Жижин, Владимир Иванович

Владимир Иванович Жижин<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Заместитель начальника разведки - ПГУ КГБ СССР
январь 1991 — октябрь 1991
Предшественник:	Титов, Геннадий Федорович
Начальник Секретариата КГБ
октябрь 1988 — январь 1991
Предшественник:	Бабушкин, Александр Николаевич
Преемник:	Сидак, Валентин Антонович
Рождение:	30 июля 1949(1949-07-30) д. Хрущево Заокский район, Тульской области, РСФСР, СССР
Смерть:	30 мая 2014(2014-05-30) (64 года)
Место погребения:	Преображенское кладбище
Отец:	Иван Васильевич Жижин
Мать:	Мария Игнатьевна Жижина
Партия:	КПСС
Образование:	МГИМО
Военная служба
Годы службы:	1971 год — 1991 год
Принадлежность:	СССР СССР Россия Россия
Род войск:	ПГУ КГБ СССР, СВР России
Звание:	Генерал-майор
Награды:

Владимир Иванович Жижин (30 июля 1949 — 30 мая 2014) — советский дипломат, специалист по международным отношениям, в частности, скандинавским странам и проблемам ближневосточного урегулирования. Один из наиболее влиятельных сотрудников внешней разведки. За особые личные заслуги в 37 лет ему было присвоено звание генерал-майора, таким образом Жижин стал самым молодым генералом в системе органов госбезопасности за всю послевоенную историю. В 1991 году считался главным претендентом на должность начальника разведки.

Биография

Родился 30 июля 1949 года в деревне Хрущево Заокского района Тульской области. Его отец, Иван Васильевич, был квалифицированным слесарем, и получил работу в Москве, переехав туда вместе с семьей. Окончил в 1966 году среднюю школу с золотой медалью.

С 1966 года по 1971 год обучался в Московском институте международных отношений по специальности «международные отношения». Изучал историю скандинавских стран, норвежский и английский языки, государственное право и внешнюю политику стран Северной Европы. Окончил институт с отличием, ему была присвоена квалификация «специалиста по международным отношениям, референта по странам Запада».

Из воспоминаний первого секретаря посольства СССР в Норвегии, разведчика Грушко В. Ф.:

С Владимиром Жижиным я познакомился в Осло в 1970 году. Тогда он, студент МГИМО, проходил шестимесячную преддипломную практику в нашем посольстве. Владимир свободно говорил по-норвежски и подменял, когда была в этом необходимость, опытных дипломатов. Мне понравился этот молодой человек, проявлявший большой интерес к внешней политике, профессионально и успешно решавший различные задачи по линии посольства, легко устанавливавший контакты с иностранцами, вызывая их доверие и симпатию, обнаруживший незаурядные аналитические способности. Как-то сразу появилась уверенность в том, что он станет талантливым разведчиком... Через три года, после моего возвращения в Центр, он вновь приехал в Осло, теперь уже в качестве офицера советской внешней разведки.

По окончании института в 1971 году был рекомендован на работу в Комитет государственной безопасности СССР.

С 1971 года — на службе в разведке.

В 1970-х годах работал в третьем (англо-скандинавском) отделе Первого главного управления КГБ СССР. В статусе дипломатического работника посольства принимал непосредственное участие в переговорах с норвежской стороной по внешнеполитическим вопросам, в частности, разграничению континентального шельфа Баренцева моря, статуса спорных рыболовецких территорий («Серые Зоны»), консультациях относительно Шпицбергена и северных территорий, создания безъядерных зон, а также по вопросам экономических отношений (соглашение о рыболовстве), разведки и добычи энергоносителей и т. д.

С 1980 по 1983 год — сотрудник постоянного представительства СССР при ООН в г. Нью-Йорк. Занимался вопросами обеспечения безопасности СССР, принимал активное участие в работе делегации СССР. Из книги Грушко В. Ф.:

Жижин довольно быстро стал заметной фигурой в представительстве СССР при ООН. Он глубоко разобрался в сложных проблемах ближневосточного урегулирования, проявил себя квалифицированным экспертом по вопросам международных конфликтов вокруг Афганистана и Кипра. Было приятно узнать, что мой бывший подчиненный выделялся среди других советских сотрудников в Соединенных Штатах своими аналитическими способностями и умением заводить и поддерживать широкий круг связей. Он стал одним из наиболее доверенных лиц в окружении представителя при ООН О.А.Трояновского, неоднократно готовил проекты важных выступлений советской стороны в Совете Безопасности. Активная работа Жижина получала весьма лестную оценку как со стороны высшего руководства МИД СССР, так и со стороны нашего резидента в Нью-Йорке. Нам было известно, что иностранные, в том числе и норвежские, дипломаты ценили его умение вести политические беседы и обмениваться информацией.

С 1984 по 1988 — был командирован в представительство КГБ СССР при МГБ ГДР.

1 октября 1988 года, руководитель разведки Крючков В. А. ушел на повышение, став председателем КГБ. Жижин был приглашен на должность помощника Председателя и вскоре возглавил секретариат КГБ, проработав на этой должности до 1991 года.

29 января 1991 года вернулся в советскую внешнюю разведку в должности заместителя начальника по Европе под руководством Шебаршина Л. В. Был одним из активных участников подготовки и заключения Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений СССР-США. Карьерный рост Жижина прервали известные события Августовского путча, приведшие к разгрому комитета.

