Волшебная страна (Волков)

Волше́бная страна́ — мир, описанный в сказочных повестях А. М. Волкова. Поскольку первая книга цикла — «Волшебник Изумрудного города» — является весьма вольным пересказом сказки «Удивительный Волшебник из Страны Оз» (англ. «The Wonderful Wizard of Oz», 1900) Л. Ф. Баума, Волшебная страна имеет много общего с придуманной Баумом страной Оз. Однако пересказ этот во многом отличается от оригинала, а сюжеты последующих пяти книг Волкова уже не связаны напрямую с миром Оз, и можно сказать, что между этими двумя мирами больше различий, чем общих черт.

Можно сказать, что Волшебная страна — один из первых фэнтезийных миров, придуманных русскоязычными писателями.

География

Волшебная страна находится в глубине Северной Америки, к северо-востоку от штата Канзас. От случайных путников из внешнего мира её надёжно защищают Вели́кая пусты́ня и Кругосве́тные го́ры — кольцевой хребет, охватывающий всю страну. Дополнительным препятствием на пути в Волшебную страну является цепь чёрных камней, установленных злой волшебницей Гингемой, — эти камни притягивают всех чужестранцев, направляющихся в сторону Волшебной страны.

Сама Волшебная страна не очень велика — порядка нескольких сотен километров в диаметре, — но отличается большим разнообразием ландшафтов.

Геология и рельеф

Территория внутри кольца Кругосветных гор большей частью представляет собой равнину, но есть и гористые районы — например, к северу от Розовой страны (Гора Марранов) и на западе Фиолетовой страны.

Уникальным природным объектом Волшебной страны является Пещера, или Подземелье — огромная подземная полость, слабо освещённая неярким светом, исходящим от золотистых облаков под сводом. К основному пространству Пещеры прилегает запутанный каменный лабиринт переходов. В Подземелье имеются богатые залежи металлов и драгоценных камней — основа экономики Страны подземных рудокопов (хотя есть рудники и на поверхности Волшебной страны, например, изумруды в древности добывали в юго-западных отрогах Кругосветных гор). В так называемой Священной пещере (участок подземного лабиринта) находится единственный известный источник Усыпительной воды, вызывающей подобный смерти сон и полную потерю памяти (талисманами, защищающими от недолгого воздействия паров Усыпительной воды, являются бриллианты), причём время, проведённое в состоянии волшебного сна, не влияет на биологический возраст. Первоначально источник представлял собой естественный бассейн, раз в месяц наполнявшийся Усыпительной водой. После случайного разрушения источника была пробурена скважина, позволявшая получать Усыпительную воду в любое время.

В Пещере есть большое озеро, называемое Срединным, а также подземная река, начинающаяся далеко за пределами Волшебной страны, в малоизвестной пещере в штате Айова.

Крупнейшая река Волшебной страны — Большая река, огибающая Зелёную страну с юго-запада и юга и протекающая через Фиолетовую страну. Местонахождение её истока и устья неизвестны. Существуют менее крупные реки. Из повести Огненный бог Марранов известно название одной из них — это речка Аффи́ра, протекающая в окрестностях Изумрудного города. В правление Страшилы Трижды Премудрого вокруг Изумрудного города был прорыт канал (длина канала — 4 мили, ширина — 500 футов), превративший Изумрудный город в остров.

Климат

По волшебству древнего волшебника Гуррикапа на всей территории Волшебной страны царствует вечное лето. Можно сказать, что климат близок к экваториальному или субэкваториальному климату. Лишь однажды, из-за колдовских козней старой противницы Гуррикапа злой феи Арахны на большей части Волшебной страны наступило резкое похолодание, лето сменилось осенью, а затем и непривычной для чудесного края зимой. (К счастью, зима в Волшебной стране продержалась недолго: когда магия Арахны утратила силу, лето снова вступило в свои права.) Дожди и грозы в Волшебной стране редки, но если уж случаются, то обладают чудовищной силой. В остальном же климат достаточно мягкий, что позволяет деревьям плодоносить круглый год.

Лежащую под Волшебной страной огромную Пещеру тоже принято относить к чудесному краю, однако магия Гуррикапа там действует лишь отчасти. На территории Пещеры царит не вечное лето, а вечная осень. Не работает там и серебряный свисточек Рамины. С другой стороны, пёс Тотошка, попав туда, начинает говорить — так же, как и чудесные существа: Страшила и Железный Дровосек.

Природа

Животный мир

Звери и птицы наделены даром человеческой речи (и интеллектом). Животные, попадающие в Волшебную страну из внешнего мира, также получают возможность говорить уже в районе Кругосветных гор. В Волшебной стране встречаются растения и животные давно вымершие во всём остальном мире видов (как, например, саблезубые тигры), а также видов, никогда там не существовавших или вообще невозможных.

Необыкновенные животные Волшебной страны:

• Саблезубые тигры — огромные свирепые хищники, обитали большей частью в Тигровом лесу (между Голубой и Изумрудной странами, на правом берегу Большой реки) и были впоследствии истреблены дуболомами по приказу Страшилы Трижды Премудрого.
• Летучие Обезьяны — крылатые существа, сами по себе не злые, но опасные противники в случае сражения; долгие века подчинялись приказам владельцев Золотой Шапки. Уже пять тысяч лет назад имели достаточно прочную репутацию; одно упоминание об их дружбе со Стеллой заставило Арахну отказаться от битвы.
• «Паук» — возможно, самое страшное существо Волшебной страны. Встречается в книге «Волшебник Изумрудного города». Живёт в лесу на правом берегу Большой реки, в окрестностях гор Прыгунов. Наводит страх на всех лесных жителей. Охотится на крупных животных, может поймать быка. Подробное описание чудовища не даётся, ясно только, что он походит на паука, как видно из его названия. По словам лесного Тигра, Паук в два раза больше слона, когда он идёт через лес, то с лёгкостью валит деревья. Тигр также упоминает, что Паук питается кровью своих жертв. Как ни странно, Паука с лёгкостью одолел Трусливый Лев, который оторвал монстру его голову, державшуюся на тонкой длинной шее (это единственное явное отличие от простого паука). После этой победы все лесные жители признали Льва своим царём.
• Шестилапые — крупные всеядные звери, обитающие в Подземелье; говорят очень плохо, так как имеют очень толстые языки. Используются Подземными Рудокопами в качестве тягловых животных. Их шерсть фосфоресцирует, добываемое из неё вещество используется для изготовления источников света, крайне необходимых в условиях Подземной страны. В неволе не размножаются или размножаются неохотно.
• Драконы (летающие ящеры) — также водятся в Подземелье; Рудокопы приручают драконов и летают на них; по имени известен ручной дракон Ойххо, приученный к дневному свету и участвовавший во многих исторических событиях, в том числе летавший за пределы Волшебной страны. Ойххо способен разговаривать, правда, на протяжении всего повествования он воспользовался этим умением только один раз, поприветствовав Энни и Тима.
• Гигантские орлы — обитают в северной части Кругосветных гор. Образуют своеобразное государство с суровыми законами, включающими жёсткий контроль над рождаемостью ввиду ограниченных пищевых ресурсов.
• Также в Волшебной стране встречаются животные, никогда не водившиеся в Новом Свете: к примеру, львы, тигры, туры, буйволы, шимпанзе и павианы. Их наличие можно объяснить работой Гуррикапа.

Растительный мир

Из растений, встречающихся только в Волшебной стране, можно упомянуть:

• живительные сорняки, — происхождение неизвестно, дважды прорастали в окрестностях дома Урфина Джюса из семян, занесённых бурей, из них изготавливается живительный порошок;
• чудесный виноград — растёт в одной из долин Кругосветных гор, в юго-западной их части, ягоды его не только необыкновенно вкусны и питательны, но и позволяют преодолеть притяжение черных камней;
• кроличьи деревья — деревья, плоды которых по вкусу почти неотличимы от кроличьего мяса; растут на западе Волшебной страны, возделываются в лисьем королевстве не только как основной продукт питания подданных, но и для торговли с людьми;
• нух-нух — дерево, орехи которого обладают способностью бороться с сонливостью, при неумеренном употреблении действуют как наркотик (привыкание к настойке нух-нух излечивается Усыпительной Водой). Растёт в окрестностях Изумрудного города;
• рафалоо — дерево, из листьев которого делались фильтры, помогающие нормально дышать при Жёлтом Тумане. Растёт в Голубой стране и Лесу Саблезубых Тигров, плоды съедобны, по крайней мере для ворон;
• маки — похожи на маки Большого мира, но цветки гораздо крупнее, с сильным усыпляющим ароматом; целое поле таких цветов расположено на левом берегу Большой реки, южнее дороги, вымощенной жёлтым кирпичом, представляя собой почти непреодолимую преграду для путников (если эти путники не являются искусственными существами);
• розовое дерево — дерево, из которого Стелла сделала волшебный телевизор для Страшилы.

Народы и государства Волшебной страны

Народы

Несмотря на небольшую площадь, территорию Волшебной страны населяет множество народов, различных как по культуре, так и по внешнему облику, но говорящих на одном языке. Все они — потомки людей, населявших территорию будущей Волшебной страны во времена Гуррикапа. Их общая особенность — маленький рост (примерно с восьмилетнего мальчика внешнего мира, то есть порядка 130 см; возможное исключение — Подземные рудокопы; в иллюстрациях Л. Владимирского почти в полный человеческий рост рисованы также Дин Гиор и Урфин Джюс).

