Женщина

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Женщины»)
Перейти к: навигация, поиск

Же́нщина — человек женского пола или гендера. Слово «женщина» обычно обозначает взрослого человека, а для обозначения ребёнка или подростка используются слова «девочка» и «девушка». В некоторых случаях слово «женщина» используется вне зависимости от возраста, например в выражении «права женщин». Слово «женщина» также может обозначать гендерную идентичность, а не пол человека[1][2]. Обычно женщина в период с полового созревания до менопаузы может рожать детей и кормить их грудью[3], хотя некоторые женщины — в частности, бесплодные, интерсексуальные и трансгендерные — этого не могут.





Содержание

Лексика

Происхождение слова

Слово «женщина» образовано от корня «жен-» добавлением суффикса «-щин». Ранее в древнерусском и русском языке в значении 'женщина' также использовалось слово «жена»[4][5]. Аналоги слова «жена», также со значениями 'жена' и 'женщина', встречаются во многих славянских языках. Сам корень «жен-» имеет индоевропейское происхождение[6].

Слово «женщина» было отмечено Александром Востоковым в Хронографе XVI века: «оже азъ есмь женщина а вы храбрища войская»[7]. Александр Потебня приводил слова «женщина» и «мужчина» (на среднепольском «zenszczyzna» и «meszczyzna») для иллюстрации перехода значений от отвлечённости к собирательности и затем к единичности. Соответствующие польские слова в XVI-XVII веках ещё сохраняли собирательное значение — «Женьщина» и польск. «-yzna», — свойство одной женской особи, причём «женьска» — существительное, как в вр. обл. (сиб.) «женьски идут», как в сербском, чешском «ženská».

Различные слова для обозначения женщин

Слово «девочка» используется для обозначения ребёнка, как правило до начала полового созревания[8]. Слово «девушка» обозначает молодую женщину или женщину, не вступившую в брак[9][10]. В разговорной речи слова «девочка» и «девушка» также употребляются как ласково-фамильярные обращения к женщине вне зависимости от возраста[8][10]. О различных наименованиях женщин в родственных связях см. статью Родство.

Обращение к женщине

Во многих культурах мира, где гендер является значимой социальной категорией, приняты формы обращения к женщине, различающиеся в разговорной и деловой речи и при письменном обращении. Наряду с обращениями, указывающими на гендер адресата, существуют и гендерно-нейтральные обращения — например, «товарищ».

Исторически во многих культурах социально значимым был брачный статус женщины, поэтому существовали отдельные формы обращения к замужней и незамужней женщине — например, «барышня» и «барыня» или «госпожа» в русском языке, «мисс» и «мадам» или «миссис» в английском, «синьорина» и «синьора» в итальянском и пр. Сегодня многие женщины считают отсылку к своему брачному статусу в обращении оскорбительной[11]. С точки зрения гендерной лингвистики, такая отсылка представляет собой проявление сексизма в языке, поскольку подразумевает зависимость женщины от мужчины и определение социального положения женщины через её отношения с мужчиной[12]. Сегодня в некоторых языках, где ранее использовались особые формы обращения к незамужним женщинам, такие формы выходят из употребления. Например, в Германии обращение «фройляйн» считается невежливым и не используется в официальных документах начиная с 1970-х годов[11], а во Франции и Бельгии в административных документах больше не используется обращение «мадемуазель»[13]. В английском языке с 1970-х годов наряду с обращениями «мисс» и «миссис» используется «миз» (на письме — Ms.), а в последнее время получает распространение также гендерно-нейтральное обращение «микс» или «макс» (на письме — Mx.)[14].

Биология и гендер

В западных культурах понятие «женщина» традиционно определяется в первую очередь через биологические особенности. Как отмечают некоторые исследователи, это связано с особым значением, которое в этих культурах придаётся природе[15]. С другой стороны, во многих контекстах понятие «женщина» обозначает прежде всего социальную группу, гендерную роль или гендерную идентичность. Хотя господствующая в современном мире бинарная гендерная система подразумевает жёсткое соответствие приписанного человеку при рождении пола и гендерной роли, в действительности они не всегда совпадают.

Биологические особенности

Генетика

С точки зрения генетики, женским считается организм, у которого пара половых хромосом представлена двумя X-хромосомами, в отличие от мужского организма, имеющего в кариотипе одну X-хромосому и одну Y-хромосому. У женщин одна X-хромосома наследуется от матери, а вторая — от отца (эту хромосому он получает от своей матери). В большинстве клеток взрослой женщины вторая Х-хромосома свёрнута в так называемое тельце Барра. Ранее считалось, что вторая X-хромосома не используется, однако последние исследования показали, что это, возможно, не так[16].

Чаще всего женский кариотип состоит из 46 X-хромосом, но у некоторых женщин встречаются также кариотипы 47,XXX и 45,X. Кариотип не всегда определяет анатомическое развитие — например, у некоторых людей с двумя X-хромосомами строение половых органов соответствует традиционным представлениям о мужской анатомии[17]. Такое сочетание кариотипа и анатомии представляет собой один из видов интерсексуальности.

Анатомия и физиология

С точки зрения традиционной биологии, организм женщины имеет ряд анатомических и физиологических свойств, которые отличают его от организма мужчины. Отличия в строении тела женщины и мужчины делятся на первичные и вторичные половые признаки. Первичные половые признаки — это особенности строения органов размножения, которые формируются уже во время внутриутробного развития, но становятся функционально активными только в результате полового созревания. В процессе полового созревания формируются вторичные половые признаки — особенности остальных частей тела.

Женская репродуктивная система включает в себя внутренние и наружные половые органы. Яичники регулируют производство гормонов и производят женские гаметы — яйцеклетки, — которые при оплодотворении мужскими гаметами — сперматозоидами — образуют новый человеческий организм. Неоплодотворённые яйцеклетки удаляются из организма в процессе менструации. Матка — орган, состоящий из ткани, предназначенной для вынашивания и защиты развивающегося плода, и мышечной ткани, которая выталкивает его во время родов. Влагалище участвует в половом акте и родах. Наружные половые органы женщины называются собирательным термином «вульва». К ним относятся большие и малые половые губы, уретра и клитор — основной орган, отвечающий за получение сексуального удовольствия. Женская грудь способна производить молоко — эта функция, наряду с живорождением, является отличительной особенностью млекопитающих.

Тело женщины. Вид спереди и сзади. У данной модели удалены волосы на теле

Вторичные половые признаки женщин — особенности, обусловленные влиянием на организм гормонов, в первую очередь эстрадиола и эстрогенов. К ним относят, в частности, более низкий рост женщин по сравнению с мужчинами (в среднем на 12 сантиметров)[18], широкий таз (лобковые кости сходятся под тупым углом), высокий тембр голоса, меньшую долю мышечной и бо́льшую долю жировой ткани по отношению к массе тела, отсутствие стержневых волос на лице, слабо выраженное оволосение тела.

