционная станция, Московская сельскохозяйственная академия

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

Московский сельскохозяйственный институт

Научный руководитель:

Д. Л. Рудзинский, К. фон Рюмкер

Известные ученики:

Г. Д. Карпеченко

Известен как:

пионер российской селекции и генетики, создатель множества сортов

Сергей Иванович Жегалов (2 (14) октября 1881, Васильково, Смоленская губерния — 20 сентября 1927) — русский и советский растениевод, генетик-селекционер, педагог.





Биография

Родился в семье потомственного дворянина военнослужащего Ивана Сергеевича Жегалова (сына контр-адмирала Сергея Александровича Жегалова) и Софьи Евстафьевны Жегаловой (дочери священника Евстафия Васильевича Крюкова). У Сергея было два младших брата, Иван и Борис.

После окончания Александровского кадетского корпуса в 1899 году поступил в Санкт-Петербургский лесной институт, но в 1901 году перешёл в Московский сельскохозяйственный институт, который окончил в 1906 году.

Работал помощником заведующего Шатиловской опытной станции, а затем, с 1909 года — на селекционной станции Московского сельхозинститута.

В 1910—1911 годах был в академической командировке за границей, где обучался у К. фон Рюмкера (нем.) и на передовой на тот момент станции Шведской семенной ассоциации (швед.) в Свалёве (швед.)[1]. После возвращения на селекционную станцию стал помощником её заведующего Д. Л. Рудзинского и начал внедрять генетические и селекционные идеи, почерпнутые им в Европе. Применил на практике и развил исследования Германа Нильсона-Эле, разрабатывая генетические и селекционные вопросы на материале овса, практическим результатом было создание сорта «Московский 315».

После переезда Рудзинского в Литву, в 1923 году Жегалов становится заведующим станцией. Он создал первую в стране кафедру селекции, экспериментальной и производственной базой которой стала станция, на основе неё впоследствии Жегалов организовал Грибовскую селекционную станцию, а П. И. Лисицын — Московский сельскохозяйственный центр (НИИСХ ЦРНЗ).

Разрабатывал биометрические критерии оценки селекционной работы. Разработал метод массовых скрещиваний при свободном опылении избирательным оплодотворением перекрестноопылителей: свёклы, моркови и капусты (первый сорт, выведенный таким методом — свёкла «Бордо 237»).

Работал в комиссии по семенному делу Наркомзема, руководил разработкой основных вопросов сортоиспытания и сортоведения овощных культур и требований к стандартам на сорта.

Жегаловым и под его руководством за 8 лет было выведено и улучшено 74 сорта овощных растений и кормовых корнеплодов, некоторые из которых применяются в сельском хозяйстве до сих пор (морковь «Нантская 4», репа «Петровская 1», сахарный горох «Неистощимый 195» и «Жегалова 112», знаменитый сорт кукурузы «Пионерка Севера», капуста «Колхозница» и «Номер первый грибовский 147», фасоль «Московская зеленостручная 556» и другие).

В 1913—1922-х годах преподавал генетику и селекцию на Высших женских Голицынских сельскохозяйственных курсах. С 1920 года — профессор Сельскохозяйственной академии (на кафедре огородного семеноводства и на кафедре генетики и селекции), с 1921 — профессор 1-го Московского университета (ныне МГУ).

Книга Жегалова «Введение в селекцию сельскохозяйственных растений», считается первым русским вузовским учебником на эту тему, она четырежды издавалась вплоть по настоящее время (1924, 1926, 1930, 2006).

Жегалов был женат на Вере Владимировне (в девичестве Энгельгардт, по первому мужу — Рихтер), воспитывал сыновей Владимира и Ивана, дочь Татьяну и двух приёмных детей (племянников).

Он сам, его жена, дочь и сын Иван похоронены в Тимирязевском парке в Москве.

Именем Жегалова назван ряд сортов, в том числе, созданных в других институтах: например, груша 'Память Жегалова'.

Научные публикации

  • К вопросу о достоверности средних величин
  • Менделизм в современном освещении
  • Деятельность Германского общества сельского хозяйства
  • Венская семенная контрольная станция
  • О работе с озимой пшеницей в Свалёфе
  • Работы по селекции овса за 1912—1914 гг.
  • Работы по селекции трав
  • Материалы по селекции ржи в 1909—1913 гг.
  • Явление гигантизма у овса
  • Из наблюдений над овсяными гибридами
  • Новая для России форма овса
  • Явление скачковой изменчивости у хлебов
  • Случай мутации у овса, 1922
  • Скрещивание пленчатых овсов с голыми, 1924
  • С. И. Жегалов Введение в селекцию сельскохозяйственных растений. — 1924, 1926, 1930, 2006
  • С. И. Жегалов Разведение огородных растений на семена. — 1923, 1924, 1925

Напишите отзыв о статье "Жегалов, Сергей Иванович"

Примечания

  1. В русскоязычных работах по биологии и агрономии этот город принято транскрибировать как Свалёф, на немецкий манер

Публикации о Жегалове

  • К. Митрофанова, Профессор Сергей Иванович Жегалов. Некролог, «Научно-агрономический журнал», 1927
  • В. В. Ордынский, Профессор С. И. Жегалов — основатель и первый директор Грибовской овощной селекционной опытной станции, ноябрь 1927
  • Профессор С. И. Жегалов (1881—1927), «Известия с.-х. академии им. К. А. Тимирязева», 1929, кн. 4
  • Большая советская энциклопедия (2 издание), 1952, статья «ЖЕГАЛОВ, Сергей Иванович»
  • А. А. Зворыкин (ред.), Биографический словарь деятелей естествознания и техники, 1958, статья «Жегалов»
  • В. Зильберквит, В. Орлов, К 90-летию со дня рождения профессора С. И. Жегалова
  • П. Ф. Сокол, И. В. Полумордвинова, К 100-летию со дня рождения Сергея Ивановича Жегалова, 1982
  • В. Ф. Пивоваров (ред.), Сергей Иванович Жегалов. Учёный, педагог, селекционер, 2006
  • Е. Г. Добруцкая, Золотые вехи науки на Грибовской станции — ВНИИССОК, «Овощи России», № 4, 2009
  • В. Ф. Пивоваров, О. Н. Пышная, Л. К. Гуркина, Основоположник отечественной селекции овощных культур — С. И. Жегалов, «Овощи России», № 3, 2011
  • Сергей Иванович Жегалов: (к 125-летию со дня рождения) / сост. Н. Н. Пивоварова и др. — М.: ВНИИССОК, 2006. — 45 с.

Отрывок, характеризующий Жегалов, Сергей Иванович

– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.