• Жители Изумрудной (Зелёной) страны — название народа неизвестно или отсутствует. В раскраске предметов предпочитают зелёный цвет, за что населённая ими страна и получила название Зелёной.
• Жевуны́ — основной народ Голубой страны, куда они пришли не более тысячи лет назад. Прозваны так за привычку постоянно двигать челюстями, будто что-то пережёвывая. Любимый цвет — голубой, это традиционная расцветка их национального костюма (бархатный кафтан, узкие панталоны, ботфорты, широкополая шляпа с хрустальным шариком на верхушке и подвешенными к полям бубенчиками), жилищ (круглые домики с крышами, похожими на шляпы) и вообще всего, что можно раскрасить в голубой цвет. По характеру подавляющее большинство Жевунов — робкие миролюбивые человечки, способные чрезвычайно быстро переходить от горького плача к неудержимому веселью. Рост — как у восьмилетнего ребёнка Большого мира, это неоднократно подчёркнуто во всех книгах Волкова, что только взрослый человек получает среди них прозвище «Великан из-за гор», и наоборот, дети жевунов выглядят в глазах маленькой девочки Элли, «…такие крошечные, что Элли глаза раскрыла от изумления: они походили на кукол». Главное занятие Жевунов — сельское хозяйство. Около четырёхсот лет Голубой страной правила злая волшебница Гингема, заставлявшая Жевунов не только работать на неё, но и собирать для неё мышей, лягушек, пауков, пиявок, змей — которых они очень боялись, так что эта дань была для них настоящим наказанием. После гибели Гингемы Жевуны выбрали правителем Голубой страны старейшину Према Кокуса. Из народа Жевунов были родом Железный Дровосек и Урфин Джюс. В какой-то мере Жевуном можно назвать и Страшилу — его сделал крестьянин-Жевун, и одет Страшила в национальный костюм Жевуна.
• Мигуны́ — народ, населяющий Фиолетовую страну, прозваны так за привычку часто мигать. Любимый цвет — фиолетовый. Среди Мигунов много замечательных мастеров, механиков, ювелиров, слесарей. После гибели злой волшебницы Бастинды, четыре века державшей Мигунов в рабстве, они выбрали правителем Железного Дровосека — отчасти за его силу и неприхотливость, отчасти из-за своей любви к всевозможным механизмам, — и он их ожидания полностью оправдал.
• Болтуны́ — народ, населяющий Розовую страну. Любимый цвет — розовый, неотъемлемое свойство — болтовня, отучить от которой их не смогла даже волшебница Стелла: когда она однажды сделала их немыми, они выучили язык жестов. Несмотря на этот небольшой недостаток, Болтуны — милые и трудолюбивые люди. (Болтуны Волшебной страны соответствуют Кводлингам страны Оз).
• Жители Жёлтой страны — информация отсутствует. По аналогии с жителями других «цветных» стран можно утверждать с достаточной долей уверенности, что жители Жёлтой страны предпочитают жёлтый цвет всем остальным. Правительницей Жёлтой страны является добрая волшебница Виллина.
• Подзе́мные рудоко́пы — потомки мятежников, сосланных в Пещеру в царствование короля Нараньи. Этот народ отличается бледной кожей и любовью к ярким и пестрым одеждам. Не переносят солнечного света. Большинство рудокопов занято добычей полезных ископаемых. Вынуждены постоянно торговать с жевунами, выменивая руды, драгоценности и всевозможные изделия на съестные припасы (подземные фермы не приносят достаточного урожая). Королевству рудокопов — около тысячи лет. Первым правителем был избран принц Бофаро, лидер изгнанников, отправленных в Пещеру. После смерти Бофаро власть перешла к его семерым сыновьям, которые правили поочерёдно, сменяясь каждый месяц, а потом — к их потомкам. Специальные сановники — Храни́тели времени — следили за соблюдением очерёдности (поскольку в Пещере нет возможности определять время по небесным светилам, для отсчёта времени использовались песочные часы). Каждой из семи династий был присвоен один из цветов радуги, причём подданные семи королей обязаны были носить головные уборы цвета правителя (соответственно сменяя их каждый месяц). Королевский дворец был общий — семибашенный Ра́дужный дворе́ц, построенный в правление сыновей Бофаро, — но каждому из семи дворов был выделен один из секторов дворца. Крыша каждой из башен была раскрашена в цвет, символизирующий династию, этот же цвет был преобладающим цветом обстановки сектора. Примерно с 300-го года Подзе́мной э́ры (отсчитываемой со дня переселения) вода Священного источника используется для усыпления королей и их дворов на время междуцарствия. С того же времени должности королевских Хранителей времени отменены и оставлен один Хранитель времени, выбираемый из самых уважаемых граждан, причём первым бессменным Хранителем времени стал Беллино. Усыпление королей и, следовательно, фактическое уменьшение количества знати и шпионов в семь раз позволило долгое время содержать все семь дворов в условиях ограниченных продовольственных ресурсов. Ситуация ухудшилась после случайного разрушения Священного источника, но после того, как источник был восстановлен мастерами из Фиолетовой страны, по плану, предложенному Страшилой и поддержанному Хранителем времени Ружеро, все короли и придворные были усыплены одновременно и после пробуждения, забыв своё истинное прошлое и происхождение, получили различные рабочие профессии. Правителем Подземных рудокопов с общего согласия стал Ружеро. Вскоре после Великого Усыпления Подземные рудокопы частично переселились обратно на поверхность, на пустующие земли по соседству с Голубой страной Жевунов.
• Марра́ны, соседи ещё называют их Прыгуны́ — народ, населяющий горную долину к северу от Розовой страны. Сильные и ловкие, хотя и невысокого роста люди, азартные и вспыльчивые. Традиционно увлекаются разными видами спорта: прыжками (за умение делать гигантские прыжки другие народы даже прозвали их Прыгунами), бегом, кулачным боем, а после завоевательного похода — и перенятым от Мигунов и гостей из внешнего мира волейболом. На протяжении многих веков Марраны были самым отсталым народом Волшебной страны. В давние времена Марраны жили в городе на берегу подземной реки (по преданию, в Подземелье они укрылись от теснивших их врагов). Когда ресурсов этого района Подземелья стало не хватать, Марраны под предводительством князя Грона, после неудачной войны с подземными рудокопами, вынуждены были переселиться на поверхность, где они терпели много бедствий из-за того, что долго не могли приспособиться к дневному свету. К тому времени, когда Марраны обосновались в своей горной стране, они разучились пользоваться огнём, изготовлять железные орудия, утратили другие знания, и их уровень культуры так и оставался низким, потому что с другими народами они почти не контактировали. Впервые со всеми плодами прогресса — от огня до алкоголя и от деревянных домов до классового общества — Марранов познакомил Урфин Джюс, объявивший себя Огненным богом. Однако только после его свержения Марраны стали жить в мире со всеми народами и полноценно приобщаться к их культуре. Тогда же они изменили форму правления: отныне Марранами правили не князь и другие аристократы, а выборные старейшины.
• Гно́мы — маленькие человечки «ростом с локоток». Будучи, как они сами говорят о себе, «непревзойдёнными знатоками маскировки», гномы способны незаметно пробраться куда угодно и являются идеальными разведчиками. Несмотря на маленький рост, гномы хорошие мастера, и сообща они могли изготовлять предметы великанских размеров для злой волшебницы Арахны, своей повелительницы. Именно Арахна в своё время привела их в Волшебную страну из большого мира. Гномы — единственный народ, которому она не вредила, напротив — благодаря волшебству Арахны их жизнь продлевалась до ста пятидесяти лет, их дети никогда не болели, и на охоте им всегда сопутствовала удача. Гномы верно служили Арахне при её жизни, а когда Арахна была усыплена Гуррикапом, они охраняли её в течение пяти тысяч лет, относясь к этой обязанности как к религиозному обряду. Тогда же они начали вести летопись Волшебной страны, чтобы после пробуждения Арахна могла узнать обо всём произошедшем за время её сна. Долгое время гномы жили изолированно, не контактируя с другими народами (которые даже не подозревали об их существовании), и лишь после гибели Арахны перешли в подданство Страшилы, с обязательством продолжать вести летопись. Их навыки разведки сильно помогли в войне против Пришельцев.

Общая численность населения Волшебной страны упоминается автором лишь один раз, в пятой книге:

Фараманту было страшно, но и заманчиво побывать в Большом мире — одному из нескольких десятков тысяч жителей Волшебной страны.

Также в четвёртой книге упоминается, что Лестар провёл всеобщую мобилизацию мужчин-Мигунов, в возрасте от 18 до 30 лет, и таких набралось «около трёх тысяч». То есть получается, что мужчин-одногодок в стране Мигунов — около 250 человек, а всего одногодок — около 500 человек. Согласно книге «Семь подземных королей», в Пещере продолжительность жизни составляла 70 лет, во внешнем же мире была выше, но вряд ли намного. В таком случае, общая численность Мигунов не превышает 35-40 тысяч. Если допустить, что численность Болтунов, Жевунов и других народов примерно одинакова (В стране Марранов Урфин Джюс без труда набрал 2 000 бойцов), то выходит, что всего в Волшебной стране проживает 200—300 тысяч жителей-людей.

Автор пишет, что длина канала вокруг Изумрудного города составляет 4 мили, то есть его площадь около 3,3 км кв., что может вместить около 50 тыс. жителей.

Государства

На территории Волшебной страны существует пять крупных стран: на западе — Голуба́я страна́ (населённая Жевунами), на юге — Ро́зовая (где живут Болтуны), на востоке — Фиоле́товая (Мигуны), на севере — Жёлтая и в центральной части — Изумрудная (Зелёная). Расположение этих стран не является геометрически правильным, в отличие от Оз: например, Голубая страна находится скорее к юго-западу, чем к западу от Зелёной. «Цветные» страны не всегда граничат друг с другом: между ними находятся более или менее обширные пространства, не заселенные ни одним из пяти основных народов и, таким образом, не относящиеся ни к одной из этих пяти стран. Иногда эти территории населены другими народами (например, в горах между Зелёной и Розовой странами живут Марраны, а в отрогах Кругосветных гор к западу от Розовой страны селятся гномы). Однако пять «цветных» стран все-таки являются в какой-то степени основными, и когда четыре волшебницы делили Волшебную страну, они распределили между собой именно эти основные страны: Голубая досталась Гингеме, Розовая — Стелле, Фиолетовая — Бастинде, Жёлтая — Виллине, Зелёная выступила в качестве нейтральной разделительной территории, а Страну Подземных рудокопов (ещё одно государство, расположенное в Пещере и сопоставимое по размерам со странами верхнего мира) никто не захотел брать. Страна Подземных рудокопов практически прекратила своё существование с переселением Подземных рудокопов на поверхность. Там они с согласия Жевунов заняли часть Голубой страны.

Говорящие животные также могут создавать государства или сходные с государством общественные образования. Так, к югу от Зелёной страны, между Большой рекой и Горой Марранов, находится звериное царство, которым правит Смелый Лев. А в западной части Волшебной страны, к западу от Страны Жевунов, находится лисье королевство. Лисий народ разделяется на два племени: рыжих и чёрно-бурых; в давние времена эти племена враждовали, но за сто лет до событий книг они слились и переселились в эту удобную для них местность. С тех пор существует обычай: если король страны рыжий, то его супруга должна быть чёрно-бурой, и наоборот. Лисы этой части страны создали настоящую цивилизацию, хотя изготавливать сложные предметы самостоятельно не могут и поэтому выменивают их у людей на продукцию сельского хозяйства, а именно на плоды кроличьих деревьев. Столица лисьего королевства — город Лисогра́д — представляет собой упорядоченную систему невысоких искусственных холмов, насыпанных в древние времена (неизвестно, были ли создателями города лисы или кто-либо ещё), в каждом холме обычно несколько нор. Королевский дворец представляет собой такой же холм, но с одним большим входом (достаточно высоким, чтобы человек мог пройти не нагибаясь) и обширным залом внутри (освещенным светящимися шариками, какие изготавливают Подземные рудокопы). На момент действия книги «Огненный бог Марранов» королём лис является Тонконюх XVI (рыжий), но он указывает, что существует чёрно-бурый претендент на престол — принц Кривоног.

В северной части Кругосветных гор располагается Долина гигантских орлов. Обитающим там орлиным племенем управляет местный вождь (в период действия «Огненного бога Марранов» таким вождём был орёл Аррахес, затем его сменил Карфакс). Численность племени издревле ограничена цифрой сто, поскольку, в случае перенаселения, орлам грозила бы смерть от голода.

Помимо собственно государственных образований у зверей, известна также одна немаловажная «общественная структура» — птичья эстафета, организованная вороной Кагги-Карр. Птицы помогают оперативно доставлять важные сообщения, передавая их по живой цепочке. Возможность подобной быстрой связи не раз помогала жителям Волшебной страны как в повседневной жизни, так и перед лицом грозных опасностей, например, в период борьбы с колдуньей-великаншей Арахной.

Населённые пункты

Города

Большинство населения Волшебной страны живёт в деревнях или на фермах. У Жевунов, Марранов и, по-видимому, Мигунов города вообще отсутствуют.

• Изумрудный город — столица Зелёной страны и в определённой степени главный город всей Волшебной страны. Построен Гудвином. Прекрасный город, украшенный изумрудами и зелёным мрамором. Правда, настоящие изумруды присутствуют только на башнях — там, где их видно из-за городских стен. Внутри же бо́льшая часть украшений — простое стекло, кажущееся зелёным благодаря зелёным очкам, которые носят все жители и гости города.
• Розовый город — столица Розовой страны.
• Фиолетовый город — столица Фиолетовой страны, упоминается только в сказке «Волшебник Изумрудного города». В последующих книгах цикла речь идёт только о Фиолетовом дворце.
• Город Семи владык — столица Страны подземных рудокопов.
• Лисоград — «город» из насыпных холмов с норами, столица лисьего царства.
• Город Марранов — каменный город, находящийся в Пещере, в нём жили Марраны до переселения наверх.

Замки и дворцы

• Дворец Гудвина (Изумрудный дворец) — находится в Изумрудном городе. Подробного описания его нет, но судя по всему — это типичный дворец с тронным залом, многочисленными комнатами и подсобными помещениями. Дворец окружён высокой стеной и рвом с подъёмным мостом. Перед дворцом находится парк, украшенный фонтанами и клумбами.
• Фиолетовый дворец — резиденция правителей Фиолетовой страны. Построен в древние времена и сменил много владельцев на своём веку. В правление Бастинды был обнесён высокой стеной с острыми гвоздями наверху, при Железном Дровосеке стена была снесена, а вокруг дворца разбит парк.
• Дворец Сте́ллы (Розовый дворец) — находится в Розовой стране.
• Радужный дворец — находится в Стране подземных рудокопов, в Городе семи владык. Являлся резиденцией королей Подземной страны. Семь башен дворца были выкрашены в семь цветов радуги. Каждый король со своим двором занимал один из секторов дворца сообразно цвету своей династии. После переселения рудокопов наверх, Радужный дворец стал понемногу приходить в упадок.
• За́мок Людоеда — находится в лесу к северу от Голубой страны, недалеко от дороги, вымощенной жёлтым кирпичом. За́мок стои́т на холме и окружён высокой стеной и рвом с перекидным мостом.
• За́мок Гуррикапа — находится в лесу в Голубой Стране. После смерти волшебника много веков стоял заброшенным — в «Семи подземных королях» даже говорится, что он со временем разрушился. Однако в повести «Тайна заброшенного замка» замок Гуррикапа предстает довольно хорошо сохранившимся — инопланетяне, проникшие в него, видят огромную мебель, гигантские предметы обихода, пытаются читать книги волшебника. Замок стал базой Пришельцев, именуемой «Ранавир» — «надёжное убежище».