В развитии женского организма различают несколько периодов, каждый из которых характеризуется своими возрастными анатомо-физиологическими особенностями[19]:

Определение пола и гендерная идентичность

При рождении ребёнка ему обычно приписывается либо женский, либо мужской пол на основании внешнего вида половых органов. Но форма половых органов не всегда соответствует генетическому полу и необязательно предопределяет дальнейшее анатомическое и физиологическое развитие ребёнка, а также его гендерную идентичность. У некоторых интерсексуальных детей половые органы выглядят неоднозначно. Во многих странах таким детям в раннем возрасте проводятся хирургические операции, хотя положительное влияние таких операций на дальнейшую жизнь ребёнка не доказано[20]. В других случаях интерсексуальность проявляется только в период полового созревания. По мнению некоторых биологов, традиционное выделение только двух полов противоречит биологической реальности[21].

Приписанный при рождении пол также может не соответствовать гендерной идентичности человека — внутреннему самоощущению как представителя того или иного гендера. Вне зависимости от того, является ли человек интерсексуальным, он может ощущать принадлежность к другому гендеру, чем приписанный ему при рождении. Трансгендерные женщины — это женщины, которым при рождении был приписан мужской пол. Некоторые — хотя не все — трансгендерные женщины проходят заместительную гормональную терапию и различные хирургические процедуры, чтобы привести свою внешность в соответствие с гендерной идентичностью.

Женская гендерная роль

Гендерная роль — это совокупность социальных ожиданий, предписывающих человеку определённое поведение в зависимости от его гендерной принадлежности. В современном мире господствует бинарная гендерная система, в которой люди разделяются на две противоположные группы: мужчин и женщин, — и подразумевается жёсткое соответствие между приписанным при рождении полом и гендерной ролью. При этом в некоторых культурах мира гендер традиционно не является значимой социальной категорией и, соответственно, нет традиционной женской гендерной роли[15][22]. В других культурах выделяется три и более гендеров и соответствующих гендерных ролей[23][24].

В тех культурах, где существует отдельная женская гендерная роль, её содержание меняется со временем и различается в разных слоях общества. Например, в западных обществах, начиная с 1950-х годов, гендерная роль женщины среднего класса была ролью домохозяйки и исключала работу вне дома, а гендерная роль женщины рабочего класса подразумевала совмещение производительного труда и работы по дому[25].

Гендерные различия

В западных обществах, начиная с античности, для объяснения и обоснования женских гендерных ролей использовались отсылки к природным отличиям женщин от мужчин[15]. В современной науке такие обоснования иногда принимают форму эволюционных теорий, которые представляют современные гендерные роли как результат естественного отбора. Эволюционные теории гендерных различий не подтверждаются эмпирическими данными. В частности, эмпирические исследования опровергают утверждение о том, что женщины при выборе партнёра руководствуются его качествами как потенциального кормильца семьи, а мужчины — внешней привлекательностью[26]. Многие учёные также указывают на грубые методологические ошибки таких теорий[27][28]. (Подробнее см.: Биологические теории происхождения гендерных ролей.)

Хотя было проведено множество исследований с целью установить неустранимые различия между мужчинами и женщинами, достичь этой цели науке не удалось: по имеющимся научным данным, сходств между представителями разных гендеров гораздо больше, чем различий, — поэтому некоторые современные учёные отмечают, что целесообразнее было бы говорить о базовой гипотезе гендерного сходства[29]. Выявляемые учёными небольшие различия между мужчинами и женщинами (в математических способностях, способностях к пространственному восприятию и агрессивности) не универсальны, и существуют данные об их зависимости от влияния гендерных стереотипов[30][31].

Гендерные стереотипы

Широко распространённые во многих современных обществах гендерные стереотипы, приписывающие женщинам такие качества, как пассивность, зависимость, эмоциональность и заботливость, и осуждающие проявление женщинами решительности и агрессивности, служат поддержанию существующих в этих обществах гендерных ролей и, в частности, гендерного неравенства. Например, как показывают исследования, такие стереотипы способствуют дискриминации женщин на рабочем месте, создавая эффект так называемого стеклянного потолка[32].

Ассоциируемая с полом символика

Жестовая символика

  • В Японии фамильярным жестом, означающим «женщина», также «хозяйка» или «любовница», является выпрямленный мизинец на выставленной перед собой руке, при сложенных остальных пальцах[33].
  • В русском жестовом языке слово «женщина» выражает короткий двукратный боковой взмах-касание щеки открытой к собеседнику ладонью с поджатым внутрь большим пальцем[34].
Древний Египет. Женщина[35]
в иероглифах
B1

Графическая символика

  • Зеркало Венеры — символ планеты Венеры ♀, используется в биологии для символьного обозначения женского пола.
  • Инь — женское начало в древнекитайской философии, олицетворяющее чёрное, женское, акцент на внутреннее. Женское начало Инь находится в тесной, неделимой связи с Ян — мужским началом, которое символизирует белое, мужское, акцент на внешнее.
  • При построении генеалогической схемы в медицинской генетике женщин обозначают кружками (а мужчин — квадратами).
  • В массовой культуре укоренилась ассоциация женского пола с розовым цветом: так, в некоторых странах принято при рождении младенца покупать для девочки розовые (красные), а для мальчика голубые (синие) пелёнки; значительная часть рассчитанных на девочек игрушек окрашиваются в розовый цвет либо содержит элементы розового цвета.
  • Китайский иероглиф, означающий «женщина» —  — восходит к древнему рисунку на костях животных, изображающему сидящую женщину с руками, покорно сложенными на груди. Иероглиф является одним из 214 ключей, и используется также в Японии[36].

Женщина в различных культурах

Социальное положение женщины, её роль в обществе, имеет свои исторически сложившиеся особенности в различных культурах. Обычным явлением является превосходство в правах мужчин над женщинами, особенно ярко выраженное в некоторых исламских странах. Примером общества с превосходством женщин (см. матриархат) является мифический народ амазонок, состоявший исключительно из женщин, не терпевших при себе мужей.

Часто неравенство в правах исходило из религиозных норм и было характерно для большинства религий, в особенности для авраамических. Во многом формирование этих норм вызвано тем, что для большинства женщин в связи с рождением и воспитанием детей основные жизненные цели находились исключительно внутри семьи. В большинстве культурных традиций особенное значение придавалось подготовке девушки к браку и, в частности, сохранению девственности до брака. В то же время подготовке юноши к браку придавали, как правило, меньшее значение.

Отношение к женщине в античном мире

В классическом античном мире, всецело проникнутом элементами патриархального быта, женщины находились под вечной опекой (см. Женщина в гражданском праве). Местом домашней жизни гречанки был гинекей; римлянка, пока господствовала первобытная простота нравов, пребывала в атриуме, но, с расширением дома, она перешла в заднюю часть его, соответствовавшую гинекею. Древняя римская матрона пользовалась уважением лишь постольку, поскольку государству полезны были её дети (Корнелия — «мать Гракхов»), но все же она никогда не исключалась безусловно из общества, как в Греции, где женщина являлись на обед только к весьма близким, причём садилась за стол на особой половине.

