Женщина в бегах (фильм Нормана Фостера)

Женщина в бегах
Woman on the Run
Жанр	Фильм нуар Триллер
Режиссёр	Норман Фостер
Продюсер	Говард Уэлч
Автор сценария	Алан Кемпбелл Норман Фостер Росс Хантер Сильвия Тэйт (рассказ)
В главных ролях	Энн Шеридан Деннис О'Киф Роберт Кит
Оператор	Хэл Мор
Композитор	Артур Лэндж Эмиль Ньюман
Кинокомпания	Фиделити Пикчерс Корпорейшн Юнивёрсал-Интернешнл (дистрибуция)
Длительность	77 мин
Страна	США США
Язык	английский
Год	1950
IMDb	ID 0043142
Выход фильма «Женщина в бегах» (оригинальное название — Woman on the Run)

К:Фильмы 1950 года

«Женщина в бегах» (англ. Woman on the Run) — фильм нуар режиссёра Нормана Фостера, вышедший на экраны в 1950 году.

В основу сценария фильма был положен рассказ Сильвии Тэйт «Мужчина в бегах» (1948). Как пишет кинокритик Майкл Эксмейкер, «название фильма слегка вводит в заблуждение», так как его следовало бы назвать не «женщина в бегах», а скорее «детектив-любитель на улицах Сан-Франциско». Как и в фильмах нуар «Леди-призрак» (1944), «Чёрный ангел» (1946), «Крайний срок — на рассвете» (1946), «Соблазнённый» (1947), а позднее — «Скорей бы воскресенье!» (1983) Франсуа Трюффо, расследование в этой картине ведёт обычная женщина, не имеющая отношения к детективной работе.

История такова. Став случайным свидетелем убийства, художник Фрэнк Джонсон подаётся в бега, опасаясь преследования со стороны гангстеров. Розыски Фрэнка ведут независимо друг от друга как полиция во главе с инспектором Фэррисом (Роберт Кит), так и жена беглеца Элеонора (Энн Шеридан) вместе с репортёром Дэнни Леггеттом (Деннис О’Киф), который оказывается киллером, собирающимся убить Фрэнка.

Многие сцены фильма были сняты на натуре в Сан-Франциско, а сцена на американских горках — в парке развлечений «Пасифик» в Санта-Монике, однако первая сцена, в которой убивают свидетеля, была снята в Лос-Анджелесе.

Сюжет

Однажды поздно вечером в одном из тихих районов Сан-Франциско прогуливающийся со своей собакой художник Фрэнк Джонсон (Росс Эллиотт) замечает резко затормозивший автомобиль. В салоне автомобиля один из мужчин, называя второго Дэнни-бой (его показывают только со спины), шантажирует его, требуя 15 тысяч долларов за молчание. Неожиданно Дэнни-бой двумя выстрелами убивает в своего собеседника и выбрасывает его тело из машины. Эту сцену видит Фрэнк. В свою очередь Дэнни-бой, заметив тень Фрэнка на стене, дважды стреляет в его направлении, однако промахивается. На шум выстрелов к окнам квартир подходят местные жители, и Дэнни-бой вынужден скрыться на машине, оставив свидетеля в живых.

Вскоре на место преступления пребывает полиция во главе с инспектором Фэррисом (Роберт Кит). Выясняется, что убитым был ключевой свидетель по делу о разоблачении крупного мафиозного босса, который на следующей неделе должен был выступать в суде. Фрэнк сообщает полиции, что хорошо рассмотрел и запомнил лицо убийцы, и сможет его опознать. Фэррис говорит Фрэнку, что теперь тот будет важным свидетелем в суде, а до тех пор будет находиться под защитой полиции от возможного покушения со стороны гангстеров. Эти слова пугают Фрэнка, и, улучив момент, он сбегает от приставленной к нему охраны.