Деревни и сёла

• Когида — деревенька в Голубой стране, недалеко от пещеры Гингемы. Единственная деревня Волшебной страны, название которой приведено в сказках Волкова. Упоминается в связи с тем, что оттуда родом Урфин Джюс.
• Селение подземных рудокопов — находится в северной части Голубой страны, у дороги, вымощенной жёлтым кирпичом.

Пути сообщения

Самая известная дорога Волшебной страны — дорога, вымощенная жёлтым кирпичом (в четвёртой книге она обозначена как «Дорога ВЖК»). Этот путь, соединяющий Голубую страну и Изумрудный город, начинается на перекрёстке нескольких дорог недалеко от пещеры Гингемы и заканчивается у ворот Изумрудного города.

Волшебство

Волшебная страна называется так потому, что в её пределах до сих пор существует волшебство, исчезнувшее во всём остальном мире. Это вовсе не означает, что за пределами Волшебной страны ничего волшебного не бывает, однако в Волшебной стране чудеса — самое обычное дело.

Законы природы

На всей территории Волшебной страны постоянно наблюдаются отклонения от законов природы, обычных для внешнего мира, — закономерные или случайные. Две «странности» Волшебной страны появились по воле Гуррикапа:

• вечное лето: в Волшебной стране всегда тепло;
• говорящие животные: все звери и птицы в пределах Волшебной страны могут говорить по-человечески.

Остальные особенности, вероятно, в большинстве своём тоже как-то связаны с волшебством Гуррикапа, но прямо не объясняются:

• странные животные: многие из видов животных, населяющих Волшебную страну, в большом мире давно вымерли, либо никогда не существовали или даже физически не могли существовать, либо совершенно не типичны для Северной Америки;
• особенности геологии: многие природные объекты Волшебной страны не имеют аналогов во внешнем мире (Подземелье больше любой известной пещеры, овраги в Тигровом лесу являются по сути трещинами, образовавшимися после землетрясения, но необычно глубоки);
• действенная магия: зачастую волшебные предметы и заклинания, безупречно работающие на территории Волшебной страны, оказываются бесполезными в Большом мире;
• оживающие механизмы: не только животные начинают говорить при пересечении границы Волшебной страны, но и искусственные существа (чаще всего это сложные механизмы, но есть и исключения) оживают и начинают действовать по собственной воле;
• нарушение законов физики: закона сохранения энергии в Волшебной стране, по-видимому, не существует вообще (во всяком случае, система, изобретённая Тилли-Вилли, успешно его обходит, а многие оживлённые или ожившие самостоятельно существа просто нарушают его на каждом шагу), способные к полёту животные могут быть гораздо крупнее, чем это возможно в Большом мире, и вообще, мир функционирует по законам Сказки, а не физики.

Невероятные существа

Во всех шести книгах встречаются следующие ожившие искусственные существа:

• Страшила — соломенное чучело, которое стало ощущать окружающий мир ещё до завершения изготовления, а на следующий день обнаружило, что может также разговаривать и двигаться. Почему из всех пугал Волшебной страны такую насыщенную жизнь заслужило только одно, остаётся загадкой.
• Железный Дровосек — в прошлом обычный человек, все части тела которого были постепенно заменены механическими протезами.
• Существа, оживленные волшебным порошком Урфина Джюса:
  • медвежья шкура Топотун, чучело попугая, оленьи рога — были когда-то живыми существами,
  • деревянный клоун Эот Линг,
  • дуболомы — около двухсот деревянных солдат и капралов, а также полицейских (позже курьеров) — изготовленных из дерева. Всего Урфин сделал по крайней мере 19 взводов по 10 солдат и одному капралу. На последний же, 20-й взвод, Джюсу не хватило порошка, и едва-едва шевелящиеся дуболомы были отправлены в печь. Один взвод (гарнизон Фиолетовой страны) был уничтожен Железным Дровосеком, в основном же они, включая гарнизон Голубой страны, были захвачены живыми, и, после того как им вырезали новые добрые лица, стали весьма полезными и добросовестными работниками. Согласно книге в армии Урфина насчитывалось 163 солдата и 17 капралов, не считая гарнизонов, что указывает на уничтожение как минимум семи солдат, скорее всего во время осады Изумрудного города.
  • генерал дуболомов Лан Пирот (позже учитель танцев), был выстроган лично Урфином из редкого палисандра и украшен многочисленными резными узорами.
• механические мулы Цезарь и Ганнибал — сконструированы за пределами Волшебной страны Фредом Каннингом, работают на солнечной энергии и управляются специальными рукоятками, скрытыми в гриве; после пересечения границы Волшебной страны становятся разумными и говорящими, но сохраняют все «технические характеристики».
• Тилли-Вилли — железный великан, сконструированный Чарли Блеком и мастерами Фиолетовой страны для борьбы с Арахной, первоначально заводная самоходная машина, управляемая водителем, но после запуска ожил, а вскоре изобрёл и способ усовершенствовать свой механизм, сделав его самозаводящимся. Примечательно, что несмотря на свой устрашающий вид, Тилли-Вилли добр и дружелюбен: в отличие от дуболомов, его характер не зависит от выражения лица (возможно, оттого, что он был сделан добрыми людьми).

Волшебники

Известны по именам следующие волшебники, в разное время жившие в Волшебной стране:

• Арахна — волшебница-великанша, некогда явившаяся в Волшебную страну вместе со своими подданными — племенем гномов (известно, что и гномов, и колдовские принадлежности она в своё время украла у своей матери Карены). Очень злая волшебница, находившая удовольствие в насылании всевозможных бедствий на беззащитных людей. Была усыплена на пять тысяч лет Гуррикапом, по истечении этого срока проснулась и попыталась завоевать Волшебную страну, а поскольку с первого раза это не удалось, наслала ядовитый Жёлтый Туман, чтобы вынудить жителей страны покориться. Погибла в бою с механическим великаном Тилли-Вилли и гигантским орлом Карфаксом.
• Бастинда — злая фея, одна из четырёх волшебниц, одновременно явившихся в Волшебную страну около четырёхсот лет назад и разделивших её по жребию, причём Бастинде досталась Фиолетовая страна Мигунов. Долгое время держала Мигунов в страхе, однако гибель подчинявшихся ей сорока волков, сорока ворон с железными клювами и стаи чёрных пчёл, а затем и трата последнего, третьего желания Золотой Шапки фактически лишили её волшебной силы (хотя у неё оставался ещё летающий зонтик, а своим единственным глазом она могла видеть на огромные расстояния). Бастинда боялась темноты и воды: ей была предсказана смерть от воды, и пятьсот лет она избегала любого прикосновения к воде, но в конце концов была случайно растоплена девочкой Элли, окатившей её водой из ведра. Приходилась сестрой Гингеме.
• Виллина — добрая волшебница Жёлтой страны, пожилая фея с длинными седыми волосами. Носит белую мантию и остроконечную шляпу со звёздочками. Обладает способностью мгновенно переноситься с места на места, а её волшебная книга может уменьшаться и увеличиваться в размерах по желанию хозяйки. Именно Виллина обезвредила смертоносный ураган, насланный злой волшебницей Гингемой «на весь род людской», так что он поднял обычно пустующий во время бурь (по сведениям, полученным из волшебной книги) домик-фургон Элли и бросил его на голову самой Гингемы. Посоветовала занесённой этим же ураганом в Волшебную страну девочке искать помощи у Гудвина, сославшись на предсказание своей волшебной книги, а через десять лет, тоже следуя указаниям волшебной книги, отправила по дороге, вымощенной жёлтым кирпичом, и Энни, младшую сестру Элли. Кроме того, Виллина — по просьбе вороны Кагги-Карр — спасла от неминуемой смерти Элли и Чарли Блека, застрявших в пустыне у чёрного камня, открыв тайну чудесного винограда. Слыла самой мудрой волшебницей.
• Гингема — злая волшебница Голубой страны, сестра Бастинды. Обитала в пещере, где поселила также филинов (одним из них был Гуамоколатокинт) и большую змею. Больше всего известна тем, что вызвала своими заклинаниями ураган, который должен был опустошить весь мир, пощадив только любимых Гингемой «лягушек, мышек, змеек, паучков», но вместо этого (по воле Виллины) принёсший домик Элли в Волшебную страну и уничтоживший саму Гингему. Во время правления Голубой страной заставляла Жевунов работать на неё и собирать для неё лягушек, змей, пауков, пиявок, и единственным человеком, добровольно пошедшим на службу к Гингеме, был Урфин Джюс. Также Гингема, в своё время, окружила всю Волшебную страну кольцом заколдованных Чёрных камней, которые словно магнитом притягивали к себе любого путника из внешнего мира, не давая ему пробраться в Волшебную страну.
• Гуррикап — волшебник гигантского роста, живший несколько тысяч лет назад. Известно, что он был так добр, что старался избегать даже убийства мелких существ вроде лягушек или насекомых, для чего всегда громко топал и шаркал ногами, чтобы они были предупреждены и успели уйти с его пути. Именно Гуррикап сделал Волшебную страну волшебной. Защитил жителей страны от злой феи Арахны, усыпив её на тысячи лет. Жил в огромном замке, возведённом в один момент волшебством, — впоследствии именно в этом замке Пришельцы с планеты Рамерия устроили свою базу.
• Рамина — фея-мышь, королева полевых мышей. Однажды Железный Дровосек спас её от кота, и в благодарность за это она сначала помогла спасти Льва, уснувшего на маковом поле, а потом подарила Элли серебряный свисток, на зов которого обещала являться. Много раз помогала Элли (а впоследствии и Энни) и её друзьям, иногда лично (её способность мгновенно переноситься с место на место часто оказывалась полезной), иногда силами своих многочисленных подданных. Обладала даром предвидения и предсказала Элли, что её третье путешествие останется последним: её ждёт долгая и счастливая жизнь на родине, но в Волшебную страну она уже никогда не попадёт.
• Стелла — добрая волшебница Розовой страны, прекрасная и вечно юная. Открыла пришедшей к ней Элли секрет серебряных башмачков. Приняла решение вернуть Золотую Шапку предводителю Летучих Обезьян Уорре, чтобы им больше не пришлось выполнять ничьи злые желания. Впоследствии сохраняла с племенем Летучих Обезьян хорошие отношения, и именно они отнесли в подарок Страшиле волшебный телевизор — вместе с наказом присматривать за Урфином Джюсом, реванш которого Стелла предвидела.

Люди, выдававшие себя за волшебников

• Гудвин Великий и Ужасный — американец, однажды приземлившийся в центральной части Волшебной страны на воздушном шаре, спустившемся с небес, и принятый поэтому за великого волшебника. Выдавая за магию технические достижения, ловко поддерживал эту репутацию около тридцати лет, вызывая страх и почтение не только у населения, но и у настоящих волшебниц, несмотря даже на его неудачную войну с Бастиндой. Он был разоблачен Элли и её друзьями, после чего решил улететь вместе с Элли в Большой мир. Хотя и не был настоящим волшебником, выполнил заветные желания спутников Элли — доказав тем самым, что для того, чтобы творить настоящие чудеса, вовсе не надо обладать волшебной силой (особенно если дело происходит в Волшебной стране). Народ продолжает считать его волшебником. В Большом мире он по возвращении был известен как фокусник в цирке в городке, неподалеку от фермы Смитов, а позже держал бакалейную лавку и о путешествиях в Волшебную страну не помышлял.
• Урфин Джюс — бывший помощник Гингемы, объявивший себя наследником её колдовских тайн. Честолюбив, хитёр, угрюм и сварлив. Жевуны верили, что он действительно злой волшебник, особенно после того, как он, заполучив волшебный порошок, оживил медвежью шкуру и деревянного клоуна. Создал свою армию из «дуболомов», созданных им из дерева и оживленных. Завоевав Изумрудный город, продолжал поддерживать репутацию злого волшебника, поедая поддельных мышей и пиявок. Однако после потери власти уже никогда не фигурировал в качестве волшебника — во время своей следующей авантюры он объявил себя уже богом огня, используя спрятанную в кулаке зажигалку Чарли Блека. Позже переосмыслил свою жизнь, раскаялся и перешёл на сторону добра.