По древнегреческой мифологии, первая женщина — Пандора, была ниспослана Зевсом людям в наказание за похищение Прометеем для них огня. Наделённая богами красотой, хитростью и сладкоречием, она из любопытства открыла полученный от Зевса сосуд (ларец, названный ящиком Пандоры), из которого по земле распространились все несчастья и бедствия.

Взгляд учёных мужей на женщину

Даже лучшие люди древности в своих воззрениях на женщину не возвышались над уровнем своего времени. Сократ отзывался о женщине, как о принадлежащей исключительно дому, в самом ограниченном смысле слова; по его мнению, гражданин всего менее мог говорить со своей женой. Платон высказывает не менее резкие суждения о женщинах, хотя, устанавливая в своей республике общность жен, он допускает равенство занятий и воспитания для обоих полов. По мнению Аристотеля, женщина — это ошибка природы; добродетель её совсем иная, чем добродетель гражданина, и мало чем отличается от той, к которой способен раб. Идеал жены, нарисованный Ксенофонтом, — идеал домостроевский. Лучшим украшением её считалось молчание. Отсюда значение, приобретённое у греков гетерами.

Гетеры

В греческом обществе появились различные категории женщин, назначение которых Демосфен формулировал следующим образом: прелестницы служат для грубых удовольствий, жёны — для поддержания рода и охраны жилищ, а гетеры — для духовных наслаждений. Во времена Перикла роль гетеры не налагала ещё, как позже, общественного клейма. Образцом гетеры была Аспазия Милетская, известная подруга Перикла. Многие из гетер занимали видное место в философских школах древней Греции.

Философы

Древнегреческие философские школы насчитывали, впрочем, среди своих последователей и таких женщин, которые вели безукоризненно нравственную жизнь и прославлялись не только языческими писателями позднейших времен, но и отцами Церкви.

Древнейшими из них были последовательницы Пифагора, о которых историк Филарх написал книгу («Героиды, или Пифагорейские жены»), до нас не дошедшую: Феано, жена Пифагора, и его три дочери, Аригнота, Дамо и Мийя. Книгу Периктионы «О мудрости» (философии) высоко ценил, по словам древних авторов, Аристотель, даже заимствовавший из неё некоторые идеи о свойстве естества и его случайных качествах. После смерти Аристиппа главой киринейской школы была дочь его Арета, прозванная современниками «светочем Эллады»; ей приписывают до 40 трактатов, почти целиком утраченных. Кратет Фиванский, ученик Антисфена, равно известный как философ и как урод, внушил любовь богатой афинской красавице Гиппархии, которая вышла за него замуж и вполне усвоила себе его образ жизни: одетая в рубище, она сопровождала его во всех скитаниях, вела жизнь полную лишений и вместе с ним проповедовала киническую философию. Любимейшей из учениц Платона была Аксиотея Флиусская; впоследствии она сама учила, развивая учение Платона об идеях, и, кроме того, занималась физикой и естественными науками. Неоплатоническая школа выдвинула благородную Гипатию.

Врачи

Были в древней Греции и женщины-врачи, прославившиеся своими научными трудами, главным образом по акушерству. Афинянка Агнодика, переодевшись мужчиной, изучила медицину и добилась отмены закона, запрещавшего женщинам заниматься врачеванием. Знаменитый врач Аэций (V век) приводил целые отрывки из сочинений некой Аспазии.

Древний Рим

И в Риме женщины по мере того, как исчезала прежняя простота нравов, посвящали себя изучению философии, литературы и математики, но не достигли славы, выпавшей на долю женщин-философов древней Греции. Женщины много содействовали распространению в Риме греческого языка, как разговорного. Во время Эпиктета римские женщины зачитывались «Республикой» Платона.

Последняя эпоха Республики и начало Империи — время полнейшего разложения римской семьи. В политической жизни тип римской матроны выродился в типы Агриппин и Мессалин, рядом с которыми появлялись, однако, и такие привлекательные фигуры, как жена Тразеи.

Отношение к женщине в культуре Запада

Долгое время в западной культуре существовало неравенство в правах мужчины и женщины, отчасти это было связано с особенностями религиозных обычаев (например, до недавнего времени в христианстве женщины не входили в клир).

Воплощение зла

Общественная жизнь ранней Византии, слагавшаяся среди борьбы придворных, церковных и театральных партий, подпала сильному влиянию женского терема. С таким порядком вещей не могла мириться аскетическая мысль православного Востока — и вот возникает обширная систематическая литература против женщин вообще, где она выставляется воплощением зла. В сборниках, составленных преимущественно в монастырях (вроде «Златоуста» и «Пчелы»), тщательно подбирались враждебные женщинам отзывы классических писателей, библейских книг (например, Притчи Соломона, гл. 31; Книга Сираха, гл. 25, 26) и святоотеческих сочинений. Вместе с аскетической литературой эти воззрения распространялись и на Западе.

Существует легенда, что на одном из средневековых соборов был даже поднят вопрос: человек ли женщина? Григорий Турский в своей «Historia francorum» («Истории франков») сообщает (книга VIII, глава 20), что один из участников собора задал вопрос о том, можно ли употреблять слово homo (лат. «человек») по отношению к женщине. Но этот вопрос носил скорее лингвистический, нежели богословский или антропологический характер: дело в том, что в формировавшихся тогда романских языках слово homo (homme, uomo) претерпевало семантическое сужение, приобретая в первую очередь значение «мужчина». На этот вопрос был дан положительный ответ. Отсюда, по-видимому, и проистекает распространённая легенда о том, что на Маконском соборе обсуждался вопрос о том, является ли женщина человеком. В обществе и даже в литературе и позже ещё встречалось противоположное мнение, например в латинском сочинении «Женщина не человек» (Франкфурт, 1690) и в немецкой книге «Любопытное доказательство, что женщина не принадлежит к человеческому роду» (Лейпциг, 1753).

Наряду с аскетическими воззрениями и церковной организацией, устранявшей женщину от активного участия в культе (лат. in ecclesia mulier tacet), были и другие влияния, неблагоприятно отразившиеся на судьбе женщины. В XIXII столетиях окончательно сложилось представление о ведьме как о женщине, заключавшей союз с сатаной, и во имя его десятки тысяч женщин в течение столетий отправлялись на костёр (см. Колдовство).

Под влиянием всех этих воззрений сложились средневековые домострои, сходные с русским. Таковы в итальянской литературе сочинения заточника в Бари XIII века («Dottrina о proverbi»), Эгидия Колонны, архиепископа буржского («Il trattato de regimme principuum», написанное для Филиппа Красивого), Франческо де Барберино («Reggimento delle donne»); в литературе французской — «Совет отца сыну» XIII век, сочинение Жоффруа де Латур-Ландри XIV век, «Парижский хозяин» XV век («Menagier de Paris»).