Обнаружив исчезновение Фрэнка, Фэррис требует немедленно разыскать его. Тем временем привозят Элеонору Джонсон (Энн Шеридан), жену Фрэнка, которая иронично замечает, что «Фрэнк, как всегда, сбежал». Она говорит, что прожила в браке с Фрэнком четыре года, но сейчас её отношения с мужем находятся на грани развода. Вернувшись в свою квартиру, она сообщает Фэррису, что родственников у Фрэнка нет, и она ничего не знает ни о его друзьях, ни о его работе, кроме того, что Фрэнк является художником, который много путешествовал и написал массу картин, однако, отказывается их продавать, считая недостаточно совершенными. Выяснив, что у Элеоноры нет ни одной фотографии мужа, Фэррис сообщает ей, что киллер не знает Фрэнка в лицо, так как стрелял, ориентируясь только на его тень. Услышав о выстрелах, Элеонора по-настоящему пугается за Фрэнка. Фэррис предупреждает, что о выстрелах знают только трое — киллер, он сам и теперь Элеонора — и детектив просит о выстрелах никому не говорить. Затем он пытается убедить Элеонору помочь полиции как можно скорее найти Фрэнка и взять его под защиту полиции, так как если мафия найдёт его раньше, она расправится с ним. В момент их разговора Фрэнк звонит домой. Несмотря на инструкции полиции, Элеонора говорит Фрэнку, чтобы тот немедленно прекратил разговор, так как полиция пытается отследить звонок, и тут же вешает трубку.

После ухода Фэрриса, Элеонора, тронутая звонком Фрэнка, решает самостоятельно разыскать мужа, почувствовав, что это может спасти их брак. Так как дом оцеплен полицией, Элеонора поднимается в мастерскую Фрэнка на мансарде здания, и через окно пытается выбираться на крышу, сталкиваясь с поджидающим её репортёром одного из таблоидов Дэном Леггеттом (Деннис О’Киф), который просит её об интервью. Он помогает женщине подняться на крышу, а затем перейти по доске на крышу соседнего дома, после чего Элеонора убирает доску, отрезая Леггетту путь следования за ней.

Элеонора заходит в китайский ресторан, где она часто бывала с мужем, и откуда, судя по музыке в телефоне, мог звонить Фрэнк. Вскоре там появляется и Леггетт, который продолжает слежку. Зная, что она находится в затруднительном финансовом положении, журналист предлагает Элеоноре 1000 долларов, если она поможет найти Фрэнка и получить от него эксклюзивный рассказ об убийстве. Знакомый официант из ресторана передаёт Элеоноре меню, написав на обороте адрес универмага «Харт энд Уинстон», куда Фрэнк направил для неё письмо на имя Мейбуса, работающего там оформителем витрин. Незаметно прочитав это сообщение, Элеонора тут же уходит из ресторана. После её ухода Леггетт находит меню и читает, что на нём написано.

Когда Элеонора возвращается домой, её встречает обеспокоенный инспектор Фэррис. Он сообщает, что ему стало известно, что у Фрэнка серьёзные проблемы с сердцем, и без приёма определённых таблеток у него может в любой момент случиться инфаркт. Фэррис уже дал распоряжение во все близлежащие аптеки немедленно сообщать в полицию обо всех, кто обратится за этими таблетками, а также приставил к Элеоноре постоянную слежку.

На следующее утро Элеонора приходит на приём к доктору Холеру (Стивен Герэй), который говорит ей, что в целом Фрэнк практически здоров, однако, возможно, под влиянием переутомления, стрессов на работе и семейных неурядиц его слабому сердцу требуются лекарства, без которых оно может не выдержать. Получив от врача необходимые лекарства, Элеонора направляется в универмаг «Харт энд Уинстон» к оформителю витрин Мейбусу. Ожидая утреннюю почту, Мейбус (Джон Куолен) рассказывает Элеоноре, что её муж работает в универмаге художником, и его работу очень ценит руководство. Пожилой оформитель говорит, что многим обязан Фрэнку, который рассказывал ему много интересного о своих путешествиях, а также спас его от увольнения, защитив перед начальством.

Так и не дождавшись письма, Элеонора выходит на улицу, где поджидавший у входа Леггетт помогает ей оторваться от полицейской слежки. Они садятся на такси, где выясняется, что Леггетт за взятку заполучил письмо Фрэнка на почте, надеясь первым выяснить его местонахождение. Среди прочего Фрэнк просит в письме принести ему таблетки, без которых, как поясняет Элеонора, он может умереть. Однако письмо составлено таким образом, что никто кроме Элеоноры, не может догадаться о назначенном Фрэнком месте встречи, обозначив его как место, «где я впервые тебя потерял». В ресторане, где они останавливаются позавтракать, Леггетт продолжает уговаривать Элеонору искать Фрэнка вместе, по ходу сообщая Элеоноре, что близкие люди называют его Дэнни-бой.