Артефакты

• Волшебные книги — наличествуют у каждого настоящего волшебника (кроме, может быть, Рамины). Используются не только для хранения записанных заклинаний, но и для предсказания будущего и получения другой важной информации. Детальнее всего описывается волшебная книга Виллины: огромный том, который, в отличие от большинства других волшебных книг, может существовать также в виде крохотной книжечки размером с напёрсток, значительно более удобной для переноски. Известно также, что информация в волшебной книге Виллины была каким-то образом организована по алфавитному принципу. Большую роль сыграла также книга заклинаний Арахны. Выглядела как обычная пергаментная книга, которую могла успешно читать не только сама Арахна, но и любой человек. Однако известно, что, сотворяя заклинания, Арахна могла давать дополнительные указания, обращаясь именно к книге, и что после сожжения книги всё волшебство Арахны потеряло силу, из чего следует, что сама книга все-таки была чем-то бо́льшим, чем просто тетрадкой для записей. Более того, даже обыкновенный человек (не волшебник) мог творить волшебство, пользуясь волшебной книгой. Так, Чарли Блек после смерти Арахны смог снять Жёлтый туман с Волшебной страны, воспользовавшись заклинанием из волшебной книги колдуньи.
• Сере́бряные башмачки́ — обладали многими волшебными свойствами, большинство из которых остались неизвестными. Защищали своего хозяина, а также, как выяснилось позже, могли переносить его в любое место за три шага. Принадлежали Гингеме, после её гибели попали к Элли. Во время путешествия в Изумрудный город и особенно во время пребывания в Фиолетовой стране их защита много раз оказывалась спасительной. А когда Стелла открыла Элли секрет башмачков, девочка смогла использовать их, чтобы перенестись на родину, в Канзас. Перелёт был успешным, но сами башмачки при этом были утеряны навсегда.
• Сере́бряный свисто́к — позволял вызывать королеву полевых мышей Рамину. Был подарен Раминой Элли в благодарность за спасение от дикого кота. Использовался Элли много раз, а потом она подарила его Энни, своей младшей сестре, на день рождения. Хотя Элли привыкла к мысли, что в Канзасе волшебные предметы не действуют, у Энни получилось вызывать мышей свистком и на родной ферме, но, поскольку животные в Большом мире не говорят по-человечески, девочка не смогла извлечь из этого никакой пользы. На какое-то время Анна, мать Энни и Элли, даже отобрала свисточек у дочери, боясь за сохранность своих припасов, но когда Энни отправилась в Волшебную страну, волшебный свисток был ей возвращен. В Подземелье свисточек также не работал.
• Золота́я Ша́пка — позволяла каждому своему владельцу трижды вызывать племя Летучих Обезьян и давать им приказ. Слова, вызывающие Летучих Обезьян, были записаны на подкладке. Золотая Шапка была изготовлена много веков назад одной могущественной феей, которую Летучие Обезьяны чем-то обидели. Эта фея стала первой владелицей Золотой Шапки, но потом Шапка ещё много раз переходила из рук в руки, пока не попала к Бастинде. Первое желание Бастинда истратила, чтобы захватить власть над Мигунами, второе — чтобы отбить нападение армии Гудвина, а третье — чтобы расправиться с Элли и её спутниками (впрочем, предводитель Обезьян Уорра отказался убивать Элли, потому что на ней были волшебные серебряные башмачки). После уничтожения Бастинды Золотая Шапка попала к Элли, которая не знала о её волшебных свойствах, пока ей не рассказала о них Рамина. Первый приказ перенёс Элли и её друзей в Изумрудный город. Второй она истратила зря, приказав Летучим Обезьянам перенести её в Канзас — но за пределы Волшебной страны они не могли её унести. Третий был использован, чтобы переправиться через Гору Марранов в Розовую страну, к волшебнице Стелле. После этого Элли намеревалась передать Золотую Шапку кому-нибудь из своих друзей, но по совету Стеллы отдала Шапку ей: Стелла обещала использовать последние три желания, чтобы перенести спутников Элли в страны, правителями которых они стали, а затем вернуть Золотую Шапку Обезьянам, чтобы никто больше не мог использовать их силу для злых целей.
• Зонтик Бастинды — был способен переносить свою хозяйку «с места на место на манер ковра-самолёта». В эпоху переселения четырёх фей в Волшебную страну зонтик имел чёрный цвет, а в период пребывания Элли в рабстве у Бастинды — у зонтика уже лиловая окраска.
• Чёрные камни (ср. чёрный камень) — большие (размером с дом) тёмные камни с надписью «Гингема», расположенные в Великой Пустыне в пределах видимости Кругосветных гор и цепью окружающие всю Волшебную страну, притягивают всех путников, приходящих из внешнего мира, если они не уроженцы Волшебной страны. Для приблизившихся к Чёрному камню его притяжение непреодолимо: хотя в непосредственной близости к камню (примерно в радиусе ста шагов) оно почти не ощущается, при удалении сила притяжения постепенно усиливается и в конце концов вынуждает пленника остановиться и вернуться. Ягоды чудесного винограда полностью защищают от притяжения черных камней и позволяют свободно уйти от камня. Не действуют камни и на путешественников, возвращающихся в Большой мир из Волшебной страны. Камни эти были некогда установлены злой волшебницей Гингемой, хотя неизвестно, «пригодились» ли они хоть раз при её жизни. Уже после гибели Гингемы один из камней притянул сухопутный корабль, на котором Элли и Чарли Блек пытались пересечь пустыню. Спасла их ворона Кагги-Карр, на которую (как на жительницу Волшебной страны) камень не действовал: она по совету Виллины принесла им гроздь чудесного винограда. Когда Энни и Тим первый раз путешествовали в Волшебную страну, они уже знали о существовании Чёрных камней и попытались преодолеть эту преграду, проехав точно посредине между двумя соседними камнями, чтобы их притяжение компенсировало друг друга, но притяжение одного из камней оказалось сильнее, и они спаслись только благодаря силе механического мула Ганнибала. Через несколько лет Чёрные камни доставили много проблем инопланетянам, попытавшимся установить на них радарные пушки, но их командиру полковнику Мон-Со удалось освободить всех притянутых, отбуксировав их вертолёты в сторону от камней. Урфин Джюс, вдохновлённый этой историей, разрушил один из камней и использовал его осколки во время похищения изумрудов из кабинета генерала Баан-Ну "проболтавшись" о кладе Гуррикапа под кучей камней с надписью Гингема и пока генерал пытался спастись унес все его изумруды.
• Волшебный телеви́зор — ящик розового дерева с матовым экраном, показывающий на экране любой объект, находящийся на территории Волшебной страны (не может показать ни Большой мир, ни Пещеру, а также не действует во время Жёлтого Тумана). Активизируется специальным заклинанием-паролем. Был подарен Стеллой Страшиле Мудрому для развлечения, а также для наблюдения за врагами. Оказался незаменимым средством разведки во время второй войны с Урфином Джюсом, нападения Арахны и нашествия инопланетян. После захвата Изумрудного города армией Марранов волшебный ящик на некоторое время попал к Урфину Джюсу, но он, не зная пароля, не мог им воспользоваться. В дальнейшем был похищен из Изумрудного дворца Тимом О’Келли и некоторое время хранился у Энни и Тима. Всё остальное время телевизор находился у законного владельца — Страшилы.
• Серебряный о́бруч — выглядит как изящное головное украшение, серебряное с рубиновой звёздочкой на лбу, при нажатии на эту звёздочку делает невидимым хозяина и все предметы, к которым тот прикасается (так что одного этого обруча на голове Энни было достаточно, например, чтобы сделать невидимыми саму Энни, Тима, которого она держала за руку, и мулов, которых они вели на поводу). Автоматически меняет размер, оказываясь впору любому существу, которое пытается его надеть. Некогда серебряный обруч принадлежал Бастинде, но его похитил Тонконюх, лисёнок, подаренный Бастинде сестрой Гингемой. Обруч помог ему сбежать из замка Бастинды и избежать многих опасностей по пути на родину, а потом и завоевать власть в лисьем королевстве. Серебряный обруч хранился в лисьем королевстве как величайшая ценность, но когда Энни вызволила Тонконюха из капкана, он без колебаний подарил ей обруч, который ему самому в качестве короля был уже не нужен и даже опасен (в случае попадания к соперникам в борьбе за престол). Энни и Тим много раз использовали волшебный обруч во время войны с Урфином Джюсом, а впоследствии и для проникновения на базу инопланетян, однако применить его для борьбы с Арахной не удалось, так как тогда он оказался временно утерян: его случайно унесла сбежавшая ручная лань, вернувшаяся только с наступлением Жёлтого Тумана.
• Ковёр-самолёт — принадлежал колдунье-великанше Арахне (точнее был украден ею в незапамятные времена у её матери, Карены). На этом ковре Арахна летала по Волшебной стране. Развязанная Арахной захватническая война против жителей Волшебной страны печально сказалась на судьбе ковра-самолёта. Сначала он был пробит градом выстрелов из пращей, которыми Марраны сопроводили свой отказ признать волшебницу императрицей и платить ей дань. Ущерб от прорех привёл к снижению подъёмной силы и скорости ковра. Затем внушительный кусок ковра-самолёта оттяпал дракон Ойххо, когда Арахна облетала одну из деревень Подземных рудокопов. Этот кусок, перешитый и подштопанный рудокопами, поступил в распоряжение Ружеро, который использовал его для деловых поездок, а впоследствии достался Тиму О’Келли как участнику освободительной экспедиции против Арахны. Оставшуюся у колдуньи бо́льшую часть ковра привели в порядок гномы, но, спустя некоторое время, ковёр был полностью съеден мышами Рамины — специально чтобы лишить Арахну возможности передвижения по воздуху. Примечательно, что нити ковра в желудках мышей сохранили свои волшебные свойства, и когда Арахна напустила на мышей котов, тем удалось подняться в воздух и улететь. Но позже, когда нити были переварены и вышли из организма естественным путём, мыши утратили способность к полётам. А когда Арахна погибла и победители сожгли её волшебную книгу, перестал действовать и коврик Ружеро.
• Свисток Бастинды - свисток, с помощью которого Бастинда могла вызвать одним свистом - 40 волков с железными клыками, двумя - 40 ворон с железными клювами, а тремя - 40 ос с отравленными жалами. Перестал действовать после уничтожения этих существ спутниками Элли.

Некоторые сведения из истории Волшебной страны

Начало

Волшебная страна в таком виде, в каком она существует, была создана шесть-семь тысяч лет назад великаном-волшебником Гуррикапом, который много помогал людям, но, состарившись, задумал уйти на покой и поселиться подальше от людей, докучавших ему своими просьбами. Территория будущей Волшебной страны показалась ему ненаселённой, и он, выбрав её для своего места жительства, окружил страну непроходимыми горами и пустыней. Он же повелел, чтобы в Волшебной стране было вечное лето, и наделил птиц и зверей даром речи. Узнав, что в стране все-таки живут люди, Гуррикап не стал отменять своё волшебство и поселился в замке у Кругосветных гор, запретив людям приближаться к нему.

Усыпление Арахны

Через несколько веков в Волшебной стране появилась злая волшебница Арахна, причинившая жителям страны — и людям, и животным, — много бед. Гуррикапу пришлось устранить Арахну, но он был слишком добр, чтобы убить какое бы то ни было живое существо, поэтому он решил усыпить её на самый долгий срок из возможных — пять тысяч лет. Арахна умела принимать любой облик, и для того, чтобы поймать её, Гуррикапу потребовалась помощь всех зверей и птиц. Однако после усыпления к Арахне вернулось её обычное обличье.

Гномы не бросили свою повелительницу на съедение диким зверям и решили заботиться о её теле до пробуждения, когда бы оно ни произошло. Тогда же они начали вести свою знаменитую летопись.