Средневековые ограничения

С XI века в средневековом обществе, наряду с прежними влияниями, начинают проявляться новые течения, более благоприятные женщине. В городах накапливаются богатства, развивается утонченная жизнь с общественными празднествами и торжествами, в которых участие женщин становится необходимым. Цеха первоначально не устанавливали ограничений для женщин. По общему правилу, вдова мастера могла продолжать вести самостоятельное хозяйство; в некоторых цехах (например, ткачей) женщина вообще могла занимать место мастера, иметь подмастерьев, учеников и учениц. Скоро, однако, возникает стремление ограничить самостоятельную деятельность женщины в сфере промышленности. В XIII веке это уже было достигнуто в некоторых цехах Парижа; к концу XVII века женщины были вытеснены из всех без исключения цехов.

Период внешнего блеска, не исключавшего, впрочем, семейного деспотизма, пережила средневековая женщина высших классов. Уже в Х веке складывается на юге Франции, а затем распространяется по всей Западной Европе рыцарство с его культом Прекрасной Дамы и судами любви, в которых она председательствовала. Поклонение женщине, первоначально истекавшее из идеальных представлений («Парсифаль» Вольфрам фон Эшенбаха), с течением времени приняло характер опоэтизированного материализма («Тристан» Готфрида Страсбургского), затем превратилось в грубую чувственность, прикрытую лоском благородных форм (Ульрих фон Лихтенштейн) и, наконец, разрешилось тем упадком, какой господствовал в XIV и XV веках, когда женщина уже не председательствовала на празднествах и турнирах, а робко пряталась от света и своего одичавшего супруга.

Современный костюм женщины

В рыцарскую эпоху зародился во Франции и современный костюм женщины: с XII столетия почти везде в Западной Европе мешковатая туника, уцелевшая от римских времен, заменяется платьем, обрисовывающим формы женского бюста.

Галантность

В рыцарских сочинениях о служении дамам выработались правила той услужливой вежливости по отношению к женщине, которая вновь ожила в XVI веке, а в XVII—XVIII столетиях выродилась в галантную манерность. Под влиянием рыцарства в некоторые средневековые домострои проникают две отличительные черты — совет обращаться c женой возможно мягче и признание за женщиной права заниматься чтением и даже наукой.

Грамотность и учёность

В средние века женщины вообще не уступали мужчинам в образовании. Уже в Х веке, когда грамотность была распространена лишь среди духовных, славилась своей учёностью монахиня Гросвита. Многие произведения средневековых поэтов, например Вольфрама фон Эшенбаха, по безграмотности авторов писаны под их диктовку женщинами. Ученые женщины имели обыкновенно свои школы, в которые стекалось юношество обоих полов. Таковы были Гертруда в Нивелле, Бертилла в Шелле, Альдегонда в Мобеже, Элоиза в Параклете. Классической страной ученых женщин была Италия. Уже в XIII веке Биттизия Гоццадини читала в Болонском университете лекции римского права. В XIV веке Новелла д'Андреа († в 1366 г.), преподававшая каноническое право то в Падуе, то в Болонье, была прозвана «зеркалом и ярким светильником юриспруденции». На рубеже XIV и XV веков Доротея Букка унаследовала от отца своего кафедру нравственной философии и практической медицины.

В эпоху Возрождения женщины принимали в Италии деятельное и самостоятельное участие в изучении древней литературы (например, мать Лоренцо Медичи, Серафина Колонна, принцесса Бианка д'Эсте). В Англии замечательные своей ученостью женщины появляются с XVI века (например, леди Грей и мать Бэкона, славившаяся и как лингвист, и как теолог). В Голландии дочь американского врача Ван ден Енда занималась в начале XVII века преподаванием латинского языка; у неё, между прочим, учился Спиноза. Во Франции ученых женщин было множество. Заметный след оставила в литературе Дасье; Эмилия де Бретейль (1706—1749) перевела на французский язык сочинения Лейбница и Ньютона и снабдила их замечаниями и введениями, которые Вольтер называл образцовыми произведениями ума и красноречия. Астроному Лаланду помогали в его трудах его жена и мадам Дюпьери, обе самостоятельно занимавшиеся астрономическими исследованиями. В 1792 году девица Лезардьер издала «Теорию политических законов французской монархии», которой Варнкёниг, в своей истории французского права, приписывает весьма важное значение. С XVII века пробуждается научная деятельность женщин и в Германии (Анна Шурман, Мария Кирх и многие другие); в области же поэзии женщины стали подвизаться в Германии ещё с XII столетия, и к 1715 году немецкая литература насчитывала не менее 111 поэтесс. Таким образом научная и литературная деятельность женщин в Западной Европе, можно сказать, никогда не прерывалась. Тем не менее в обществе и даже в учёных сферах продолжали господствовать те же воззрения на женщину, какие выразились в средневековых домостроях. Сочинение бельгийского пастора картезианца де ла Барра: «De l'égalité des deux sexes» (1673), утверждавшее, что мужчины и женщины равны, что анатомия не знает никакого различия в строении мозга обоих полов, и требовавшее полного равенства мужчин и женщин во всех сферах жизни, — такое сочинение было в своё время и даже целое столетие спустя совершенно единственным в своем роде. Когда в 1722 году графиня Виттория Дельфини-Дози стала домогаться в Болонье степени доктора прав и блестяще выдержала предложенный ей публичный диспут, то это вызвало целую бурю протестов. Вслед за тем появились в Болонье женщины-профессора, слава о которых гремела по всей Италии: Лаура Басси (1711—1778), более 25 лет преподававшая физику, и Анна Моранди (1716—1774), читавшая анатомию (обе — женщины замужние), Гаэтана Аньези (1718—1798), которая на публичном диспуте 1738 года в числе 191 философского тезиса защищала и способность женщины к наукам, а впоследствии на всю Европу прославилась своим учебником по математике («Instituzioné analitiche», 1748), отклонила кафедру, предложенную ей в 1750 году Болонским университетом, и всецело предалась делу благотворительности.

Хозяйки литературных салонов

Уже около середины XVI столетия поэтесса Луиза Лабэ основала в Лионе первый литературный салон. В XVIII веке влияние этих салонов достигает своего апогея (г-жи Жоффрен, Дюдеффан, Эспинас и др.). Вскоре салоны приобрели и политическое значение: в первые годы революции важнейшие меры подготовлялись в салонах мадам де Сталь и Ролан. Влиятельные литературные салоны существовали в XVIII веке и в Англии, Италии, Швеции, Германии; в Германии в этом отношении первое место принадлежало Рахили Варнгаген фон Энзе.