Для начала Элеонора вместе с Леггеттом объезжает несколько городских достопримечательностей, где у неё с Фрэнком случались размолвки и ссоры, рассказывая о связанных с этими местами совместных событиях. В частности, при посещении Музея изобразительных искусств Элеонора рассказывает репортёру, что Фрэнк однажды выиграл художественный конкурс, организованный музеем, однако отказался от приза в 500 долларов и забрал свои работы, посчитав их не достаточно хорошими. Затем Элеонора вместе с Леггеттом вновь заходит в китайский ресторан, где вчера вечером был Фрэнк. Одна из юных танцовщиц рассказывает репортёру, что прошлой ночью когда Фрэнк заходил в ресторан, он оставил ей карандашный портрет человека, очень похожего на вас. Лиггетт просит продать ему этот портрет, однако девушка отказывается, решив, что стоит передать его полиции. Затем Элеонора и Леггетт идут в бар напротив, где часто бывал Фрэнк. Под предлогом звонка в свою газету Леггетт оставляет Элеонору, а сам возвращается в китайский ресторан. Увидев в баре один из последних морских пейзажей Фрэнка, Элеонора рассказывает бармену, как счастливы они были вместе четыре года назад, и что в этой картине Фрэнк отразил один из таких счастливый дней их жизни. Тем временем Леггетт возвращается в бар, заходит в телефонную будку и рвёт там свой карандашный портрет. Когда он возвращается к Элеоноре, она сообщает, что теперь поняла, что Фрэнк по-прежнему любит её. Перед их уходом бармен говорит, что вчера Фрэнк интересовался у него, где можно купить морскую форму. Выйдя из бара, Лиггетт держит Элеонору под руку, не давая ей повернуться и увидеть, что около китайского ресторана толпа окружила разбившуюся насмерть девушку, которая только что упала с балкона.

После долгих поисков Элеонора и Лиггетт находят магазин, в котором Фрэнк купил бушлат и капитанскую фуражку, отдав взамен своё пальто. Решив, что Фрэнк решил покинуть город, завербовавшись на корабль, Элеонора и Лиггетт направляются в торговый порт. Ничего не обнаружив, Элеонора решает отправиться домой, чтобы выгулять и накормить собаку. Дома Элеонору встречает инспектор Фэррис, который просит дать ему письмо, которое перехватил Леггетт. Прочитав его, он заключает, что Фрэнк по-прежнему влюблён в Элеонору, та в свою очередь признаёт, что их отношения во многом расстроились по её вине, так как, возможно, она была плохой женой. Элеонора просит разрешить ей поговорить с Фрэнком наедине и передать ему лекарства, а уже потом задерживать, однако Фэррис заявляет, что он сочувствует ей и понимает её, но его долг как полицейского — при первой возможности задержать Фрэнка. Отправившись кормить собаку, Элеонора добавляет в корм острый соус, а затем говорит, что животному плохо и его срочно нужно доставить в ветеринарную клинику, где сбегает от Фэрриса через служебный вход.

Встретившись с Леггеттом в условленном месте, Элеонора решает ещё раз съездить в универмаг, чтобы понять, почему Фрэнк послал письмо именно туда. Глядя на витрину универмага, она вдруг вспоминает, что однажды в начале их романа они ездили на пляж в Кармел, где Фрэнк вылепил из песка её скульптуру в образе русалки, а когда волна смыла её, он сказал: «ну вот, я потерял тебя». В этот момент около пары появляется помощник Фэрриса, который который передаёт просьбу инспектора немедленно приехать. Полицейская машина доставляет их в офис коронера на опознание тела, недавно найденного в порту. Элеонора подтверждает, что это труп её мужа. Однако уже в такси по дороге в Кармел Элеонора признаётся Леггетту, что соврала полиции в надежде таким образом избавить Фрэнка от преследования как полиции, так и мафии. Вскоре Фэррису докладывают, что Элеонора сказала на опознании неправду, так как по отпечаткам пальцев была установлена личность убитого, моряка одного из недавно прибывших в город кораблей. Фэррис приказывает немедленно установить, куда поехала Элеонора, и отправить туда несколько машин полиции.