Неизвестные века

О нескольких тысячах лет, прошедших после этого, известно очень мало. За это время в Волшебной стране образовалось несколько государств. В летописи гномов сохранились подробные отчёты и об этих временах, но Арахна пропускала их, почти не читая («Королевство Феома… Империя Балланагар… Могучий завоеватель Агранат… Кому какое дело до этих призраков, давно ушедших в мир теней?»)

В этот период умер и был забыт Гуррикап.

Изгнание Бофаро

У короля Нараньи, правившего одним из государств в западной части Волшебной страны, был сын и наследник Бофаро. Наранья царствовал очень долго, и Бофаро, которому надоело ждать его смерти, решил свергнуть отца с престола. Когда заговор был раскрыт, принц Бофаро и его сторонники — несколько тысяч человек — были осуждены на вечное поселение в Пещере, с жёнами и детьми, и никто из их потомков по приговору Нараньи не должен был вернуться на поверхность земли.

Изгнанники выбрали Бофаро своим королём. На берегу Срединного озера был основан город. После того как охотник Карум придумал укрощать Шестилапых и драконов и использовать их в хозяйстве, земледелие значительно упростилось и, несмотря на суровые условия Пещеры, экономика начала развиваться. Больше всего людей теперь работало в шахтах, поэтому колонию изгнанников стали называть Страной подземных рудокопов.

Завещание Бофаро

У Бофаро, короля Страны подземных рудокопов, было семь сыновей, и он долго не мог выбрать преемника. В конце концов, устав от их интриг, он решил назначить наследниками всех семерых, с тем чтобы они царствовали поочерёдно, каждый по месяцу. После смерти Бофаро его воля была исполнена, и в стране установилось правление семи королей. При первых семи королях был построен дворец с секторами семи цветов радуги, а столица Страны подземных рудокопов получила своё название — Город Семи владык. Переход к поочередному правлению вызвал много проблем, потому что законы менялись каждый месяц, а короли к тому же постоянно соревновались друг с другом и в изощрённости этих законов, и в пышности дворов. Необходимость содержать семь дворов, к тому же постоянно растущих, легла тяжким бременем на экономику. Тем не менее такая ситуация с небольшими изменениями сохранилась на долгие века после Бофаро.

Открытие Усыпительной воды

В конце третьего века Подземной эры ловчий Ортега случайно обнаружил в лабиринте пещер ранее неизвестный источник воды, обладавшей странным свойством: любой человек, отпивший из источника, засыпал зачарованным сном, неотличимым от смерти, а проснувшись, становился подобен новорожденному младенцу и не помнил ничего из своего прошлого — впрочем, все умения и память можно было восстановить за несколько дней занятий. Узнав о свойствах Усыпительной воды, Хранитель времени Беллино придумал усыплять королей на время междуцарствия. Короли поддержали его предложение, и с этого времени каждый двор проводил шесть месяцев из семи в состоянии волшебного сна.

Переселение Марранов на поверхность

Кроме подземных рудокопов, в Подземелье обитало ещё одно человеческое племя — Марраны. В отличие от рудокопов, они селились на берегу подземной реки — не в главной Пещере, а в другом подобном пещерном образовании, значительно меньшем по размерам. Почва там была более каменистая, поэтому земледелие было невозможно. Со временем численность Марранов увеличивалась, и охота и рыболовство перестали удовлетворять потребности племени. Тогда Марраны под предводительством князя Грона попытались занять часть Пещеры, но подземные рудокопы отбили нападение и выгнали всех переселенцев на поверхность земли. Марраны несколько лет странствовали по Волшебной стране, пытаясь приспособиться к дневному свету и терпя бесчисленные бедствия, за это время они одичали и разучились пользоваться огнём. В конце концов Марраны остановились в ненаселённой ранее горной долине в южной части Волшебной страны.

Раздел страны между четырьмя феями

В разных концах североамериканского материка жили четыре волшебницы: две добрые (Виллина и Стелла) и две злые (сёстры Гингема и Бастинда). Обеспокоившись приближением людских поселений к своим убежищам, все четыре феи одновременно занялись поисками более спокойного места жительства — и все четыре остановили свой выбор на Волшебной стране. О наличии соперниц они узнали, уже перебравшись в Волшебную страну. После недолгого спора волшебницы решили разделить страну по жребию. Гингеме досталась Голубая страна, Виллине — Жёлтая, Бастинде — Фиолетовая и Стелле — Розовая. При этом волшебницы дали клятву, что не будут покидать надолго свои страны.

Появление Гудвина

Однажды в центральной части Волшебной страны приземлился воздушный шар, в корзине которого находился странно одетый человек по имени Джеймс Гудвин. На самом деле это был ярмарочный баллонист из Канзаса, но местные жители, увидев, что он «спускается с неба», приняли его за великого волшебника. Гудвин умело воспользовался ситуацией и объявил себя правителем Зелёной страны, лежащей между владениями четырёх фей. Чтобы упрочить своё положение, Гудвин принял титул Великого и Ужасного. Со временем за Гудвином закрепилась слава наиболее могущественного из всех чародеев Волшебной страны, хотя на самом деле никаким колдовским искусством «Великий и Ужасный» не обладал, а все его «чудеса» были всего лишь ловкими цирковыми трюками.

Строительство Изумрудного города

Практически сразу Гудвин начал строительство Изумрудного города, продолжавшееся несколько лет. По его гениальной задумке, Изумрудный город должен был потрясать своим богатством и великолепием, благодаря бесчисленным изумрудам и зелёному мрамору городских стен, бульваров и площадей. Драгоценные зелёные изумруды должны были сверкать везде, даже лежать между камнями мостовой. Однако достаточного количества изумрудов для постройки целого города Гудвину собрать не удалось, несмотря на то, что часть драгоценных камней Великий и Ужасный выменял у подземных рудокопов. Поэтому Гудвин решил пойти на уловку: недостаток строительного материала мнимый волшебник восполнил обычным белым мрамором, а чтобы обман не раскрылся, каждый, кто жил или входил в Изумрудный город, должен был, по приказу правителя, надевать зелёные очки, закрывавшиеся сзади на замочек. В результате каждому, кто надевал такие очки, всё вокруг казалось зелёным. Однако богатство Изумрудного Города всё равно было огромно, ведь изумруды башен и стен вокруг города были настоящими.

Война Гудвина с Бастиндой

На заре своего правления Гудвин предпринял попытку освободить Мигунов из-под власти злой Бастинды, собрав войско и выступив против злой колдуньи, но потерпел неудачу. Призванное Бастиндой племя Летучих Обезьян разметало армию волшебника, едва не захватив в плен самого полководца. Этот поход навсегда врезался в память бывшего ярмарочного баллониста, он приказал использовать высокую старинную башню, находившуюся к югу от Изумрудного города, недалеко от городских стен, в качестве круглосуточного наблюдательного пункта. Днём и ночью на башне стоял дозор, предупреждая появление Летучих Обезьян, злых волшебниц и прочих врагов.

Затворничество Великого и Ужасного

Испугавшись, что после такой неудачи народ разоблачит его, Гудвин заперся в тронном зале и никогда больше никому не показывался. Даже дворцовым слугам не позволялось видеться с правителем, а хозяйственные распоряжения они получали стоя перед закрытой дверью в покои «волшебника». Ореол таинственности вокруг Гудвина подкреплялся выбранным им титулом Великого и Ужасного чародея. Те же, кто приходил на приём к Гудвину, видели теперь его в разных, совершенно причудливых формах: птиц, зверей, чудовищ — на самом деле, то были лишь искусно сделанные чучела из папье-маше, приводимые в движение системой различных блоков и веревочек. Сам Гудвин стоял за ширмой тронного зала и говорил через рупор, пугая никогда не видевших ничего подобного посетителей своим громовым голосом. Так Гудвин прожил много-много лет, пока, наконец, его опасениям не суждено было сбыться, — его разоблачила маленькая девочка Элли, случайно попавшая из Канзаса в Волшебную Страну.

Появление Элли и «передел мира»

Коварный замысел Гингемы

Однажды Гингема решила вызвать грандиозный ураган, чтобы уничтожить человечество, но добрая волшебница Виллина, узнав об этом, обратила ураган против самой Гингемы. При этом она позволила ветру принести в Волшебную страну (и сбросить на голову Гингемы) один-единственный домик из канзасской степи, который во время ураганов всегда пустовал. Однако на этот раз в домике оказались девочка Элли и её пёсик Тотошка. Они благополучно перенесли перелёт, но вернуться на родину не могли.

Путешествие Элли и её друзей

По совету Виллины Элли и Тотошка отправились в Изумрудный город по дороге, вымощенной жёлтым кирпичом, чтобы просить помощи у самого Гудвина. По пути к ним присоединились соломенное пугало Страшила с заветным желанием раздобыть мозги и стать не глупее других людей, Железный Дровосек, мечтающий получить сердце, и Трусливый Лев, которому нужна была смелость. Однако Гудвин отказался выполнять их желания раньше, чем они нейтрализуют волшебницу Бастинду, правительницу Фиолетовой страны, и друзьям пришлось отправиться в новый поход. В Фиолетовой стране они едва не погибли, и Элли осталась в живых только благодаря серебряным башмачкам, найденным в своё время в пещере Гингемы. Однако вскоре Бастинда погибла, когда Элли случайно облила её водой, и, таким образом, миссия Элли была выполнена.

Исполнение желаний

Гудвин, хотя и не был настоящим волшебником, выполнил заветные желания спутников Элли. Исполнить просьбу самой девочки Гудвин тоже был готов — он решил вернуться в Канзас на своём воздушном шаре и взять Элли и Тотошку с собой. Но случайность помешала этому: порыв ветра оборвал верёвку, и Гудвин покинул Волшебную страну один. Тогда Элли и её друзья отправились в новое путешествие, к доброй волшебнице Стелле, и та подсказала способ вернуться домой — для этого можно было воспользоваться серебряными башмачками, что Элли и сделала.

Передел мира

В результате этих событий обе злые волшебницы (Гингема и Бастинда) погибли, а Великий и Ужасный Гудвин покинул Волшебную страну. И если правителем Голубой страны был выбран знатный старейшина Прем Кокус, то престолы двух других освободившихся стран были заняты друзьями Элли: Железного Дровосека выбрали своим правителем Мигуны, а Страшилу сам Гудвин назначил своим преемником. Смелый Лев также получил свой трон — в лесу возле Розовой страны он убил чудовище и стал царём зверей.

Первая война с Урфином

Переворот в Голубой стране

Вскоре после гибели Гингемы её бывший помощник Урфин Джюс случайно завладел чудодейственным живительным порошком. Произошло это, когда на огород Джюса ураганом занесло странный сорняк, молодую поросль которого удалось уничтожить только изрубив её в порошок и высушив его на металлическом противне. Изучив свойства порошка и выяснив, что это средство позволяет оживлять не только, например, чучела животных, но и деревянные игрушки, Урфин Джюс принял решение создать деревянных солдат в человеческий рост (позже получивших название дуболо́мов) и с их помощью захватить власть. Чтобы сократить время на создание армии, он обучил первых двух сделанных им солдат столярному мастерству, а также привлёк к заготовке материалов жителей Когиды. Робкие Жевуны не посмели отказать Джюсу, который (после оживления им медведя Топотуна и деревянного клоуна Эота Линга) прослыл злым волшебником и наследником искусства Гингемы. Поэтому создание армии шло быстрыми темпами.

Когда изготовление и обучение первых пяти взводов (по десять солдат в каждом), пяти капралов, стоящих во главе этих взводов, и генерала Лана Пирота было завершено, деревянная армия захватила Когиду. Дуболомам было приказано окружить деревню, чтобы не дать Жевунам возможности предупредить Према Кокуса. Когидские кузнецы получили приказ выковать сабли для генерала и капралов. Тогда же была принята система нумерации солдат и раскраски взводов в разные цвета (первопричиной тому послужила просьба дуболомов дать им одежду, так как Жевуны дразнили их «голыми»). Перевооружение армии и покраска солдат (с привлечением местных маляров) заняли несколько дней, затем армия Урфина Джюса выступила в поход. Према Кокуса и его работников удалось застать врасплох, и они, не оказав никакого сопротивления, признали себя побеждёнными. Урфин Джюс стал правителем Голубой страны.