Стремление к женскому равноправию

В XVIII веке требование свободы чувства переплелось с воззваниями о возвращении к природе и перешло в доктрину о безграничной половой свободе (в «Recherches philosophiques sur le droit de la propriété et le vol» Бриссо де Варвиля), а вера во всепреобразующую силу разума возбуждала надежды на коренное преобразование положения женщин (сочинения Марии Годвин). Во время французской революции были сделаны и практические попытки к достижению женской равноправности, защитниками которой выступили Кондорсе и Сиейс; но конвент в 1792 году решительно высказался против неё. В XIX столетии проповедь свободы чувства вновь поднята была сенсимонистами; возник так называемый «женский вопрос». В настоящее время во многих западных странах (преимущественно, в странах Европы, а также в США) наблюдается тенденция уравнивания в правах женщины и мужчины. Перемены, произошедшие в отношении к женщине в XX веке на Западе, наиболее ярко характеризуются такими процессами, как сексуальная революция и активизация феминизма (исторически сложившееся общее название для различных политических и общественных движений, деятельность которых направлена на борьбу с мужским сексизмом).

Отношение к женщине в русской культуре

Славяне

В древнеславянском обществе быт женщин на той ступени человеческого развития мало отличался от быта мужчин. История сохранила нам предания о борьбе мужчин и женщин, о войнах из-за женщин (см. Богемская война женщин[37]), — они говорят о значительном участии и свободе женщин в заключении брачных отношений (таково умыкание у древнего русского летописца и у Козьмы Пражского), о полной свободе брачных отношений, не стесняемых даже родством (радимичи и вятичи русского летописца). Древние русские былины знают лучших стрелков из женщин (жена Дуная), полениц, ничем не уступающих богатырям. Вещие жёны (ведуньи) имели большое влияние на жизнь племени; они управляли страной как мудрые правители: (Либуше, Ольга, Ванда).

Россия (XII—XVII века)

В России, в историческую эпоху до конца XVII столетия, не встречается указаний на участие женщин в общественных делах. Исключительное значение Марфы Посадницы обуславливалось отчасти положением её как вдовы и богатой вотчинницы, отчасти особенностями новгородской жизни. Первоначальная простота языческого быта не допускала строго-замкнутого терема. После принятия христианства представители церкви вступили в систематическую и ожесточённую борьбу с народными играми и увеселениями, которые составляли неотъёмлемую принадлежность языческого быта и были доступны лицам обоего пола.

Источник зла

Вместе с аскетической проповедью проникали в Россию воззрения на женщину как на источник всякого зла. Ещё в XII веке архиепископ Нифонт, по поводу одного вопроса Кирика, с недоумением спрашивает: «разве женщина погана?»; но различные сборники византийского происхождения, с их статьями о женской злобе, скоро нашли усердных читателей и ревностных подражателей, оставивших целый ряд отдельных сказаний: «О мужеском и женском полах», «О злых женах» и прочие.

К концу XVII века в литературе окончательно сложился образ «злой жены». Появилась и специальная «Книга о злонравных женах, или Беседы отца с сыном, избранная из разных писаний, богомудрых отцов и мудрых философов». Жена здесь рисуется как льстивая, лукавая, колдунья, львица, змия, ехидна, прокудливая (проказливая) и аспид.

Те́ремное затворничество и «Домострой»

Расцветом теремной жизни женщины со всеми его отрицательными сторонами были XVI—XVII столетия. Ещё в XV веке женщины высших классов позволяли себе иногда появляться при приёме послов, на общих обедах и в других торжественных случаях. Но уже в начале XVI века женщина, по словам Герберштейна, считалась честной лишь тогда, когда жила дома, взаперти.

В доме отделение для женщин помещалось сзади, и ключи от него находились у хозяина. Обычай ни под каким условием не допускал, чтобы мужчины проникали в женское отделение дома. По правилам русского «Домостроя», жена не могла ни выйти к гостям, ни принять гостей без согласия мужа. Жена, по «Домострою», не имеет другого значения, кроме распорядительницы в хозяйстве и занятиях прислуги; она во всем должна давать ответ мужу, который, увидя у жены что не в порядке, «должен уметь её наказать с рассуждением». О необходимости мягких отношений к жене в нашем «Домострое» вовсе не говорится; в нём, напротив, муж постоянно является грозой. Во время сговора, отец, ударив слегка дочь новой плетью, передавал последнюю жениху, заявляя этим, что он передаёт ему свою власть. Высшие добродетели жены, по «Домострою», — молчание и смирение. Жена должна заботиться о спасении души и стараться угодить Богу и мужу; его воля для неё закон.

Однообразная и вялая жизнь терема не могла изгладить в женщинах мирских желаний и стремлений. В Москве, как и на Востоке, затворничество женщины развило в ней наклонность к роскоши. В русском тереме достигли значительного совершенства разные виды рукоделия и вышивания. Боярские дома соперничали своими работами из дорогих материй, унизанными жемчугом и другими драгоценными камнями.

Одежда

Женская одежда, по своему покрою, по возможности приближалась к монашеской. Талия вовсе не допускалась; гладкое верхнее платье ни единой складкой не должно было обнаруживать форм стана, хотя и могло отличаться самою вычурной отделкой. Фата из тонкого полотна или батиста, вышитая или усаженная жемчугом, служила покрывалом и дополняла костюм русских женщин.

Белила и румяна

Из Византии, а также с Востока проникли в Россию и другие принадлежности туалета допетровской женщины, в особенности белила и румяна, употребление которых в XVII веке было как бы обязательно и крайне возмущало иностранных путешественников, которые вообще хвалят красоту русских женщин. По словам Петрея, русские женщины красили разными красками — белой, красной, синей и темной — не только лицо, но и глаза, шею, руки; чёрные ресницы делали белыми, и наоборот. Признаками красоты в XVI—XVII веках считались белое лицо и красные щёки, тонкие пальцы и большая нога, но в особенности толстый стан.

Семейные браки

При полной обособленности женщины, раздвоение в семье было естественным явлением, а в обществе царила грубость нравов: любимыми удовольствиями мужчин были медвежьи травли, кулачные бои и потехи шутов. Браки заключались, как говорит одна песня, «по божьему повеленью, по царскому уложенью, по господскому приказанью, по мирскому приговору». Жених и невеста не могли видеть друг друга до самого брачного обряда, а потому должны были сноситься через свах. При этом нередки были обманы («нигде нет такого обманства на девки, как в Московском государстве», — сравнивая с нравами тогдашней Западной Европы, замечает Котошихин); вместо одной дочери показывали другую или служанку, малых ростом ставили на подставки и т. п. Понятно, чем оканчивались подобные браки: монастырь был для них ещё лучшим исходом. Вступая в брак по родительской воле, женщина редко находила удовлетворение в семейной жизни. В лучшем случае она увлекалась аскетическими идеалами, как, например, Юлиания Лазаревская, или становилась непреклонной хранительницей старины и внешней обрядности, вроде боярыни Морозовой, сподвижницы Аввакума. Но к религиозно-аскетическим подвигам женщины общество не относилось с таким же почитанием, как к подвигам мужчины. В древнерусской литературе весьма мало житий, посвященных женщинам, а канонизации удостоилось всего 6 женщин, притом — княжеского рода.