Элеонора и Леггетт прибывают в парк развлечений Кармела, в то же самое время полиция по номеру такси устанавливает их маршрут. Пока Элеонора и Леггетт находят пляж с песчаными скульптурами Фрэнка, а затем Леггетт уводит её, чтобы показать место для интервью, первые полицейские машины прибывают в Кармел. Леггетт заводит Элеонору в отдалённое и уединённое тёмное место под американскими горками, говоря, что в детстве встречался здесь с девушками, и просит прислать сюда Фрэнка, после чего он заплатит ей тысячу долларов. Элеонора соглашается и уходит. Тем временем Фрэнк, увидев прибывшую полицию, решает бежать из парка. Старик, работавший вместе с Фрэнком, даёт ему ключи от своей машины, и Фрэнк отправляется на парковку. Элеонора бежит за ним и вскоре они сталкиваются около аттракционов. Укрывшись под прогулочной дорожкой, они нежно беседуют и решают преодолеть все проблемы вместе. Ради денег на переезд в другой город, Фрэнк соглашается дать интервью Леггетту и отправляется на встречу с ним. Перед расставанием они целуются, после чего Элеонора направляется на автостоянку, а Фрэнк — к репортёру. Тем временем прибывший Фэррис руководит поимкой Фрэнка в парке развлечений. Из китайского ресторана ему звонит управляющий, сообщая, что у погибшей девушки пропал рисунок Фрэнка, на котором был изображён газетчик, заходивший сегодня в ресторан. Не дождавшись Фрэнка, который прячется от полиции, Леггетт идёт на встречу Элеоноре, а затем, видя приближающихся со всех сторон полицейских, уводит Элеонору на аттракцион «американские горки». Они садятся в вагонетку и совершают один круг, во время которого Леггетт замечает, что Фрэнк всё-таки добрался до условленного места. Репортёр выходит из вагонетки, отправляя Элеонору ещё на один круг, якобы для того, чтобы Фэррис или гангстеры не заметили бы её и не выследили бы таким образом Фрэнка. Перед отправлением состава Леггетт говорит Элеоноре, что раз они пытались застрелить Фрэнка раз, то попробуют сделать это снова. Уже отправившись на маршрут, Элеонора вдруг вспомнив слова Фэрриса о том, что в Фрэнка стреляли, известно только ей, Фэррису и самому киллеру, понимает, что киллером является Леггетт. Она пытается докричаться до Фрэнка, чтобы тот немедленно уходил, но из-за шума он ничего не слышит. Леггетт подходит к Фрэнку, который сразу его узнаёт. Леггетт бросается на художника и душит его, рассчитывая, что в процессе борьбы тот умрёт от сердечного приступа. Аттракцион останавливается, и Элеонора бежит к мужу, по дороге услышав выстрел. Подбежав, она видит плавающее внизу тело человека. Появившийся из тени Фэррис говорит, что это Леггетт, которого он должен был убить, а муж её жив. Элеонора подбегает к Фрэнку, и они обнимаются.

В ролях

• Энн Шеридан — Элеонора Джонсон
• Деннис О'Киф — Дэниэл «Дэнни-бой» Леггетт
• Роберт Кит — инспектор Мартин Фэррис
• Росс Эллиотт — Фрэнк Джонсон
• Фрэнк Дженкс — детектив Гомер Шоу
• Джон Куолен — мистер Мейбус
• Стивен Герэй — доктор Артур Холер

Создатели фильма и исполнители главных ролей

Кинокритик Дэвид Дж. Хоган пишет, что "режиссёр Норман Фостер начинал как актёр в театре Орсона Уэллса «Меркьюри», а в 1936—1939 годах овладел профессией режиссёра, поставив три криминальные комедии из серии про Чарли Чена и шесть — про мистера Мото. Брюс Эдер считает, что "Фостера более всего запомнился как режиссёр серии детективных фильмов про мистера Мото конца 1930-х годов. Эксмейкер отмечает: «Получив крепкую кинематографическую подготовку в 1930-е годы, Фостер научился выжимать максимум из малого бюджета и достигать результата со скромными фильмами категории В». В начале 1940-х годов «Орсон Уэллс нанял его в качестве своего ассистента для работы над неудавшимся фильмом „Это всё правда“ и выдвинул его в режиссёры экзотического шпионского триллера „Путешествие в страх“, единственного фильма в актёрами „Меркьюри“, который не был поставлен самим Уэллсом». При постановке этого фильма «Фостер должен был просто правильно выполнить подробные инструкции Уэллса». Среди других фильмов Фостера наиболее удачными были нуаровая мелодрама «Поцелуями сотри кровь с моих рук» (1948), вестерн «Рейчел и незнакомец» (1948) и семейный вестерн «Дэви Крокетт, король диких земель» (1955) для студии Диснея.