Покорение Изумрудного города

Когда стало известно (от лесных птиц, для которых пересекавшие дорогу ВЖК овраги не были препятствием), что Гудвин покинул Волшебную страну и его преемником стал Страшила, хоть и прозванный Мудрым, но не обладающий никакими сверхъестественными способностями, Урфин Джюс принял решение захватить Изумрудный город. Поход деревянного войска оказался более сложным, чем можно было предполагать (дуболомы, мало знакомые с окружающим миром и не располагающие высоким интеллектом, попадали в разнообразные переделки, что приводило к многочисленным задержкам пути), но в конце концов армия достигла Изумрудного города. Однако защитники города (по одной версии — Дин Гиор, Фарамант и Страшила, по другой — все местные жители) успели закрыть городские ворота и подготовиться к обороне. Отбив нападение стаи птиц под предводительством Кагги-Карр, армия Джюса вышла к городу. Горожане отказались сдаться, и началась осада, продолжавшаяся три дня. Многочисленные атаки дуболомов были успешно отражены, и ситуация зашла в тупик. Однако посланцу Урфина Джюса (по одной из версий это был Эот Линг, по другой — филин Гуамоколатокинт) удалось найти в Изумрудном городе потенциального предателя — смотрителя дворцовой умывальни Руфа Билана, ненавидевшего нового правителя, — и вступить с ним в тайные переговоры. Ближайшим вечером слуга Руфа Билана принёс защитникам бочонок вина, в которое было подмешано снотворное. Руф Билан сам участвовал в обороне, и подозрений ни у кого не возникло. Вскоре заснули все, кроме Страшилы, связать которого для Руфа Билана и его слуги не составило труда. Затем Билан открыл городские ворота, и армия Джюса вошла в город. На следующее утро было объявлено, что Изумрудным городом отныне правит Урфин Джюс.

Руф Билан сообщил Джюсу, что Страшила послал за помощью к Железному Дровосеку, и к моменту его прибытия у городских ворот была организована засада. Руф Билан, занявший для этого место Стража Ворот, сказал Железному Дровосеку, что неприятели ушли, и открыл калитку, а под аркой ворот Дровосека встретил взвод дуболомов, которым удалось, пользуясь неожиданностью, обезоружить и связать его. Кагги-Карр осталась на свободе, но Страшила и Железный Дровосек оказались в плену у Урфина Джюса.

Волшебная страна под властью Урфина

На следующий день после сдачи города было объявлено, что желающие служить Урфину Джюсу будут приняты милостиво и получат должности при дворе. Однако большинство бывших придворных предпочли сохранить верность Страшиле и проигнорировали приглашение нового властителя. Лишь несколько человек согласились пойти на службу к Урфину, за что заслужили всеобщее презрение. Главным государственным распорядителем стал Руф Билан. Но сторонников новой власти было недостаточно, чтобы образовать пышный двор, о котором мечтал Джюс.

Страшиле и Железному Дровосеку было также предложено перейти на службу к Урфину в качестве наместников. Несмотря на то, что отказ грозил им гибелью, бывшие Правители решительно отвергли предложение тирана. Тогда Джюс дал им полгода на размышления. Этот срок Страшила и Дровосек должны были провести в старинной сторожевой башне, где все могли их видеть: Джюс рассчитывал, что это послужит наглядным доказательством его могущества и великодушия. Однако этот расчёт не оправдался: пленники стали для горожан героями.

Другие шаги нового правительства, такие как снятие изумрудов с башен и стен, также не добавили ему популярности. На «народное празднество», устроенное по случаю принятия Джюсом королевского титула («Урфин Первый, могучий Король Изумрудного города и всей Волшебной страны») людей пришлось сгонять насильно.

Производство дуболомов продолжилось и в Изумрудном городе. К первым пяти взводам постепенно добавилось ещё двенадцать. Кроме того, была создана полиция для вылавливания недовольных. Полицейские тоже изготовлялись из дерева, но были тоньше и слабее, отличались прыткостью и острым слухом. Вооружением полиции служили рогатки.

В Голубую и Фиолетовую страны были назначены наместники (Кабр Гвин и Энкин Флед соответственно), с которыми были посланы взводы деревянных солдат.

Поход Элли и Чарли Блека

Заточённые в башне Страшила и Железный Дровосек приняли решение позвать на помощь Элли. Кагги-Карр согласилась доставить в Канзас письмо — древесный лист с рисунком, изображавшим Страшилу и Дровосека за решёткой. Найти Элли было непросто, так как ворона за пределами Волшебной страны утрачивала дар речи и ей оставалось только подслушивать разговоры людей, но Кагги-Карр это удалось, и Элли получила письмо. Случилось так, что в это время на ферме Смитов гостил моряк Чарли Блек, родной дядя Элли. Он и раньше мечтал побывать в Волшебной стране, о которой ему рассказывала племянница, но теперь для этого путешествия появилась существенная причина. После долгих уговоров родители Элли согласились отпустить её в опасное путешествие вместе с Чарли.

В каком направлении находится Волшебная страна, было известно, Чарли, Элли с Тотошкой и Кагги-Карр удалось достичь Великой пустыни. На построенном Чарли сухопутном корабле они пересекли значительную часть пустыни, но затем надолго застряли у притянувшего их Чёрного камня Гингемы и неминуемо погибли бы, если бы Кагги-Карр не принесла по совету волшебницы Виллины гроздь чудесного винограда, разрушавшего чары камня. Переход через горы благодаря разведке Кагги-Карр оказался не очень трудным, и в конце концов путники оказались в Голубой стране.

На первом военном совете было принято решение позвать на помощь Смелого Льва. Вызвать его в Голубую страну отправилась Кагги-Карр. Однако на обратном пути она остановилась на несколько дней в Изумрудном городе и рассказала Страшиле и Железному Дровосеку об успехе своей миссии. Страшила же вскоре упомянул о возвращении Элли в импровизированной речи перед горожанами. Так, несмотря на обещание Кагги-Карр, а затем и Страшилы, хранить прибытие людей из-за гор в тайне, Урфину Джюсу стало известно о появлении Элли, и меры безопасности были усилены, что впоследствии заставило Элли и Чарли искать потайные пути к Изумрудному городу.

Однако прежде чем отправляться в путь, Чарли решил освободить Голубую страну от наместника Кабра Гвина. С помощью Жевунов удалость заманить Гвина в лес и взять в плен сначала дуболомов из взвода охраны, а потом и самого наместника. На следующее утро состоялся суд, на котором было принято решение отправить Кабра Гвина в Изумрудный город без охраны. Испугавшись саблезубых тигров и других опасностей, он предпочёл каторжные работы на рудниках.

Сам отряд освободителей тоже двинулся к столице по дороге, вымощенной жёлтым кирпичом, однако вскоре после переправы через реку им пришлось скрываться, так как на всех дорогах были выставлены полицейские дозоры. Кагги-Карр предложила воспользоваться заброшенным подземным ходом, ведущим к сторожевой башне. С помощью королевы мышей Рамины вход в этот коридор удалось найти, и после многочисленных приключений отряд собрался в башне. Однако одновременно с освобождением Страшилы и Дровосека надо было организовать побег Дина Гиора и Фараманта. Элли, переодевшись местной жительницей и с помощью повара Балуоля пробравшись к камере Дина Гиора и Фараманта, передала им пилку для перепиливания решётки. Беглецам удалось выбраться из города, причём жители окрестных ферм по договорённости с Фарамантом направили полицейских по ложному следу. Во время погони за пленниками, уходившими в это время в противоположном направлении, по нелепой случайности погиб начальник полиции: собственные подчинённые расстреляли его из рогаток, приняв за беглеца.

После воссоединения отряда в овраге у начала подземного хода, куда Элли привела Дина Гиора и Фараманта, Страшила принял решение отправиться в Фиолетовую страну, так как только Мигуны могли изготовить оружие, необходимое для будущей войны.

Освобождение Фиолетовой страны

Первым делом друзья решили освободить Фиолетовую страну из-под гнёта наместника, Энкина Фледа. Сам наместник был человеком трусливым, но опорой его власти служил целый взвод дуболомов под началом капрала Ельведа. Дин Гиор, возведённый Страшилой в сан фельдмаршала, предложил отправить наместнику вызов на честный бой. Друзья рассчитывали победить в сражении, полагаясь на силу и умение Железного Дровосека. Составленное совместными усилиями письмо отнесла Фледу ворона Кагги-Карр. Задетый за живое наместник решил принять бой, надеясь на лёгкую победу, так как численное превосходство было на его стороне. Однако приведённый им в условленное место отряд дуболомов был практически полностью разбит Железным Дровосеком. Дровосек одолел десятерых солдат, и лишь в последний момент уцелевший капрал Ельвед подкрался к Дровосеку сзади и сокрушил его ударом дубины. Увидев, что соперник сломлен, Энкин Флед направил капрала на стоявших поодаль друзей Элли, решив захватить девочку в плен и перебить всю её компанию. Но осуществить это убийство помешал один из Мигунов, оружейник Лестар, бросившись из засады прямо под ноги ретивому капралу Ельведу. Тотчас на поле битвы ринулись Мигуны, до сих пор тайком наблюдавшие за схваткой, и связали Ельведа и наместника. Таким образом власть Урфина Джюса в Фиолетовой стране была низложена. Мигуны помогли друзьям восстановить Железного Дровосека и все вместе стали готовиться к освободительному походу против главных сил Джюса. Лестар придумал вооружить Мигунов шипастыми металлическими булавами, чтобы крушить дубовые головы солдат Урфина, а Чарли Блек помог местным мастерам соорудить настоящую пушку, стреляющую огнём.

Разгром армии Урфина

Тем временем в столице дела Урфина Джюса шли всё хуже и хуже. Кругом его окружала ненависть, жители готовили восстание, а запасы живительного порошка, на котором зиждилось могущество Джюса, подошли к концу. На последний, 18-й, взвод дуболомов осталась лишь жалкая горсть порошка, но его не хватило, чтобы вдохнуть в деревянных воинов достаточно жизни, и Джюс отправил их в печку. Билан, опасаясь гнева короля, умышленно скрывал от него истинное состояние дел в государстве. Поэтому, не зная, насколько серьёзно вооружена армия Мигунов, Джюс решился выступить походом против Фиолетовой страны, чтобы восстановить там своё владычество. Две армии сошлись в чистом поле, но настоящего сражения не получилось. Мигуны выкатили вперёд пушку, и единственный её выстрел решил исход битвы: дуболомы, увидев, что на них летят горящие тряпки, бросились врассыпную, оставив своего повелителя на произвол судьбы. Джюс хотел было спастись бегством, но путь назад оказался отрезан: дорогу перегородили восставшие жители Изумрудной страны. Власть Урфина пала. Победители пленили поверженного короля, переловили дуболомов и отправились в Изумрудный город. Там состоялся суд. Согласно гениальной идее Страшилы, дуболомам решено было вырезать вместо злобных рож новые улыбающиеся лица. Это полностью изменило характер деревянных людей, и их решено было превратить в мирных садовников. Бывший генерал Лан Пирот сделался учителем танцев. Изменники-горожане покаялись и были прощены, за исключением главного предателя, Руфа Билана, который скрылся от справедливого возмездия в подземном ходе, ведущем в страну рудокопов. Сам Урфин Джюс, не выказавший и тени раскаяния в содеянном, был приговорён к изгнанию. Победители надеялись, что жизнь среди людей, которым Урфин причинил столько зла, станет для него достаточным наказанием и поможет перевоспитаться к лучшему. Красота Изумрудного города, изрядно пострадавшая за время владычества Джюса, была восстановлена, и вскоре Элли, Чарли Блек и Тотошка отправились в обратный путь, в Канзас.

Кризис в Стране подземных рудокопов

После падения власти Урфина его бывший первый министр Руф Билан задумал скрыться от народного гнева в подземной Пещере. Заблудившись, он случайно разрушил Священный источник, снабжавший рудокопов Усыпительной водой. Несмотря на тяжесть этого прегрешения рудокопы сохранили жизнь Билану, а король Ментахо даже дал ему место лакея при дворе. Однако с исчезновением Усыпительной воды вековой порядок в Пещере нарушился — пропала возможность усыплять королей на период междуцарствия. И когда, спустя полгода, все семь дворов (включая королей, их родственников, министров, придворных, шпионов и солдат) проснулись, в стране наступил голод, потому что народ оказался не в силах содержать такое число нахлебников. По иронии судьбы в этот самый момент в Пещере появилась Элли вместе со своим троюродным братом Фредом: дети исследовали пещеру в штате Айова, но внезапный обвал отрезал им путь назад, а затем подземная река принесла их прямо во владения рудокопов. По наущению Билана короли пленили Элли, решив, что девочка владеет волшебной силой, а значит способна восстановить Священный источник. Элли удалось послать гонца наверх, к Страшиле, с просьбой о помощи.