Чаще женщина искала удовлетворения в ином. Уже автору «Домостроя» был известен тип сводниц («потворенные бабы»), устраивавших свидания молодых жен с чужими мужьями. Олеарий (1633—1636) говорит, что в теремах русские жёны очень часто предаются пьянству или заводят сношения с посторонними мужчинами. По словам Котошихина, отрава была тогда обыкновенным средством и у мужей, и у жён, чтобы избавиться друг от друга. Жены, с такой же целью, часто обвиняли мужей в посягательстве на жизнь государя. Уже Котошихин видел главные причины семейных беспорядков и грубости нравов в тереме, в безграничной опеке и умственном невежестве женщин.

Запрет венчать насильные браки

Такой ревнитель старины, как патриарх Адриан, понимал весь вред старой системы брачных отношений; в 1693 году он запретил духовенству венчать насильные браки. 1 марта 1698 года секретарь цесарского посольства Корб в своем дневнике отметил, что в этот день произошла перемена в жизни русской женщины: по случаю отпуска бранденбургского посла, в Лефортовском дворце был обед и танцы, причём царевич Алексей, с тёткой своей, царевной Наталией, смотрели на них из соседней комнаты, окруженные знатнейшими дамами.

С января 1700 года идет ряд распоряжений, чтобы женщины всех сословий, не исключая и духовного, носили немецкое платье. Указом 1702 года был установлен обряд обручения за шесть недель до венчания, и таким образом жениху и невесте дана была возможность ознакомиться друг с другом, а в случае надобности — и разойтись. Вскоре начались ассамблеи, положившие конец разделению полов. Ряд женских царствований окончательно закрепил освобождение женщины от терема.

Российская империя

Женщины стали играть видную роль во всех дворцовых интригах и заговорах, которыми так богат русский XVIII век. Этот же век был веком крайней нравственной распущенности во всех слоях русского общества. Падение нравов многие стали, с легкой руки князя Щербатова, объяснять реформой Петра; но на самом деле тогда только вышли наружу факты, которые раньше совершалась за неприступной стеной терема. Новая точка зрения на женщину всего лучше выразилась в «Завещании» Татищева, которое справедливо называют «Домостроем XVIII века». «Помни, — писал он сыну, — что жена тебе не раба, но товарищ, помощница». Впрочем, он делает оговорку: «храниться надлежит, чтобы у жены не быть под властью».

Устное творчество

В древнерусской письменности нет литературных памятников, оставленных женщинами; но в народном песенном творчестве, особенно в создании женских песен (свадебные и другие), женщины принимали большое, никогда не прекращавшееся участие.

От первой половины XVII века до нас дошло имя Марии Чурай, которая складывала малорусские песни; между прочим, ей приписывают, хотя и без определенных оснований, песни: «Виют витры, виют буйны» и «Ой, не ходи, Грицю, на вечерници». В первой половине XVIII века крестьянка Кузнецова-Горбунова (впоследствии графиня Шереметева) сложила известную песню: «Вечор поздно из лесочку я коров домой гнала».

Гильфердинг наряду со сказителями былин встречал и сказительниц; Елпидифор Васильевич Барсов ознакомил литературный мир с любопытным типом вопленницы. Если «сказительницы» перепевают только старые песни, то «вопленницы» являются создательницами новых песен, в стародавней форме народной поэзии, но применительно к новым обстоятельствам жизни (рекрутские песни). В конце 1880-х годов исследователи встречали импровизаторшу народных песен в Смоленской губернии.

Что касается письменной литературы, то допетровская женщина не участвовала в ней по отсутствию образования. В XVI веке даже такая выдающаяся женщина, как Иулиания Лазаревская, была безграмотна и основания веры и нравственно-христианских подвигов восприняла устным путём.

В конце XVI и в начале XVII вв. книжной женщиной является дочь Бориса Годунова, злополучная Ксения, а в XVII в. — сестра Алексея Михайловича, Татьяна Михайловна, затем дочери его, особенно царевны Софья и Татьяна, в терем которых имели доступ и Симеон Полоцкий, знакомый с польской образованностью, и Сильвестр Медведев, знаток византийской литературы; царевне Наталье приписывают несколько театральных пьес.

Письменное творчество

Действительное участие женщин в русской литературе впервые выразилось в полународных-полукнижных стихотворениях и песнях царевны Елизаветы Петровны, впоследствии императрицы.

Около 1740 года Бобрищева-Пушкина, в замужестве княгиня Голицына, переводила на русский язык театральные пьесы для домашнего театра в Ярославле. Ко времени царствования Елизаветы Петровны относится появление Сумароковой-Княжниной (1746—1797), Херасковой и Ржевской, начавших свою литературную деятельность в 1759 и 1760 гг.

Расцвет литературной деятельности русских женщин XVIII в. относится к царствованию Екатерины II, когда число их возросло до 70. Почти все они принадлежали к высшему обществу. Выступление их на литературное поприще совершалось довольно робко, кое-где они встречали поощрение, но большей частью, даже среди выдающихся людей того времени (Державин, Майков) — одно лишь ироническое отношение. Одна из первых русских писательниц Екатерина Княжнина считала необходимым говорить о своих чувствах не иначе как от лица мужчины (аналогичное явление замечалось и в немецкой литературе того времени). Одни из писательниц XVIII века примыкали к Хераскову: (Ржевская, Александра Хвостова, княжны Екатерина Урусова, Варвара Трубецкая), другие — к Новикову: (Сушкова, Е. И. Титова, Свиньина).

Екатерина II и Дашкова участвовали в сатирических журналах. В 1790-х годах большая часть писательниц (сёстры Магницкие, княжна Щербатова) находились в сношениях с издателями московских журналов — Подшиваловым, Сохацким и Карамзиным. Карамзин, в своём «Московском журнале», всячески поощрял литературную деятельность женщин как облагораживающую нравы, содействующую распространению образованности, вежливости, утонченности вкусов. Традиции Карамзина по отношению к женщинам-литераторам продолжали издатели журналов, предназначенных специально для женщин, — Макаров в «Московском Меркурии» (1805), Остолопов в «Любителе словесности», «Журнале для милых» (Москва, 1804), позднее князь Шаликов в «Аглае» (М., 1808) и «Дамском журнале» (1823—1833). В первой четверти XIX столетия достаточно было появиться под литературным произведением женской подписи, чтобы все рецензенты сочли своим долгом отнестись к нему с галантной снисходительностью. Только Полевой относился серьёзнее к женщинам, как к писательницам, так и к читательницам.

Литературные салоны

Литературные салоны появились, в начале XIX века, в Рязани — у княгини Е. А. Волконской, в Петербурге — у А. П. Хвостовой, где великосветские авторы в 1806 году читали свои сочинения. В 1820-х годах было в Петербурге несколько литературных салонов (например, у С. Д. Пономаревой); позднее в Москве славился салон Елагиной.

