Жежмарский район (лит. Žiežmarių rajonas) — административно-территориальная единица в составе Литовской ССР, существовавшая в 1950—1955 годах. Центр — местечко Жежмаряй.
Жежмарский район был образован в составе Каунасской области Литовской ССР 20 июня 1950 года. В его состав вошли 24 сельсовета Кайшядорского уезда.
28 мая 1953 года в связи с ликвидацией Каунасской области Жежмарский район перешёл в прямое подчинение Литовской ССР.
1 июля 1955 года Жежмарский район был упразднён, а его территория разделена между Езнасским (3 сельсовета), Кайшядорским (7 сельсоветов) и Вевисским (2 сельсовета) райономи.
Напишите отзыв о статье "Жежмарский район"
Ссылки
- Žiežmarių rajonas. Tarybų Lietuvos enciklopedija, T. 4 (Simno-Žvorūnė). — Vilnius: Vyriausioji enciklopedijų redakcija, 1988.
Отрывок, характеризующий Жежмарский район
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