Прослышав о том, что Элли в плену, её друзья пришли в негодование и намеревались уже пойти войной на семерых королей, но в последний момент Страшила придумал как уладить дело миром. Делегация верхних жителей спустилась в Подземелье, и мастера Фиолетовой страны сумели проложить трубы до волшебной воды, которую теперь можно было набирать в любой момент. Каждый из королей решил тайком устранить остальных от власти, но Страшила подстроил так, что были усыплены все семь королей вместе со своими свитами — по пробуждении им внушили, будто они были ремесленниками. А вскоре выяснилось, что ничто не препятствует рудокопам переселиться наверх. Руф Билан был усыплён на 10 лет. Освобождённая Элли вместе с братом возвратилась домой на ручном драконе, причём фея Рамина предсказала девочке, что та больше не вернётся в Волшебную страну.

Вторая война с Урфином

Восстание Карфакса

Обитавшие в Кругосветных горах гигантские орлы испокон веков соблюдали строгую очерёдность выведения птенцов. Закон этот был необходим, чтобы сохранять численность племени на одном уровне (предотвращая тем самым проблемы с недостатком пищи) и избегать споров между семьями. Но вековая традиция была нарушена, когда вождь орлов Аррахес после гибели своего единственного сына и наследника присвоил очередь другого орла, Карфакса, и его подруги Араминты. Карфакс и некоторые другие орлы, полагая, что нарушение древнего закона лишает Аррахеса права быть вождём, начали готовить восстание. Однако нашёлся предатель, выдавший имена заговорщиков вождю. Аррахес предпринял неожиданное нападение на Карфакса и его сторонников. Заговорщики были разбиты, Араминта погибла, а самому Карфаксу пришлось спасаться бегством.

Пришествие «Огненного бога»

Лишившись королевского престола в Изумрудном городе, Урфин Джюс, по решению победителей, отправился в изгнание. Семь или восемь лет провёл он в своей усадьбе, мечтая о реванше. И судьба пошла ему навстречу. Волею случая Урфин спас от неминуемой смерти гигантского орла Карфакса, и тот, в знак благодарности, согласился помочь Джюсу взять власть над отсталым племенем Марранов (Прыгунов). Урфин ввёл благородного орла в заблуждение, убедив птицу, что им движет не жажда власти, а лишь желание приносить добро людям. В долину Марранов Урфин прилетел на спине Карфакса, в огненно-красном одеянии и с зажжённым факелом в руке — так Джюс изобразил из себя Огненного бога, рассчитав, что веками боявшиеся огня Прыгуны признают его своим вождём и покровителем. План оказался верен — воинственные Марраны и впрямь не оказали сопротивления, доверившись новоявленному «божеству».

Реванш Урфина Джюса

Возглавив племя Марранов, Джюс умело спровоцировал народное недовольство, а затем направил гнев Прыгунов на соседние народы — Жевунов и Мигунов, которых объявил виновными во всех тяготах жизни Марранского племени. Карфакс разгадал коварный замысел Урфина и отказался помогать его низменным планам, но было уже слишком поздно — Марраны согласились пойти войной на соседей. Урфин стал во главе спешно организованной армии и повёл её в завоевательный поход на Волшебную страну. Без особого труда полчища Прыгунов захватили Фиолетовую страну; Железный Дровосек вновь стал пленником Урфина Джюса. А вскоре, после недолгой осады, пал Изумрудный город. Даже подаренный Страшиле Стеллой чудесный телевизор, позволявший наблюдать за действиями врага, не помог соломенному человечку отразить нападение и избежать плена. Итак, блестяще разработанная операция увенчалась успехом — Джюс взял реванш и вернул себе трон короля Изумрудной страны.

Энни и Тим

Однако дальше удача отвернулась от захватчика. В Волшебную страну явилась девочка Энни (младшая сестра Элли), вместе со своим другом Тимом. Всей душой желая посетить сказочную страну Эллиного детства, ребята преодолели Великую пустыню верхом на великолепных механических мулах, питавшихся солнечной энергией. По пути Энни оказала неоценимую услугу лисьему королю Тонконюху XVI, за что получила в подарок волшебный серебряный обруч, делающий невидимкой любого, кто его надевал, и тех кто прикасался к носителю обруча. Узнав, что Урфин вновь поработил народы Волшебной страны, Энни и Тим развернули освободительную борьбу с узурпатором, в чём им оказала активную помощь Кагги-Карр, возглавлявшая подпольное сопротивление Джюсу. Под прикрытием серебряного обруча дети благополучно миновали марранские дозоры, освободили Страшилу и Дровосека и перебрались в Фиолетовую страну, где к тому времени Мигунам под руководством Лестара удалось сбросить власть захватчиков. Между тем, три отборные роты Марранов, посланные Джюсом на покорение Жевунов и рудокопов, потерпели сокрушительное поражение, столкнувшись с Шестилапыми и драконом Ойххо. Да и в самом Изумрудном городе авторитет Огненного бога среди Марранов стал падать, поскольку Прыгуны поняли, что искусство «повелевать огнём» доступно не только «богу», но и всем другим жителям Волшебной страны.

Чудовищный обман

Прознав о поражениях на Западе и Востоке и желая укрепить пошатнувшуюся дисциплину в своей армии, Джюс задумал одним решительным ударом выправить положение. Для этого он пошёл на гнусный обман, объявив, что весь гарнизон Прыгунов, оставленный в Фиолетовой стране, был жестоко вырезан Мигунами и скормлен свиньям. Преисполненная возмущением и жаждой мести, армия Марранов почти в полном составе покинула Изумрудный город и ринулась в Фиолетовую страну, чтобы отплатить Мигунам за невиданное злодейство. Но в самый последний миг обман открылся — добравшись до Фиолетовой страны Марраны увидели, как их якобы «зарезанные» товарищи мирно и весело играют с Мигунами в волейбол. В одно мгновение Марраны осознали, что всё это время Джюс их дурачил, добиваясь лишь своей личной власти. «Огненный бог» был немедленно низложен и ему пришлось спасаться бегством. А Марраны, приобщённые к цивилизации, вернулись в свою долину и стали налаживать новую жизнь — без богов, жрецов и князей, и, главное, в мире со всеми другими народами Волшебной страны.

Пробуждение Арахны и Жёлтый Туман

Пробуждение Арахны

Спустя год после падения «Огненного бога» Волшебную страну потрясли новые испытания — пробудилась от пятитысячелетнего сна злая колдунья, великанша Арахна. Узнав, что давний её соперник, волшебник Гуррикап, давно умер, Арахна вознамерилась беспрепятственно подчинить себе Волшебную страну. К сожалению для себя, за время долгого сна колдунья забыла многие важные заклинания, но часть волшебной силы у неё ещё сохранилась, и кроме того в подчинении Арахны было многочисленное племя верных гномов. Изучив созданную гномами летопись истории Волшебной страны, Арахна призвала себе в союзники бывшего предателя Руфа Билана и переживавшего очередное изгнание Урфина Джюса, однако Джюс отказался служить её захватническим планам. За прошедший год свергнутый король и бог переосмыслил свою жизнь, раскаялся в прежних злодеяниях и нашёл в себе силы устоять перед искушением вновь вернуть власть, воспользовавшись покровительством Арахны. Более того, Урфин предрёк колдунье поражение и гибель.

Тем не менее, Арахна облетела на ковре-самолёте некоторые страны Волшебного края и потребовала от населявших его народов признать её верховной владычицей. Но притязания колдуньи натолкнулись на яростное сопротивление, и злая фея вынуждена была отступить с большим уроном.

Жёлтый Туман

Первая неудача не отвратила Арахну от коварного замысла. Поразмыслив, волшебница избрала верное средство принудить строптивых жителей Волшебной страны к покорности. Она наслала на страну ядовитый Жёлтый Туман, который пагубно действовал на людей и животных, мешая им нормально видеть и даже просто дышать. Более того, колдовской Туман плохо пропускал солнечные лучи, и в Волшебной стране, впервые за долгие века, лето сменилось осенью, а затем и зимой. Урожаи погибли от холода, а дома жителей, привычных к вечному лету, были не приспособлены к морозам. Таким образом Волшебная страна оказалась на краю катастрофы.

Из сложившейся ситуации было лишь два возможных выхода — сдаться на милость Арахны или же вступить с ней в борьбу и победить. Правитель Изумрудного города Страшила Мудрый избрал второй путь, и, чтобы борьба оказалась успешной, обратился за помощью к друзьям из-за гор.

Создание Железного рыцаря и война с Арахной

Прилетевшие из Канзаса по просьбе Страшилы Энни, Тим и Чарли Блек энергично включились в организацию сопротивления великанше Арахне. По чертежам моряка Чарли мастера Мигуны создали гигантского железного рыцаря Тилли-Вилли, размерами не уступавшего Арахне. Едва сделав первый шаг, Тилли-Вилли ожил. Он стал главным воином организованной Чарли Блеком экспедиции, которая отправилась на поиски Арахны. В освободительный отряд, помимо Тилли-Вилли, вошли сам моряк Чарли, Энни, Тим, взвод дуболомов, а также Страшила, Дровосек и другие официальные лица. Попытки Арахны помешать продвижению освободительной экспедиции не увенчались успехом.

Сражение в горах и итоги войны

Тем временем целая мышиная армия под предводительством Рамины и Тима предприняла героический поход сквозь бурю и снег, вторглась во владения Арахны и лишила колдунью ковра-самолёта. Оставшись без магических средств передвижения, злая фея бросилась искать спасения в бегстве. Но участники экспедиции выследили её при помощи волшебного телевизора и, заручившись поддержкой гигантского орла Карфакса, в конце концов настигли колдунью в горах. Доблестный рыцарь Тилли-Вилли и орёл Карфакс атаковали Арахну с двух сторон. Невиданная битва исполинов окончилась гибелью злой колдуньи. А вскоре победители нашли её волшебную книгу и избавили страну от постылого Жёлтого Тумана. Племя гномов, испокон веку служившее Арахне, перешло под покровительство Страшилы, а библиотека Изумрудного города обогатилась многотомной летописью, которую гномы исправно вели на протяжении долгих тысячелетий. Изменник Руф Билан был вновь ненадолго усыплён, дабы затем пройти перевоспитание. Холода отступили, на смену зиме пришла чудесная весна, а вскоре в свои права вновь вступило вечное лето.

Инопланетное вторжение

Высадка Пришельцев

Через два с половиной года после гибели Арахны на Волшебную страну обрушилась новая беда. С далёкой планеты Рамерия на огромном звездолёте прибыла на Землю завоевательная экспедиция. Экипаж космического корабля состоял из воинственного отряда менвитов (господ) и прислуживавших им арзаков (рабов). Во главе экспедиции стоял чванливый генерал Баан-Ну. Под его началом находились также полковник Мон-Со, звёздный штурман Кау-Рук и множество менвитов низшего ранга, которым в свою очередь вынужденно подчинялись миролюбивые арзаки. Личным слугой генерала Баан-Ну был арзак Ильсор, который на самом деле являлся тайным вождём всего народа арзаков. Экипированные по последнему слову техники, инопланетяне вначале собирались завоевать всю Землю; однако наблюдения показали, что неплохо развитая и хорошо вооружённая земная цивилизация будет опасным противником. Они почти решили отказаться от завоевания, когда обнаружили явно отсталую в техническом отношении Волшебную страну (о существовании магии им не было известно). Пришельцы высадились на окраине Волшебной страны. Они обустроили военную базу в заброшенном замке Гуррикапа и развернули враждебные действия против местных жителей. С помощью лучевых пистолетов менвиты безжалостно истребляли попадавшихся им на глаза птиц; на скалах Кругосветных гор, кольцом опоясывавших Волшебную страну, захватчики разместили смертоносные пушки-радары; лётчики-менвиты захватили в плен нескольких землян, чтобы выведать у них полезную информацию. Тогда Жевуны, напуганные агрессивностью Пришельцев, обратились за помощью к Страшиле, а тот, осознав что опасность порабощения грозит на сей раз всему миру, вызвал на подмогу друзей из Канзаса. Энни и Тим в сопровождении повзрослевшего Фреда Каннинга вновь прилетели в Волшебную страну на драконе Ойххо.

