Жеромский, Стефан
| Стефан Жеромский | |
| Stefan Żeromski | |
 Фотография из книги: Wilhelm Feldman. Współczesna literatura polska 1880-1904. 1905 | |
| Псевдонимы: |
Maurycy Zych, Józef Katerla, Stefan Iksmoreż |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
Стравчин недалеко от Кельц |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: |
прозаик, драматург |
| Направление: |
реализм |
| Жанр: |
рассказ, повесть, роман |
| Премии: |
государственная литературная премия |
Сте́фан Жеро́мский (польск. Stefan Żeromski; 14 октября 1864, Стравчин недалеко от Кельц — 20 ноября 1925, Варшава) — польский писатель, драматург, публицист.
Содержание
Биография
Родился в обедневшей шляхетской семье. Отец за причастность к восстанию 1863 года был лишён имущества и арендовал фольварк.
Жеромский учился в гимназии в Кельцах, где, среди прочих, его учителем был литературный критик Антони Густав Бем. Не получив аттестата зрелости, поступил в Высшее ветеринарное училище в Варшаве. Подвергался заключению за патриотическую деятельность. С 1889 работал частным учителем. В 1880-х начал литературную деятельность. В 1892 выехал в путешествие в Вену, Цюрих, Мюнхен, несколько месяцев провёл в Кракове и Закопане. Вместе с Зигмундом Василевским работал помощником библиотекаря в Польском музее в Рапперсвиле (1892—1896). По возвращении был библиотекарем Библиотеки Замойских в Варшаве (1897—1904). Первые прозаические сборники опубликовал в 1895 году[1]. Позднее жил литературным трудом.
Жил в Закопане, Наленчуве, в 1906 совершил поездку по Италии. В 1908 был арестован за агитационно-просветительскую деятельность[1]. После освобождения до 1912 жил в Париже. Вернувшись в Польшу, жил в Закопане и Кракове. С началом Первой мировой войны вступил в легионы Пилсудского, но вскоре их оставил. В декабре 1914 вместе с Яном Каспровичем основал в Закопане тайную политическую организацию, пропагандировавшую идею объединения всех польских земель. После войны жил в Варшаве и в Констанцине под Варшавой. Принимал участие в различных политических, общественных, культурных кампаниях, был инициатором создания Академии литературы, основателем Польского литературного клуба (Polski Klub Literacki, отделение Пен-клуба). В 1924 выдвигался кандидатом на Нобелевскую премию по литературе, которую, однако, получил Владислав Реймонт. В 1925 получил государственную литературную премию за роман «Ветер с моря» („Wiatr od morza“).
Творчество
Литературную деятельность начал в 1880-х годах. Ранние рассказы публиковал в еженедельнике «Тыгодник Повшехны» („Tygodnik Powszechny“) и газете «Глос» („Głos“). Рассказы и повести, изданные в первых сборниках «Рассказы» („Opowiadania“, 1895), «Расклюёт нас вороньё» („Rozdziobią nas kruki, wrony“, 1895)[1], «Прозаические произведения» („Utwory powieściowe“, 1898), историками литературы рассматриваются как продолжение традиций польского критического реализма Болеслава Пруса, Элизы Ожешко, Марии Конопницкой. Однако от творчества «позитивистов» произведения отличаются Жеромского идейным содержанием и литературными особенностями: скептическое отношение к социальному прогрессу отражается в сюжетах, в которых герои терпят крах при попытках реализовать свои идеалы.
Национально-освободительной борьбе польского народа в XIX веке посвящены романы «Пепел» („Popioły“, 1902—1903; экранизирован в одноимённом фильме кинорежиссёром Анджеем Вайдой в 1965), «Краса жизни» („Uroda życia“, 1912), «Верная река» („Wierna rzeka“, 1912), историческая драма «Сулковский» („Sułkowski“, 1910).
Автор повестей «Сизифов труд» („Syzyfowe prace“, 1897), «Луч» („Promień“, 1897), драмы «Роза» („Róża“, 1909), комедии «Улетела от меня перепелочка» („Uciekła mi przepióreczka“, 1924). трилогии «Борьба с сатаной» („Walka z szatanem“, 1916—1919), романов «Бездомные» („Ludzie bezdomni“, 1900), «История греха» („Dzieje grzechu“, 1908, русский перевод 1909), «Канун весны» („Przedwiośnie“, 1924, русский перевод 1925) и других произведений.
Издания
- С. Жеромский Избранные сочинения. 1—4 т. Москва, 1957—1958.
- С. Жеромский. История греха. М., 1961 г. 504с.
Напишите отзыв о статье "Жеромский, Стефан"
Литература
- Витт В. Стефан Жеромский. М., 1961.
- Mały słownik pisarzy polskich. Część pierwsza. Warszawa: Wiedza powszechna, 1966. S. 197—199.
Примечания
- ↑ 1 2 3 Жеромский Стефан // Железное дерево — Излучение. — М. : Большая Российская энциклопедия, 2008. — С. 42. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—, т. 10). — ISBN 978-5-85270-341-5.</span>
</ol>
Ссылки
- [univ.gda.pl/~literat/autors/zeromski.htm Stefan Żeromski (биография и тексты)] (англ.) (польск.)
- [www.culture.pl/web/english/resources-literature-full-page/-/eo_event_asset_publisher/eAN5/content/stefan-zeromski Stefan Żeromski] (англ.)
- [www.pawech2.republika.pl/zerom/zerom1.htm Stefan Żeromski] (польск.)
Отрывок, характеризующий Жеромский, Стефан
– Так ничего?– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.
– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
