Еней, Эмерик

Эмерик Еней
Общая информация
Полное имя	Эмерик Александру Еней
Родился	22 марта 1937(1937-03-22) (87 лет) Агрис, жудец Арад, Румыния
Гражданство	Румыния
Позиция	опорный полузащитник
Информация о клубе
Клуб	Завершил карьеру
Карьера
Клубная карьера*
1955—1956	УТА	21 (2)
1957—1969	Стяуа	254 (7)
1969—1971	Кайсери Эрджиесспор	30 (4)
Национальная сборная**
1959—1964	Румыния	12 (0)
Тренерская карьера
1972—1973	Стяуа	асс. тр.
1975—1978	Стяуа
1978—1979	Бихор
1981—1982	Тырговиште
1983—1984	Стяуа
1984—1986	Стяуа
1986—1990	Румыния
1991	Стяуа
1992—1993	Венгрия
1993	Видеотон
1993—1994	Стяуа
1995—1996	Паниониос
1996	Университатя (Крайова)
1998—2000	Стяуа
2000	Румыния
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Эмерик Александру Еней или Имре Енеи (рум. Emeric Alexandru Jenei (Ienei), венг. Jenei Imre; род. 22 марта 1937) — румынский футболист и тренер. Считается одним из лучших тренеров Румынии, наряду со Штефаном Ковачем, Мирчей Луческу, и Ангелом Йордэнеску.

25 марта 2008 года он был награждён президентом Румынии Траяном Бэсеску орденом «За спортивные заслуги» II класса за победу в финале Кубка европейских чемпионов в 1986 году.

Карьера игрока

Еней родился в Агрисе, жудец Арад, в семье этнических венгров. Будучи ребёнком, вместе с семьей переехал в Лошонц (ныне Лученец, Словакия), потому что его отец не хотел служить в румынской армии. Позже отец стал венгерским солдатом, но после окончания войны не вернулся домой, и Еней с матерью переехал в Арад. Два года спустя, когда они вернулись в старый дом, отец Енея, бывший в плену, неожиданно вернулся. Мать Енея умерла, когда ему было всего 12 лет.

До начала своей профессиональной футбольной карьеры Еней хотел стать юристом. Он дебютировал за «Фламура Рози Арад» (сейчас УТА) в румынской Лиге I. В 1957 году в возрасте 20 лет он подписал контракт с клубом «Стяуа» из Бухареста. Он играл за «Стяуа» до 1969 года, когда он покинул Румынию, так как коммунистическая власть позволила нескольким игрокам уехать за границу, новым клубом для него стал турецкий «Кайсери Эрджиесспор». В 1971 году Еней закончил карьеру игрока и стал тренером. За свою карьеру футболиста он сыграл 12 матчей за сборную Румынии (между 1959 и 1964 годами).

Основные моменты его карьеры игрока: чемпионство Румынии со «Стяуа» в 1959/60, 1960/61 и 1967/68, а также его выступление за олимпийскую сборную Румынии на летних Олимпийских играх в 1964 году в Японии, где Румыния заняла 5-ое место.

Тренерская карьера

Как тренер Еней также пользовался успехом. Вернувшись из Турции, он был назначен помощником тренера «Стяуа» в начале сезона 1972/73. Через год он был назначен на должность главного тренера и занял 5 место в Лиге, свой первый чемпионский титул в качестве тренера он выиграл уже в следующем, 1976 году, а в 1977 году стал вице-чемпионом. Он выиграл ещё один чемпионский титул в 1978 году, но в конце сезона был заменён Георге Константином.

В сезоне 1978/79 Еней тренировал ФК «Бихор», команда закончила сезон на последнем месте, и в результате он был уволен. В 1981 году стал у руля ФК «Тырговиште», а в начале сезона 1982/83 вернулся в «Стяуа». После двух лет, за которые не удалось выиграть чемпионат, он был снова отправлен в отставку, но был возвращён в течение четырёх месяцев.

В 1985 году он выиграл чемпионат, а в следующем сезоне привёл «Стяуа» к победе в финале Кубка европейских чемпионов в матче против «Барселоны» в мае 1986 года. Тем же летом Еней был назначен главным тренером сборной Румынии совместно с Мирчей Луческу, дебютировал в матче против Норвегии. Луческу был уволен через некоторое время, и Еней стал единственным тренером национальной сборной. Он не прошёл квалификацию к Евро-1988, но вывел команду в финальную часть чемпионата мира 1990 года. Это был первый опыт Румынии выступления на чемпионате мира за последние двадцать лет. В период с августа 1986 года по июнь 1990 года Еней провёл с командой 40 игр, в том числе две победы в матчах против Испании в 1987 году и Италии в 1989 году.

После чемпионата мира вернулся в «Стяуа» в апреле 1991 года в четвёртый раз, но был уволен уже в декабре того же года. Тренировал сборную Венгрии в 1992—1993 годах, не показал ожидаемых результатов, но выиграл Кубок Кирин в 1993 году, международный турнир, организованный в Японии, а затем был заменён Ференцом Пушкашем.

В августе 1993 года Енеё в пятый раз стал тренером «Стяуа» и выиграл чемпионат через год. В 1996 году он был назначен главным тренером «Университати» Крайова, но был уволен после того, как провёл с командой всего десять игр. Два года спустя он вернулся в «Стяуа» в шестой и последний раз.

В 2000 году Еней снова стал тренером сборной Румынии. Команда квалифицировалась на Евро-2000, но предыдущий тренер, Виктор Пицуркэ, был уволен после скандала, в котором участвовали лучшие игроки команды, в том числе Георге Попеску и Георге Хаджи. На Евро-2000 Еней вывел команду в 1/4 финала, один из лучших результатов команды. Во время его второго пребывания у руля сборной она сыграла 11 матчей.

В июне 2000 года он решил уйти из спорта. После этого Еней был президентом ФК «Бихор», а также работал в Румынской федерации футбола.

Семья

Еней женат на Иляне, бывшей фехтовальщице, призёрке чемпионата мира и Олимпийских игр 1968 и 1972 годов. У них есть дочь Кристина. У Енея также есть сын по имени Калин от первой жены, румынской актрисы.

Ссылки

• [fifa.com/worldfootball/statisticsandrecords/players/player=61550 Статистика на сайте FIFA] (англ.)
• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/je/emerich-jenei-1.html Эмерик Еней] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)
• [www.national-football-teams.com/player/8637.html Статистика на сайте National Football Teams] (англ.)
• [www.steauafc.com/ro/antrenori/24/ Профиль] на SteauaFC.com

Отрывок, характеризующий Еней, Эмерик

– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.