Сила гипноза

Помимо лазерных пистолетов, самонаводящихся радарных установок и боевых вертолётов менвиты располагали ещё одним страшным оружием — гипнозом. Именно способность загипнотизировать собеседника, глядя ему в глаза и полностью подчиняя его своей воле, помогла в своё время менвитам превратить в рабов вольный и мирный народ арзаков: так менвиты сделались хозяевами на Рамерии и точно так же они планировали подчинить непокорных землян. Однако Ильсор, слуга генерала Баан-Ну, обладал исключительной силой воли и был способен противостоять гипнозу. Это помогло ему вести тайную борьбу за освобождение своего народа из-под власти менвитов. Вместе с тем Ильсор, втайне от генерала, наладил контакты с землянами и помог им организовать сопротивление захватчикам.

Противостояние

Под руководством генерала Баан-Ну менвиты начали активную подготовку к атаке на Изумрудный город. Помимо обычной жажды власти генералом двигало ещё и желание наживы — он рассчитывал завладеть несметными сокровищами Изумрудного города. С этой же целью он приказал группе арзаков начать добычу изумрудов на обнаруженных поблизости заброшенных шахтах. Тем временем, одна из радарных установок тяжело ранила орлёнка Гориэка, сына Карфакса, а лётчикам-менвитам удалось захватить в плен девочку Энни и бывшего подземного короля Ментахо. Сторонники Страшилы тоже не бездействовали. Пока Альфред Каннинг разыскивал необходимые минералы, чтобы соорудить взрывчатку, способную уничтожить вражеский звездолёт, Страшила заслал в стан врага разведчиков-гномов. Кроме того, отряд дуболомов, защищённых зеркальными щитами, совершил набег на лагерь инопланетян — лазерные лучи менвитов не причинили дуболомам никакого вреда, но, отражаясь от зеркальных щитов, ранили самих стрелявших. В окрестностях замка Гуррикапа появился великан Тилли-Вилли — с помощью краски и разнообразных накидок он несколько раз менял внешность, чтобы у Пришельцев создалось впечатление, будто великанов в Волшебной стране несколько. Таким образом сторонники Страшилы стремились запугать врагов. Урфин Джюс проявил самостоятельную инициативу: под видом поставщика фруктов к столу менвитского генерала, он проник в лагерь Пришельцев и внимательно следил за всем, что там происходит. В конце концов, Джюс обнаружил, что обычные изумруды помогают арзакам преодолеть гипнотическую зависимость от господ-менвитов. Урфин задался целью выкрасть шкатулку генерала Баан-Ну, чтобы раздать хранившиеся в ней изумруды арзакам и тем самым освободить их угнетённый народ из рабства.

Операция «Страх»

В назначенный час целая эскадрилья боевых вертолётов под командованием полковника Мон-Со отправилась бомбить Изумрудный город. Эта операция, придуманная генералом Баан-Ну, получила кодовое название «Страх». Страшила и его друзья приготовились достойно встретить захватчиков; Фред Каннинг даже раздал местным жителям настоящие револьверы и винтовки (он вывез из Канзаса несколько ящиков), в лесу засели дуболомы а великан Тилли-Вилли получил задание сбивать вражеские вертолёты. Но менвитской эскадрилье не суждено было долететь до Изумрудного города — прямо в воздухе она была атакована разъярёнными орлами Карфакса. Многие птицы были ранены или погибли в этой страшной битве, но им удалось отразить вражеское нашествие и вывести из строя большинство вертолётов. Оригинально проявил себя штурман Кау-Рук, отказавшись истреблять гордых орлов и нарушив тем самым приказ начальства. Незадолго до этого, Тим, надев серебряный обруч, пробрался в лагерь Пришельцев и освободил Энни. Заодно, пользуясь невидимостью, мальчишка учинил в лагере целый переполох и окатил из шланга самого генерала. Затем полчища полевых мышей Рамины изгрызли имущество менвитов, а что не могли — испортили. После всего этого в сердцах уцелевших инопланетян поселился тот самый страх, который они хотели обрушить на мирных жителей Волшебной страны.

Конец завоевательной экспедиции

Пока напуганный Баан-Ну отчаянно пытался найти новые способы, чтобы подчинить себе землян, Урфин Джюс расставил хитроумную ловушку и сумел наконец выкрасть генеральскую шкатулку с изумрудами. Таким образом, путь к свободе для арзаков был открыт. А мастера-Мигуны под началом Лестара провели по трубам Усыпительную воду прямо к лагерю Пришельцев. Вскорости были усыплены все менвиты, за исключением Кау-Рука, которому образ жизни менвитов был не по душе. Ильсор, Кау-Рук и арзаки посетили Изумрудный город, вдоволь подивившись на чудеса Волшебной страны. Затем арзаки погрузили спящих менвитов на космический корабль и, взяв с собой необходимый запас изумрудов, отправились в полёт на родную планету, сообщив ей предварительно о бесполезности завоевания Земли; вёл корабль звёздный штурман Кау-Рук. На прощание Ильсор оставил Страшиле радиопередатчик — последнюю ниточку связи инопланетян и землян.

Сиквелы «Изумрудного Города»

• В 1997—2004 гг. Сергей Сухинов написал ряд из 10 собственных сиквелов к первой книге Волкова про Волшебную страну: «Дочь Гингемы», «Фея Изумрудного города», «Секрет волшебницы Виллины», «Меч чародея», «Вечно молодая Стелла», «Алхимик Парцелиус», «Битва в Подземной стране», «Король Людушка», «Чародей из Атлантиды» и «Рыцари Света и Тьмы». Помимо них, в 2000 году Сухинов выпустил девять отдельных рассказов, сообщающих новые сведения об истории и географии Волшебной страны (а также о не упомянутых в его книгах деталях биографий некоторых персонажей), а в 2001 — приквел «Гудвин, Великий и Ужасный», в которой рассказывается история появления Гудвина в Волшебной Стране и постройка Изумрудного Города. Несмотря на то, что сам Сухинов в предисловии пишет, что написал свою декалогию, как продолжение только «Волшебника Изумрудного Города» и не брал в расчёт последующие пять книг, в его книгах всё же встречаются детали, которые у Волкова присутствуют именно в этих пяти книгах. Серия Сухинова, в отличие от Волкова, имеет более мрачные сюжеты и рассчитана на чуть более старшую аудиторию. Хотя последняя книга «Рыцари Света и Тьмы» имела конкретный финал, она в то же время оставила кучу незавершённых сюжетных линий. И если книги Волкова о Волшебной стране больше относятся к жанру сказки, то серия Сухинова уже фэнтези.
• Художник Леонид Владимирский написал собственное продолжение — книгу «Буратино в Изумрудном городе» (1996).
  • Юрием Кузнецовым написан научно-фантастический цикл "Изумрудный Дождь", в котором автор увязывает судьбы двух удаленных друг от друга миров - Рамерии и Земли через придуманные им "синхротоннели", которые позволяют мгновенно переноситься с планеты на планету. Также появляется сюжетная линия, происходящая на постсоветском пространстве с мальчиком Костей Талкиным, и в параллельном "антимире" на планете Ирэна. Исторически - именно этот цикл является первым сиквелом к циклу Волкова.

Источники

• Волков, Александр Мелентьевич. Волшебник Изумрудного города; Урфин Джюс и его деревянные солдаты. — Кишинёв: Литература Артистикэ, 1985. — 301 с. — (Сказочные повести о Волшебной стране). — 400,000 экз.
• Волков, Александр Мелентьевич. Семь подземных королей; Огненный бог Марранов. — Кишинёв: Литература Артистикэ, 1986. — 319 с. — (Сказочные повести о Волшебной стране). — 400,000 экз.
• Волков, Александр Мелентьевич. Жёлтый туман; Тайна заброшенного замка. — Кишинёв: Литература Артистикэ, 1987. — 316 с. — (Сказочные повести о Волшебной стране). — 400,000 экз.
• Д. К. Пелагейченко. [izumgorod.borda.ru/?1-10-80-00000112-000-0-0-1102636040 Энциклопедия персонажей сказок Волкова о Волшебной стране. (А — Р)]. [www.webcitation.org/65SABlJfK Архивировано из первоисточника 14 февраля 2012].
• Д. К. Пелагейченко. [izumgorod.borda.ru/?1-10-40-00000111-000-0-0-1215105692 Энциклопедия персонажей сказок Волкова о Волшебной стране. (С — Ю)]. [www.webcitation.org/65S2WkpmW Архивировано из первоисточника 14 февраля 2012].
• Анхимова О. А. Специфика образной системы повести-сказки А. М. Волкова «Волшебник Изумрудного города» / О. А. Анхимова // Проблемы детской литературы и фольклор. — Петрозаводск — Изд-во ПетрГУ, 2001.- С. 98-128.
• Бегак Б. «Правда сказки». М., 1989.
• Веселые человечки: Культурные герои советского детства: Сб. статей / Сост. и ред. И. Кукулин, М. Липовецкий, М. Майофис. — М.: Новое литературное обозрение, 2008. — 544 с, ил. «Новое литературное обозрение», Научное приложение. Вып. LXXIV. ISBN 978-5-86793-649-5.
• Галкина Т. В. «Незнакомый Александр Волков в воспоминаниях, письмах и документах» / Т. В. Галкина; Том. гос. пед. ун-т. — Томск: [Изд-во Том. гос. пед. ун-та], 2006. — 268 с. — ISBN 5-89428-206-3.
• Дубровская И. Г. Советская детская сказочная повесть 30-х годов (вопросы сюжетосложения). Автореф. дис. канд. филол. наук / И. Г. Дубровская; Горький, 1985.
• Красильникова В. Г. Психолингвистический анализ семантических трансформаций при переводе и литературном пересказе художественного текста: Автореф. дис. канд. филол. наук: 10.02.19 Моск. гос. лингвистич. ун-т.- М., 1998 — 24 с. (Анализ нескольких переводов the Wonderful Wizard на русский язык).
• Латова Н. В. Удивительные приключения «Волшебника страны Оз» в России // Детская литература — 1995 — № 1-2.
• Латова Н. В. «Чему учит сказка? (О российской ментальности)».
• Лупанова И. П. Полвека: Очерки по истории советской детской литературы. М.: Детская литература, 1969.
• Митрохина К. «Две такие разные волшебные страны. Приключения Дороти Гейл в Советском Союзе» // Первое сентября, № 82, 2001.
• Нагибин Ю. Рецензия на книгу: Волков А. Волшебник Изумрудного города. М.; Л.: Детиздат, 1939. 124 стр. Тираж 25 000 // Детская литература. 1940. № б. С. 60-61.
• Неелов Е. М. Заметки на тему «Сказка и современность» / Е. М. Неелов // Проблемы детской литературы и фольклор. — Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1995. — С. 37-39.
• Неелов Е. М. Научно-фантастические мотивы в сказочном цикле А. М. Волкова «Волшебник Изумрудного города» // Проблемы детской литературы: Межвузовский сборник. Петрозаводск; Петрозаводский государственный университет им. О. В. Куусинена, 1976. С. 133—148.
• А. Е. Неёлова. Повесть-сказка в русской детской литературе 60-х годов XX века: Дис. канд. филол. наук: 10.01.01 : Петрозаводск, 2004, 249 c. РГБ ОД, 61:05-10/155.
• Петровский М. Правда и иллюзии страны Оз // Петровский М. Книги нашего детства (2-е изд.). СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2006.
• Овчинникова Л. В. Русская литературная сказка XX века: История, классификация, поэтика: Дис. … д-ра филол. наук. — М., 2001. — 387 с.

См. также

• Список персонажей книг Волкова о Волшебной стране — краткий перечень.
• Персонажи книг А. М. Волкова о Волшебной стране — подробное описание.

Ссылки

• [izumgorod.borda.ru/ Форум «Изумрудный город»]

Отрывок, характеризующий Волшебная страна (Волков)

– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.


В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.