Женское образование

Много занимались журналы в начале XIX столетия вопросом о женском образовании, в котором, впрочем, выдвигали исключительно эстетическую сторону. Московский университет, устраивая публичные лекции, приглашал на них как любителей, так и любительниц. В 1823 году было даже 10 дам, из общего числа 30-ти слушателей, на лекциях академика Шерера, который читал на немецком языке курсы «физико-химический и минералогический», а «физико-химический, с технологическим применением» — на русском; эти лекции были платные — по 100 рублей за полный курс. Но в общем образование женщин было тогда невысокое; учёных женщин и совсем не было (А. А. Турчанинова, занимавшаяся математикой, знавшая языки латинский и греческий, представляла тогда диковинку).

Образование женщин носило характер французско-салонный. Знание русского языка и русской литературы получают распространение среди женщин лишь с появлением Пушкина и Грибоедова.

Беллетристки и учёные

В 1830—1850-х годах выступили на поприще беллетристики весьма даровитые писательницы (Е. А. Ган, Ю. В. Жадовская, графиня Растопчина, Марко Вовчок, Хвощинская-Зайончковская, графиня Сальяс-Турнемир и другие). Позже в других областях литературы и науки заявили себя Брюллова, Конради, Цебрикова, Белозерская, Евреинова, Ефименко, Лихачёва, Щепкина и другие, особенно же Ковалевская, первая женщина-профессор в России. Всего к началу XX века, положившему начало окончательной эмансипации женщин, в русской литературе насчитывалось около 1300 писательниц; из них 73 писали исключительно на иностранных языках.

Роль и место женщины в религиях

Христианство

У христиан женщина должна подчиняться мужчине. В Ветхом Завете усматривается, однако, высокое значение матери и глубокое уважение к ней. Почтение детей к матери должно быть не меньше, чем почтение к отцу, непочтение к матери иногда сопровождалось даже особенно тяжкими последствиями. Известно высокое значение женщин в деле распространения христианства. Также женщина не могла быть рукоположена в сан священника, однако, в настоящее время, это правило в некоторых деноминациях пересмотрено.

Ислам

Шариат предусматривает значительные различия ролей мужчины и женщины в области прав и обязанностей. В арабском мире женщина должна слушаться мужа и имеет меньше прав, чем мужчина. Иногда её статус опускается практически до положения раба[38]. При этом в исламе женщина не обязана работать,К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2870 дней] она находится на попечении мужа, а в случае развода ей достаётся махр.

Дискриминация женщин

Исторически женщины были, а в некоторых странах остаются ущемлены в гражданских правах по сравнению с мужчинами — например, лишены избирательных прав. Почти во всём мире женщины непропорционально представлены в органах власти. Например, в США женщин больше мужчин, однако в конгрессе 109-го созыва женщин было лишь 82 человека, в частности женщины-сенаторы — 14 человек (14 % от общего количества), а среди членов палаты представителей женщины составляли 68 человек (15,6 %)[39]. Хотя в течении двух столетии были исполнены реформы по улучшению прав женщин, процент участия женщин в парламентах мира до сих пор мал по сравнению с мужчинами. Более того, если в Руанде и в Южной Африке приняли квоты для улучшения степени участия женщин в парламентах, то, после распада СССР, эти квотовые системы были аннулированы в постсоветских странах, что привело к низким показателям женского представительства в этом регионе по сравнению с европейской[40].

Существует также трудовая дискриминация женщин. Она может выражаться в вертикальной сегрегации (так называемый «стеклянный потолок», когда женщинам создают препятствия для карьерного роста), горизонтальной сегрегации (формальное или неформальное лишение доступа к определённым высокооплачиваемым профессиям и профессиональным сферам), более низкой оплате труда женщин по сравнению с мужчинами.

На 2013 г. две трети из 774 миллионов неграмотных взрослых во всём мире составляли женщины. Большинство детей и подростков, которые не посещали школу — девочки[41].

Образ женщины в искусстве

Во все времена женщина выступала как в качестве источника вдохновения, так и в роли объекта для запечатления в изобразительных искусствах. Некоторые всемирно известные произведения искусства, изображающие женщину и/или посвящённые женщине:

Живопись «Мона Лиза» Леонардо да Винчи, «Рождение Венеры» Сандро Боттичелли
Кинематограф «И Бог создал женщину» Роже Вадима
Литература «Укрощение строптивой» Уильяма Шекспира
Музыка «Лунная соната» и «К Элизе» Людвига ван Бетховена
Скульптура «Венера Милосская» Агесандра из Антиохии

Праздники

Дни почитания женщины существовали ещё в Древнем Риме, женщины получали в этот день от своих мужей подарки и были окружены вниманием и заботой.

В современном мире также существуют праздники, так или иначе связанные с женщиной, большинство из них были предложены Организацией Объединённых Наций, но некоторые праздники, как, например, Международный женский день, возникли в результате борьбы за права женщин или посвящены защите прав женщины.

Существуют следующие женские праздники[42]:

Интересные факты

См. также

Напишите отзыв о статье "Женщина"

