Живадинович, Милан

Милан Живадинович
Общая информация
Родился	15 декабря 1944(1944-12-15) (79 лет) Белград, СФРЮ
Гражданство	СФРЮ Союзная Республика Югославия/Сербия и Черногория Сербия
Позиция	защитник
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Молодёжные клубы
1950-1963	Црвена Звезда
Клубная карьера*
1960-1963	Црвена Звезда
1963	Челик
1963-1965	Вардар
1965-1966	Слобода (Ужице)
1966-1968	Риека
1968-1972	Црвена Звезда
1972	Црвенка
1972-1974	Зюйдвест (Людвигсхафен)
Тренерская карьера
1974-1975	Спартак (Суботица)
1975-1978	Нови-Сад
1980-1981	Рад
1981-1983	Сутьеска (Никшич)
1983-1986	Сакарьяспор
1986-1987	Будучност (Титоград)
1987-1988	Раднички (Ниш)
1989-1990	Аль-Шабаб (Аль-Ахмади)
1990-1991	ОФК (Белград)
1991-1992	/ Будучност (Подгорица)
1992-1994	Црвена Звезда
1994-1998	Сербия и Черногория (до 23 лет)
1998-1999	Югославия
2000	Аль-Наср (Эр-Рияд)
2000-2001	Ирак
2002	Обилич
2002	Йемен
2002	Гана
2004-2005	Саба Ком
2007	Гуанчжоу Фули
2011	Мьянма
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

Милан Живадинович (серб. Milan Živadinović / Милан Живадиновић, родился 15 декабря 1944 в Белграде) — югославский и сербский футболист и футбольный тренер, в годы футбольной карьеры игравший на позиции защитника.

Карьера игрока

Во время своей карьеры игрока в Югославии выступал за легендарную «Црвену Звезду», а также менее известные клубы «Челик», «Вардар», «Слобода» (Ужице), «Риека» и «Црвенка». В конце карьеры был приглашён в немецкий «Зюйдвест» из Людвигсхафена.

Карьера тренера

В клубах

Как тренер придерживается взглядов 1960-х годов на футбольную тактику. Обучался тренерскому ремеслу у футбольного специалиста Гуго Рушевлянина. Тренировал в Югославии такие команды, как «Будучност», «Спартак Златибор Вода», «Нови-Сад», «Рад», «Раднички», «Црвена Звезда», «ОФК» и «Обилич». Также работал много в восточных странах: турецком «Сакарьяспоре», саудовском «Аль-Насре», кувейтском «Аль-Шабабе», персидском «Саба Коме» и китайском «Гуанчжоу Фули».

В сборных

В 1994 году он возглавил олимпийскую сборную Югославии, с которой, однако, не сумел пробиться на Олимпиаду в Атланте. В 1998 году после отставки Слободана Сантрача, провалившего чемпионат мира 1998 года возглавил основную сборную Югославии. Первый матч под его руководством команда провела 2 сентября 1998 года в Нише против Швейцарии, который завершился ничьёй 1:1. В этой товарищеской встрече у швейцарцев был удалён Марко Грасси, что не помогло всё же югославам вырвать победу. Последний матч под его руководством югославы сыграли 8 июня 1999 года в Салониках против Мальты и одержали крупную победу со счётом 4:1, хотя пропустили уже на шестой минуте игры (матч проводился в Греции по соображениям безопасности, поскольку в то время Югославия воевала с НАТО). Несмотря на то, что команда выиграла три встречи, свела вничью две и всего один раз проиграла, Живадинович серьёзно рассорился с Федерацией футбола Сербии и Черногории, из-за чего был уволен

В 2000 году он возглавил сборную Ирака, с которой дошёл до 1/4 финала Кубка Азии. Спустя год его уволили из-за неудовлетворительных результатов команды, а через 4 года ещё и вынудили выплатить неустойку в размере 125 тысяч долларов США. В 2002 году он руководил сборными Йемена и Ганы. В 2011 году руководил сборной Мьянмы, однако ни одну из семи встреч она не выиграла, а пять умудрилась проиграть.

Отрывок, характеризующий Живадинович, Милан

– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.