Эксмейкер напоминает, что в своё время "студийные рекламщики дали Энн Шеридан прозвище «сексуальная девушка», чтобы продвигать её как голливудскую секс-бомбу (сама актриса это прозвище не выносила). Тем не менее, она стала более известна поклонникам классического кино как талантливая драматическая актриса, умело справлявшаяся как с комедийными, так и с жёсткими и суровыми ролями. В частности, в жанре фильм нуар она сыграла в таких картинах, как «Чёрный легион» (1937), «Сан-Квентин» (1937), «Ангелы с грязными лицами» (1938), «Они сделали меня преступником» (1939), «Они едут по ночам» (1940), «Кингс роу» (1942), «Норма Прентисс» (1947) и «Неверная» (1947). Как отмечает Хоган, незадолго перед съёмками этого фильма «у Шеридан завершился контракт с её многолетним работодателем „Уорнер бразерс“, и теперь она, как и многие другие признанные звёзды, работала как фрилансер. Она обладала великолепной красотой и выдала много сильных, сексуально привлекательных ролей на протяжении своей чрезвычайно успешной карьеры, но редко когда у неё была столь многослойная роль, как в этом фильме».

Свои самые заметные роли Деннис О’Киф сыграл в комедиях «Восстань, моя любовь» (1940), «Интриги Сьюзен» (1945), «Миллионы Брюстера» (1945), в фильме ужасов «Человек-леопард» (1943), а также в фильмах нуар «Агенты казначейства» (1947), «Грязная сделка» (1948), «Пройти кривую милю» (1948) и «Брошенная» (1950).

Судьба фильма

Фильм был произведён на небольшие средства независимой продюсерской компанией «Fidelity Pictures Corporation» Говарда Уэлча и взят в прокат студией «Юнивёрсал-Интернэшнл». После истечения прав на картину, ни одна из компаний ни проявила интереса к их продлению. В итоге права попали в общественное достояние, и картина «стала чем-то вроде сироты».

В 2003 году историк кино Эдди Мюллер разыскал копию фильма в хранилище студии «Юнивёрсал», и в том же году представил её на первом кинофестивале «Нуаровый город» в Сан-Франциско. Мюллер назвал картину «откровением — отчасти потому, что она предлагала путешествие по городу во всём его блеске середины 20 века, и отчасти потому, что захватывающим был сам момент нахождения чего-то совершенно неизвестного, которое при этом настолько хорошо». Мюллер собирался произвести полное восстановление картины, однако единственная известная сохранившаяся копия на 35-мм плёнке погибла в пожаре на территории «Юнивёрсал пикчерс». Десятилетие спустя Мюллер случайно обнаружил копию фильма в Британском институте кино и немедленно отправил её на реставрацию в киноархив Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Премьера отреставрированной версии фильма состоялась на 13-м фестивале «Нуаровый город» в Сан-Франциско в 2015 году.

Оценка фильма критикой

Общая оценка фильма

Сразу после выхода фильма в ноябре 1950 года кинокритик Босли Кроутер дал ему высокую оценку, назвав «мелодрамой отличных, даже впечатляющих параметров». Критик пишет, что «работая на явно скромном бюджете, независимые продюсеры фильма вряд ли смогли бы добиться лучшей погони в этой истории о поиске полицией и женой пропавшего беглеца, который стал свидетелем гангстерского убийства». Далее Кроутер отмечает, что «благодаря сочетанию искренности психологических характеристик, убедительности актёрских реплик и саспенса с документальными свойствами живописного путешествия по улицам Сан-Франциско, фильм поднимается на несколько уровней выше обычных картин из разряда „копы-трупы“». Хотя, подытоживает Кроутер, «фильм и не получит призов, тем не менее как криминальный фильм он доставит удовольствие».

Современные критики также высоко оценивают фильм. Хоган выразил сожаление, что он «мало известен и редко обсуждается», так как «это нуаровый хит, очень удачный фильм, который имеет неожиданную глубину и моменты грубой, интуитивной мощи». Кини назвал его «небольшим нуаром, который достигает успеха благодаря умным сюжетным поворотам и отличной актёрской игре». Эдер в свою очередь заметил, что «этот фильм стал шедевром Фостера, стильным, порой забавным, постоянно таящим опасность и зачастую тревожным произведением, которое говорит о браке и несчастливой жизни не меньше, чем вызывает нервную дрожь и напряжение», а «моменты озорного, язвительного и сдержанного юмора, расслабляют напряжённость в стратегически важных точках, что делает общий саспенс ещё более сильным и мощным», добавив, что «в целом эта работа стала одной из лучших в карьере большинства тех, кто в ней участвовал».