Примечания

  1. Kessler,Suzanne J., and Wendy McKenna. [books.google.de/books?id=As563HBuZcAC Gender: An Ethnomethodological Approach]. — University of Chicago Press, 1978. — ISBN 9780226432069.
  2. Halim, May Ling, and Diane Ruble. Gender Identity and Stereotyping in Early and Middle Childhood // [books.google.de/books?id=Xtq0M1f_aIMC Handbook of Gender Research in Psychology: Volume 1: Gender Research in General and Experimental Psychology] / Chrisler, Joan C., and Donald R. McCreary. — Springer Science & Business Media, 2010. — ISBN 9781441914651.
  3. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. [ozhegov.info/slovar/?q=Женщина Женщина] (рус.). Толковый словарь русского языка. Толковый словарь русского языка. Проверено 3 сентября 2015.
  4. Даль В.И. [slovardalja.net/word.php?wordid=7956 Жена] (рус.). Словарь живого великорусского языка. Проверено 3 сентября 2005.
  5. Ушаков Д.Н. [ushakov-online.ru/slovar-ushakova/zhena/14379/ Жена] (рус.). Толковый словарь русского языка. Проверено 3 сентября 2005.
  6. Фасмер М. [vasmer.info/жж/жена/ Жена] (рус.). Этимологический словарь русского языка. Этимологический онлайн-словарь русского языка Макса Фасмера. Проверено 3 сентября 2005.
  7. Востоков, Словарь церковнославянского языка
  8. 1 2 Ефремова Т.Ф. [www.efremova.info/word/devochka.html#.VehZqc7hhDw Девочка] (рус.). Современный толковый словарь русского языка. Проверено 3 сентября 2005.
  9. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. [ozhegov.info/slovar/?q=Девушка Девушка] (рус.). Толковый словарь русского языка. Проверено 3 сентября 2005.
  10. 1 2 Ефремова Т.Ф. [www.efremova.info/word/devushka.html#.VehZw87hhDw Девушка] (рус.). Современный толковый словарь русского языка. Проверено 3 сентября 2005.
  11. 1 2 [www1.wdr.de/themen/archiv/stichtag/stichtag5184.html Von Fräuleins, die keine mehr sein wollen] (нем.). WDR (16. Februar 1971). Проверено 3 сентября 2015.
  12. Lakoff, R. Language and Woman's Place // Language in Society. — 1973. — Т. 2, № 1. — С. 45-80.
  13. [www.lavenir.net/cnt/DMF20150805_00684196 Ne dites plus «Mademoiselle» mais bien «Madame»] (фр.). L'avenir (5 août 2015). Проверено 3 сентября 2015.
  14. [uktrans.info/attachments/article/249/mxevidencelowres.pdf The Growing Use of Mx as a Gender-inclusive Title in the UK]. UKtrans.into (20 August 2013). Проверено 22 ноября 2014.
  15. 1 2 3 Oyěwùmí, O. [books.google.de/books?id=X3JSjO6_UvIC The invention of women: Making an African sense of western gender discourses]. — University of Minnesota Press, 1997. — ISBN 9780816624416.
  16. Carrel L, Willard H (2005). «X-inactivation profile reveals extensive variability in X-linked gene expression in females». Nature 434 (7031): 400–4. DOI:10.1038/nature03479.  (англ.)
  17. Fausto-Sterling, A. [books.google.de/books/about/Sexing_the_Body.html?id=c3lhYfZzIXkC Sexing the Body: Gender Politics and the Construction of Sexuality]. — Basic Books, 2000. — ISBN 9780465077144.
  18. Привес М. Г., Лысенков Н. К., Бушкович В. И. Анатомия человека. — М.: Медицина, 1974. — С. 41.
  19. [www.24q.ru/rukovdstvo_dla_akusherki01/vozrastnye_periody_razvitija_zenskogo_organizma/3436prod.html Возрастные периоды развития женского организма]
  20. [www.aph.gov.au/DocumentStore.ashx?id=aafe43f3-c6a2-4525-ad16-15e4210ee0ac&subId=16191 Submission 88 to the Australian Senate inquiry on the involuntary or coerced sterilisation of people with disabilities in Australia] (англ.). Australasian Paediatric Endocrine Group (APEG) (27 June 2013). Проверено 9 сентября 2015.
  21. Fausto-Sterling, A. [www.fd.unl.pt/docentes_docs/ma/TPB_MA_5937.pdf The Five Sexes: Why Male and Female Are Not Enough] // The Sciences. — 1993. — Т. 33, № 2. — С. 20-24.
  22. Oyewumi, Oyeronke [www.codesria.org/IMG/pdf/OYEWUMI.pdf Conceptualizing gender: the eurocentric foundations of feminist concepts and the challenge of African epistemologies] // Jenda: a Journal of Culture and African Woman Studies. — 2002. — Т. 2.
  23. Nanda, Serena. [www.amazon.com/Gender-Diversity-Crosscultural-Serena-Nanda/dp/1577660749#reader_1577660749 Gender Diversity: Crosscultural Variations]. — Waveland Pr Inc, 1999. — ISBN 978-1577660743.
  24. Roscoe, Will. [www.amazon.com/Changing-Ones-Fourth-Genders-America/dp/0312224796 Changing Ones: Third and Fourth Genders in Native North America]. — Palgrave Macmillan, 2000. — ISBN 978-0312224790.
  25. hooks, bell. Rethinking the Nature of Work // [books.google.de/books/about/Feminist_Theory.html?id=uvIQbop4cdsC Feminist Theory: From Margin to Center]. — Pluto Press, 2000. — ISBN 9780745316635.
  26. Sprecher, S. [link.springer.com/article/10.1007/BF00289173#page-1 The importance to males and females of physical attractiveness, earning potential and expressiveness in initial attraction] // Sex Roles. — 1989. — № 21. — С. 591-607.
  27. Fausto-Sterling, A. [www.researchgate.net/profile/Anne_Fausto-Sterling/publication/227675912_Beyond_Difference_A_Biologist's_Perspective/links/0fcfd50d1d60e48739000000.pdf Beyond difference: A biologist's perspective] // Journal of Social Issues. — 1997. — Т. 53, № 2. — С. 233–258.
  28. Bussey, K., Bandura, A. [nana.staff.uns.ac.id/files/2014/02/The-Social-Cognitive-Theory.pdf Social cognitive theory of gender development and differentiation] // Psychological review. — 1999. — Т. 106, № 4. — С. 676-713.
  29. Hyde, J.S. [www.wisebrain.org/papers/GenderSimilarities.pdf The Gender Similarities Hypothesis] // American Psychologist. — 2005. — Т. 60, № 6. — С. 581–592.
  30. Guiso, L. et al. [www.kellogg.northwestern.edu/faculty/sapienza/htm/science.pdf Culture, gender, and math] // Science. — 2008. — Т. 320, № 5880. — С. 1164-1165.
  31. Lightdale, J. R., & Prentice, D. A. [psp.sagepub.com/content/20/1/34.short Rethinking sex differences in aggression: Aggressive behavior in the absence of social roles] // Personality and Social Psychology Bulletin. — 1994. — № 20. — С. 34-44.
  32. Heilman, M. [onlinelibrary.wiley.com/doi/10.1111/0022-4537.00234/epdf Description and Prescription: How Gender Stereotypes Prevent Women’s Ascent Up the Organizational Ladder] // Journal of Social Issues. — 2001. — Т. 57, № 4. — С. 657–674.
  33. Тумаркин П. С., Жесты и мимика в общении японцев: лингвострановедческий словарь-справочник, — М.: Русский язык-Медиа, 2008, С. 80, ISBN 978-5-9576-0480-8.
  34. [i-folders.ru/zanyatie/8.htm Русский жестовый язык. Занятие по теме «Люди»]
  35. Петровский Н. С., Египетский язык. Введение в иероглифику, лексику и очерк грамматики среднеегипетского языка. — Л., 1958, С. 52-53.
  36. Мыцик А. П., 214 ключевых иероглифов в картинках с комментариями, — СПб.: КАРО, 2010, С. 97-98, ISBN 978-5-9925-0262-6.
  37. Богемская война женщин // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  38. [www.trust.org/spotlight/poll-womens-rights-in-the-arab-world/ POLL: Women’s rights in the Arab world]
  39. [russian.people.com.cn/31521/5454367.html «О ситуации с правами человека в США — 2006»]
  40. Baten, Jörg. A History of the Global Economy. From 1500 to the Present.. — Cambridge University Press. — P. 244,245,246. — ISBN 9781107507180.
  41. [www.unesco.kz/new/ru/unesco/news/2770 Послание Генерального директора ЮНЕСКО г-жи Ирины Боковой по случаю Международного дня грамотности «Грамотность для XXI века», 8 сентября 2013 года]
  42. По состоянию на апрель 2011
  43. Даттон Джуди, Любовь и секс: как мы ими занимаемся: прямой репортаж из научных лабораторий, изучающих человеческую сексуальность, — М.: Добрая книга, 2012, С. 62-63. ISBN 978-5-98124-505-3

Литература

Ссылки

Отрывок, характеризующий Женщина

«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.