Жемайты
| Самоназвание |
žemaitē |
|---|---|
| Численность и ареал | |
|
Всего: более 500 000 | |
| Язык | |
| Религия | |
| Расовый тип | |
| Входит в | |
| Родственные народы |
все литовцы |
Жемайты (жямайты, жмудь, жамойты, жмудины; жем. žemaitē, лит. žemaičiai) — этническая группа в составе литовцев в Западной Литве, население исторической области Жемайтия. Сохраняется жемайтское наречие литовского языка (иногда рассматриваемое как отдельный язык, и на нём ведется своя Википедия[1]), на востоке Жемайтии говорят на западноаукштайтском диалекте. Однако большая часть жемайтов говорит на литературном литовском. Верующие — католики, на юго-западе есть также лютеране.
Содержание
Этимология термина
Считается, что название происходит от лит. žemas «низкий, низменный» в отличие от «верхних» аукштайтов, которые жили выше по течению реки Неман. Согласно альтернативной гипотезе, слово «жемайты» произошло от лит. žemė «земля»[2].
История
Предки жемайтов по археологическим данным в V веке населяли бассейн реки Швентойи. Затем племя жемайтов продвинулась на запад до Жемайтской возвышенности в верховьях рек Дубиса и Юра (археологическая культура грунтовых могильников Центральной Литвы V—VI веков). В русских летописях, встречается также название «нерома сиречь жемойть». С XIII века отстаивали независимость в борьбе с Тевтонским орденом, в 1422 году окончательно вошли в состав Великого княжества Литовского, образовав там Жмудское староство. К XV—XVI векам ассимилировали южных земгалов и южных куршей Западной Литвы. Жемайты последними из европейских народов были обращены в христианство (XV век). В XIX веке Жемайтия стала центром литовского культурного возрождения. На жемайтийском диалекте были изданы несколько литературных произведений. В первой половине XX века была создана отдельная письменность на латинской основе[3] .
Традиционная культура
Для традиционного хозяйства Жемайтии характерно развитие товарного льноводства и животноводства; с 16 в. известны лошади малорослой жемайтской породы.
Жемайтский дом (троба) — низкая постройка, обшитая вертикальными досками, с соломенной полувальмовой крышей; в обеих продольных стенах находятся входы в сени (восходящие к старинному лит. жилищу — нумасу) с очагом-камином с дымоходом (каминас), отапливающим примыкающие с обеих сторон к сеням жилые комнаты. Жемайтийские кладбища отличаются резными деревянными надгробиями со скульптурами святых[3].
Одежда
Комплекс традиционной одежды сохранялся до 2-й пол. 19 в.
В женской одежде преобладает общелитовский тип туникообразной рубахи с наплечниками с красным браным узором, но в Клайпедском районе и по нижнему Неману встречались рубахи с прямыми поликами, пришитыми по основе ткани, и растит. орнамент, вышитый гладью; к кон. 19 в. распространились вышивка крестом и английской гладью, орнаментация кружевом и зубчатой тесьмой, браная техника орнамента сохранилась только в Восточной Жемайтии. Жемайтийская юбка (sijonas, sejonas) — шерстяная (больше на востоке) или полушерстяная (больше на западе) в складку, реже в сборку, продольно-полосатая (больше на западе) или клетчатая (больше на востоке) (преобладает, особенно на севере, красный цвет). Передник — хл.-бум. из одного полотнища, с частыми продольными красными (больше на севере и востоке) или многоцветными (больше на юге и западе) орнаментальными полосами. Характерны короткая безрукавка и кофта со сборками или складками под грудью, клетчатое, в осн. чёрно-красное (до сер. 19 в. бытовало более древнее продолговатое поперечно-полосатое) наплечное покрывало (на севере — raištis, на юге — kryžokas, skepeta). Девичий головной убор — венок в виде обруча с прикреплёнными треугольниками из разноцветных лент (рангай); на западе и в Понеманье вокруг кос, уложенных венком, повязывали чёрную бархатную ленту. Женщины носили чепец, собранный на темени и затылке, поверх которого повязывали платок орнаментом (концы перекрещивались под затылком и завязывались узлом на лбу).
Мужчины носили серый кафтан с отрезной спинкой, складками, сборками или разрезом сзади, разноцветные штаны и жилет, войлочную шляпу с лентами и павлиньими перьями, белый шейный платок. Характерны деревянная обувь (клумпес), вязаные чулки с узором посередине голени[3].
Музыка
Музыкальный фольклор — старинные одноголосные и более поздние 2-3-голосные песни гомофонного склада, инструментальная музыка. В состав т. н. сельских капелл входят 2-3 скрипки, струнный бас, гармоника[3].
См. также
Напишите отзыв о статье "Жемайты"
Примечания
- ↑ Жемайтская Википедия. bat-smg.wikipedia.org/
- ↑ [www.baltistica.lt/index.php/baltistica/article/view/726/665 Dini, Pietro Umberto «Illuc erant leones»]
- ↑ 1 2 3 4 Жемайты // Большая российская энциклопедия, том 10 (Железное дерево — Излучение). Москва: Научное изд-во "Большая российская энциклопедия", 2008.
|
Это заготовка статьи о народах мира. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| ||||||
Отрывок, характеризующий Жемайты
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