Художественные особенности фильма

Нуар и психологическая драма

Некоторые критики обратили внимание на то, что картина демонстрирует свою силу не только как фильм нуар, но и как психологическая драма супружеских отношений. В частности, Кроутер отметил, что «казалось бы, рутинная охота в этом фильме получает двойной характер, когда жена беглеца, поначалу не желавшая помогать полиции, поскольку её брак разваливался, начинает понимать, что у её мужа-художника больное сердце, и постепенно её разочарование по отношению к мужу проходит совсем. Её усилия, направленные на то, чтобы найти своего мужчину, избежав цепких детективов, ставит перед фильмом вторую цель». Эксмейкер отмечает, что этот фильм в жанре нуар, «известном своими хищническими отношениями, односторонними любовными романами и сексуальной страстью», в данном случае дополнен «историей заново открытой любви, которая в своё время упала до нуля из-за безразличия и обид».

Натурные съёмки в Сан-Франциско

Многие кинокритики обратили внимание на натурные съёмки в картине, которые стали одним из лучших кинопортретов Сан-Франциско 1950-х годов. Хоган отметил, что «большая часть фильма снята на натуре, без звука, в Сан-Франциско. Уличный шум и реплики героев (многие из которых произносятся спиной к камере) были записаны впоследствии в студии на стадии постпродакшна. Почти все уличные крупные планы персонажей вмонтированы в отдельно снятые кадры городской среды. Смотрится это хотя и не ужасно, однако по этим кадрам становится ясно, что это фильм категории В». Эдер также обращает внимание на то, что фильм "даёт нам одни из лучших натурных съёмок в Сан-Франциско до выхода «Головокружения» (1958) Хичкока и криминальных триллеров Дона Сигела «Линейка» (1958) и «Грязный Гарри» (1971).

Кини указывает, что «в фильме есть несколько потрясающих дневных съёмок холмистых улиц Сан-Франциско, а пара сцен, в том числе, кульминационное противостояние во время ночной поездки на американских горках даже заставит вас подпрыгнуть в кресле». Эксмейкер пишет: «Фостер отлично использует натурные съёмки, начиная от динамичной сцены убийства, которая открывает фильм, до впечатляющей подборки эпизодов с участием Шеридан и О’Кифа на фоне достопримечательностей Сан-Франциско». Обращая внимание на то, какое значение играет выбор места действия на атмосферу фильма, Эксмейкер пишет: «Кульминация приводит персонажей в прибрежный парк развлечений, любимое место действия фильмов нуар, чтобы показать персонажей, вырванных из своей привычной жизни и брошенных в хаос, смятение и отчуждённое безумие. Американские горки в особенности становятся чудесной метафорой паники, беспомощности и эмоционального смятения человека, оказавшегося на аттракционе».

Оценка режиссёрской и операторской работы

По мнению Кроутера, за высокий уровень фильма «надо отдать должное Норману Фостеру, который был не только постановщиком, но и соавтором сценария вместе с Аланом Кемпбеллом. Не считая пары оплошностей ближе к кульминации, когда некоторые постановочные ходы тяготеют к чрезмерной театральности, в остальном работа Фостера — плотная и ясная, а актёры, вероятно, благодаря его руководству далеки от банальности». Помимо сильной режиссёрской работы Кроутер выделяет также искусный сценарий и актёрскую игру.

Эдер считает, что «Фостер и его актёры работают красиво и сбалансировано на протяжении всего фильма, предлагая сцены, украшенные иронией и едким юмором (во многом благодаря персонажу Шеридан), но при этом ни на минуту не забывая о том, что мы идём по следу человека, которому не только угрожает киллер, но который может просто умереть, если не прекратит своё бегство». Шварц полагает, что «этот великолепный напряжённый фильм» во многом удался благодаря режиссуре Фостера, а также «мрачным натурным съёмкам в Сан-Франциско» оператора Хэла Мора, «которые придают фильму зловещий вид». Значимость операторской работы отметил и Эксмейкер, написавший, что «применение съёмок с низкой точки и искажённые пропорции не только придают фильму драматическую силу, но также выступают средством демонстрации того, что для героини фильма мир вышел за грань равновесия».

