Жемчужников, Аполлон Степанович

Аполлон Степанович Жемчужников
Портрет Аполлона Степановича Жемчужникова мастерской Джорджа Доу. Военная галерея Зимнего Дворца, Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург)
Дата рождения	22 декабря 1764(1764-12-22)
Дата смерти	24 июля 1840(1840-07-24) (75 лет)
Принадлежность	Россия Россия
Род войск	пехота
Звание	генерал-лейтенант
Командовал	Таврический гренадерский полк, 1-я бриг. 8-й пех. див., 29-я пех. див.
Сражения/войны	Польская кампания 1792 г., Польская кампания 1794 г., Французская кампания 1805 г., Заграничный поход 1806—1807 гг., Отечественная война 1812 года, Заграничные походы 1813—14 гг.
Награды и премии	св. Анны 1-й степени, св. Георгия 3-й степени, св. Георгия 4-й степени, Орден Красного орла

Аполло́н Степа́нович Жемчу́жников (22 декабря 1764 — 24 июля 1840) — русский генерал, участник войн с Наполеоном и Туркестанских походов.

Биография

Аполлон Жемчужников родился 22 декабря 1764 года, происходил из дворян. Воспитывался в Сухопутном кадетском корпусе, из которого выпущен 18 февраля 1785 г. поручиком в Ревельский мушкетерский (впоследствии егерский) полк. В 1792 и 1794 гг. участвовал в войне с Польшей, а 1794 — в подавлении восстания на захваченных польских землях.

В 1801 году произведён в полковники; в 1802 году переведён в Таврический гренадерский полк, с которым принял участие в первой французской кампании 1805 года; с 14 апреля 1807 года он — командир полка. Находясь в это время в заграничном походе против французов, был ранен в сражении под Ландсбергом (Пруссия), однако находился в строю до заключения Тильзитского мира. 26 ноября 1809 года был награждён орденом Святого Георгия 4-го класса (№ 2090 по списку Григоровича — Степанова).

В 1811 году его направили для обучения рекрут. Командуя рекрутской бригадой, во время Отечественной войны он наблюдал за Волоколамской и Ржевской дорогами. Исполняя эту миссию, Жемчужников с июня по октябрь находился в Твери. Затем прибыл к действующей армии и участвовал в сражениях при блокаде Шпандау, при Лютцене, Бауцене, Лейпциге, Магдебурге и Гамбурге. Был награждён орденами Св. Анны 1-й степени, Св. Георгия 3-й степени (28 января 1814 г. — за действия против частей маршала Даву под Гамбургом), Красного орла. Получил чин генерал-майора. В 1814 году, состоя при начальнике 7-й пехотной дивизии, находился в действующей армии вплоть до взятия Парижа; в 1815 году — при появлении во Франции Наполеона, участвовал в походе для участия в Бельгийской кампании.

По возвращении в Россию, был назначен командиром 1-й бригады 8-й пехотной дивизии. В 1819 году назначен на должность начальника 26-й пехотной дивизии в Оренбург. Со вверенными ему отрядами предпринимал неоднократные походы в степь. В 1826 году, 22 августа, был произведён в генерал-лейтенанты.

В 1838 году по расстроенному здоровью уволен от службы.

В 1830 году организовал обследование арендованных им южноуральских земель на наличие золотых и серебряных руд; в 1832 году компанией генерал-лейтенанта А. С. Жемчужникова, в которой он владел 18 паями из 36, были открыты золотые россыпи на реке Шартымке; затем были организованы «Султанские прииски» на р. Султанке. Прииски Жемчужникова располагались в бассейнах реки Урал, в Верхнеуральском и Бурзянском уездах.

Аполлон Степанович Жемчужников умер 24 июля 1840 года и был похоронен близ церкви с. Кривца Лебедянского уезда Тамбовской губернии.

Семья

Аполлон Степанович был женат на Анне Ивановне Типольд и имел многочисленную семью, состоявшую из девяти человек детей:

• Елизавета — замужем за полковником Поплавским;
• Александр — коллежский советник;
• Аполлон (1798—1848) — генерал;
• Антон (1800—1873) — поручик; как «прикосновенный к делам о злоумышленном обществе» (декабристов) состоял под секретным надзором.
• Наталья (1802—1894) — жена декабриста Алексея Алексеевича Тучкова (с 1823 года); родители Н. А. Тучковой-Огарёвой.
• Иоанна — не замужем;
• Фёдор (род.1808) — действительный статский советник, курский вице-губернатор;
• Ольга — замужем за лейтенантом флота Филатовым;
• Николай — столоначальник в главном управлении Западной Сибири.

Источники

• Жемчужников, Аполлон Степанович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• [www.museum.ru/museum/1812/Persons/slovar/sl_j07.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 395.

↑ [www.imwerden.info/belousenko/books/memoirs/tuchkova_vosp.htm Н. А. Тучкова-Огарёва Воспоминания]

↑ [www.runivers.ru/doc/patriotic_war/participants/detail.php?ID=436083 Жемчужников Аполлон Степанович]

↑ Семенов В. [www.vecherniyorenburg.ru/cat39/show1122/ «Богатыри не вы…»] // Вечерний Оренбург. — № 26. — 24 июня 1998 г.

Отрывок, характеризующий Жемчужников, Аполлон Степанович

Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.