Жемчужин, Георгий Георгиевич
| Георгий Георгиевич Жемчужин | |||
 | |||
| Основная информация | |||
|---|---|---|---|
| Дата рождения | |||
| Место рождения | |||
| Дата смерти | |||
| Место смерти | |||
| Страна | |||
| Профессии | |||
| Коллективы |
Большой театр | ||
| Награды |
| ||
Георгий Георгиевич Жемчужин (6 мая 1929, Астрахань, РСФСР, СССР— 9 апреля 2015, Москва, Российская Федерация) — советский и российский дирижёр, дирижёр Большого театра (с 1955 года), Московского академического Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко (с 1960 года), заслуженный деятель искусств РСФСР (1978).
Содержание
Биография
Родился в Астрахани. В 1952 году окончил [Санкт-Петербургская консерватория имени Н. А. Римского-Корсакова |Ленинградскую консерваторию] (педагог Н. С. Рабинович), в 1954 г. — аспирантуру при Московской Государственной консерватории у Б. Э. Хайкина.
С 1952 по 1953 год работал дирижером симфонического оркестра Ярославской государственной филармонии. В 1954—1960 годах стажтровался дирижером в Государственном академическом Большом театре.
С 1955 года — дирижёр Большого театра, с 1960 года — дирижёр Театра им. Станиславского и Немировича-Данченко. Жемчужин Г.Г. был музыкальным руководителем таких постановок, как оперы «Водоворот жизни» Э. Сухоня, «Кола Брюньон» Д. Кабалевского; балеты «Дон Жуан» на музыку Р. Штрауса, «Гаянэ-сюита» А. Хачатуряна, «Коппелия» Л. Делиба, «Шакунтала» С. Баласаняна, «Дон Кихот» Л. Минуса в постановке главного балетмейстера театра Алексеем Чичинадзе. Многие годы Георгий Георгиевич дирижировал оперой «Евгений Онегин» в постановке К. С. Станиславского в театре им. Станиславского и Немировича-Данченко.
Дирижировал также поставленными Майей Плисецкой балетами «Чайка» и «Дама с собачкой» Родиона Щедрина, «Гибель розы» на музыку Г. Малера. Сотрудничал с зарубежными труппами «Токио-балет» (Япония), «Балет Беллас Артес» (Мексика), балетной труппой Римской оперы, был дирижером спектакля французского балета Нанси «Сильфида» Ж. Шнейцхоффера.
Принимал участие в постановке многочисленных балетных спектаклей:
- в Большом театре — «Времена года», «Петя и Волк» С. С. Прокофьева, «Танцевальная сюита» Д. Д. Шостаковича (все 1959);
- в театре им. Станиславского и Немировича-Данченко — «Маскарад» Л. А. Лапутина (1961), «Дон Жуан» Р. Штрауса (1962), «Поэма» С. Ф. Цинцадзе (1964), «Берег надежды» А. П. Петрова (1965), «Прозрение» Ю. М. Буцко (1974), «Мечтатели» Шостаковича (1976), «Степан Разин» Н. Н. Сидельникова (1977), «Дон Кихот» (1981), «Конёк-Горбунок» Р. К. Щедрина (1983), «Оптимистическая трагедия» М. Б. Броннера (1985), «Сильфида» X. Левеншёлля (1986), «Скифы» Прокофьева, «Лебединая песня» Э. Шоссона, «Ковбои» Дж. Гершвина (все — 1988), «Корсар», «Вальпургиева ночь» (оба 1989), «Жизель» (1991).
Ушел на заслуженный отдых в 2014 году. Скончался 9 апреля 2015 года в Москве.
Награды и звания
Заслуженный деятель искусств РСФСР (1978).
Награждён орденом Почета (1999).
Напишите отзыв о статье "Жемчужин, Георгий Георгиевич"
Литература
Георгий Георгиевич Жемчужин. Балет. Энциклопедия, изд. Советская энциклопедия, 1981.
Источники
- [e-lib.info/book.php?id=1121023174&p=36 Русский балет "Большая российская энциклопедия"]
- [www.stanmus.ru/event/7223 Московский академический Музыкальный театр]
- [www.muzcentrum.ru/news/2015/04/16560-skonchalsya-dirizher-georgij-zhemchuzhin Скончался дирижер Георгий Жемчужин]
Отрывок, характеризующий Жемчужин, Георгий Георгиевич
Графиня оглянулась на молчаливого сына.– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