Оценка актёрской игры

Кроутер считает, что «среди актёров фильма первой является Энн Шеридан, которая излучает обаяние, создавая образ жены как по-настоящему растерянной, отчаявшейся и напуганной личности. Деннис О’Киф в роли репортёра-убийцы доводит данную себе характеристику — „немного отвратительный, но приятный“ — до совершенства. Роберт Кит убедителен в качестве работящего и раздражённого детектива, а Росс Эллиотт хорош в небольшой роли несчастного свидетеля, который оказался „не в том месте не в то время“».

Большинство современных критиков также чрезвычайно высоко оценивают актёрскую работу Шеридан. Так, Кини пишет, что «Шеридан отлично играет роль жёсткой, саркастичной главной героини, которой удаётся всегда быть на шаг впереди копов», а Шварц высказывает мнение, что «Шеридан выдаёт мастерскую игру в роли женщины, которая пытается помочь своему мужу и также выяснить, можно ли сохранить их пошатнувшийся брак, находясь под угрозой факторов, которые она не в состоянии проконтролировать». Эдер считает, что в этом фильме Шеридан исполняет, «вероятно, лучшую роль в своей карьере, роль ожесточившейся, разочарованной женщины, которая вдруг понимает, что по крайней мере половина её проблем находится в ней самой, и что она по-прежнему любит человека, который, как она думала, разрушил её жизнь». Эксмейкер отмечает, что «Шеридан выдаёт сардонические шутки с невозмутимой резкостью, но позднее смягчается, когда обнаруживает новые для себя глубины личности своего мужа в ходе своей одиссеи».

По словам Хогана, «Деннис О’Киф расточает свой ирландский шарм в своей яркой, но не исчерпывающе прописанной роли, Роберт Кит, которому достаются некоторые тонкие и занимательные реплики, отлично исполняет роль умного копа, но картина принадлежит Шеридан, которая напоминает нам, как и почему она стала звездой». Эксмейкер считает, что «это лучший фильм О’Кифа», далее указывая, что в 1940-е годы актёр «перешёл от исполнения главных ролей в легковесных фильмах к образу прожжённого крутого парня низкобюджетных криминальных фильмов. В этом фильме его персонаж — это газетчик с жилкой наёмного убийцы и остроумными фразами, которые как будто пришли из весёлых газетных шаржей начала 1930-х годов. Его упорный, умеющий уговаривать репортёр отвечает на остроумные замечания Шеридан собственными стремительными репликами с типично американской усмешкой». Эксмейкер выделяет качественную игру на втором плане группы характерных актёров, среди них Роберт Кит, который обычно специализируется на ролях представителей властей, который здесь играет знающего жизнь, многоопытного инспектора полиции, а также Джон Куолен, Дж. Фаррелл Макдональд, Стивен Герэй и Виктор Сен Юнг.

Литература

• Michael F. Keaney. [books.google.ru/books?id=LnCeCQAAQBAJ&dq=Film+Noir+Guide+745+Films+of+the+Classic+Era&hl=ru&source=gbs_navlinks_s Film Noir Guide: 745 Films of the Classic Era, 1940–1959]. — Jefferson, North Carolina, and London: McFarland & Company, Inc., Publishers, 2010. — ISBN 978-0-7864-6366-4.
• David J. Hogan. [books.google.ru/books?id=UGBfAgAAQBAJ&dq=film+noir+faq+hogan&hl=ru&source=gbs_navlinks_s Film Noir FAQ: All That's Left to Know About Hollywood's Golden Age of Dames, Detectives, and Danger]. — Milwaukee, WI, USA: Hal Leonard Corporation, 2013. — ISBN 978-1-4803-4305-4.

Ссылки

• [www.imdb.com/title/tt0043142/ Женщина в бегах] на сайте IMDB
• [www.allmovie.com/movie/v117525 Женщина в бегах] на сайте Allmovie
• [www.afi.com/members/catalog/DetailView.aspx?s=&Movie=26573 Женщина в бегах] на сайте Американского института кино
• [www.tcm.com/tcmdb/title/21633/Woman-on-the-Run/ Женщина в бегах] на сайте Turner Classic Movies
• [www.youtube.com/watch?v=Lf-_3IxV_Rw Женщина в бегах] фильм на сайте YouTube

Отрывок, характеризующий Женщина в бегах (фильм Нормана Фостера)

Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.