Жижин подал в отставку вскоре после назначения председателем КГБ СССР Бакатина в знак протеста против сознательного разрушения органов внешней разведки. В октябре 1991 года он был уволен по собственному желанию в запас Вооружённых Сил Российской Федерации.

С 1997 по 2001 гг. — вице-президент Акционерного общества научно-технического развития «Регион» (АФК «Система»)

С 2001 по 2002 гг. — исполняющий обязанности Президента Акционерного общества научно-технического развития «Регион» (АФК «Система»), Член Совета директоров

С 2001 по 2002 гг. — председатель Совета директоров Института Стратегических Оценок и Анализа (ИСОА), член редакционного совета и автор журнала «Вестник Аналитики»

С 2002 по 2012 гг. — начальник информационно-аналитического отдела РВО/ОАО «Зарубежнефть».

В 2012 г. вышел на пенсию по состоянию здоровья.

Скончался 30 мая 2014 года в г. Аланья (Турция), где восстанавливался после тяжёлой и продолжительной болезни. Похоронен на Преображенском кладбище в г. Москве.

Дело Трехолта

В 1984 году Жижин оказался замешан в громком деле с арестом высокопоставленного норвежского чиновника Арне Трехолта, которого обвинили в сотрудничестве с советской разведкой. Талантливый журналист, общественный деятель и дипломат, Трехолт издавна был известен своими непримиримыми левыми взглядами, которые никогда не скрывал и выступая на страницах социал-демократической прессы, и на государственной службе, где быстро продвинулся. Он являлся помощником министра торговли и судоходства, заместителем министра по вопросам морского права (участвовал в советско-норвежских переговорах по разграничению континентального шельфа Баренцева моря, в которых сыграл весьма заметную роль), работал советником представительства Норвегии в ООН.

Жижина и Трехолта связывала давняя дружба: они познакомились еще в середине 70-х, когда Жижин работал пресс-атташе в посольстве СССР в Осло и участвовал в переговорах по проблемам Баренцева моря и торгово-экономических связей двух стран. Трехолт был социал-демократом, молодым идеалистом, ярким представителем «шестидесятников», протестовавших против действий США во Вьетнаме и Греции, и на этой почве сблизился с Жижиным, который разделял его взгляды. Впоследствии на суде Трехолт признавал, что поступал недостаточно осмотрительно, поскольку знал о принадлежности некоторых своих собеседников к советским спецслужбам.
В числе свидетелей обвинения на суде заочно выступали «перебежчики» Станислав Левченко, а также Олег Лялин и Олег Гордиевский, которые давали показания заочно, причем имя последнего не упоминалось (в то время он еще не был разоблачен как британский агент и фигурировал как «надежный источник в КГБ одной из сотрудничающих с Норвегией разведок»). Гордиевский утверждал, что Трехолт входил в десятку самых важных агентов КГБ , а министр обороны Норвегии Фредрик Булль-Хансен оценил ущерб, нанесенный Трехолтом, в 5 оборонных бюджетов Норвегии.

Отсидев в тюрьме восемь лет, Трехолт был помилован королевским указом в июле 1992 год и покинул Норвегию. После освобожения Трехолт дал множество интервью и написал несколько книг, в том числе «Серые зоны. Шпион, которого не было», в которых опровергает обвинения в передаче секретной информации СССР.

В интервью Российской Газете Трехолт говорил, что после освобождения полгода жил в доме своего друга Андреаса Папандреу, бывшего премьер-министра и министра обороны Греции, а в 1993 году приехал в Россию, где встретился с Жижиным и другими российскими друзьями, которые помогли ему наладить нормальную жизнь после тюрьмы.

В своем интервью норвежскому изданию Aftenposten Жижин аналогично утверждал, что Трехолт никогда не был шпионом, хотя был «..полезным источником информации для органов советской разведки.. Трехолт был прекрасно осведомленным и образованным человеком, блестящим аналитиком и замечательным собеседником, мнение которого ценилось.. Действительно, вынашивалась идея его завербовать, но Трехолт был арестован, не будучи агентом». В статье говорится, что в 1984 году разрабатывался план завербовать Трехолта, но это должен был сделать не Жижин, который готовился к переезду на работу в Швецию, а другой сотрудник. Жижин скептически относился к возможности вербовки Трехолта, так как был его другом и знал, что тот человек «идейный». Жижин назвал полной чепухой обвинения на суде, что он якобы был оператором Трехолта. «Это лишь подтверждает, как мало они о нас знают, при этом трубя, что знают всё»,- заявил он журналистам. Он подтвердил, что во время работы в ООН в Нью-Йорке они с Трехолтом обменивались материалами, в том числе документами, что широко распространено среди сотрудников, работающих в штаб-квартире ООН, но это не было взаимоотношением с агентом. «С ним всегда было приятно общаться, в том числе из-за моего трепетного отношения к Норвегии».

Жижин также подтвердил, что имел отношение к освобождению Трехолта, заявив, что использовал своё влияние на Крючкова, чтобы убедить последнего помочь в освобождении несправедливо осужденного друга. «Мы вышли на немецкого посредника, который помог обменять Арне на какаих-то немецких диссидентов… Мы с Трехолтом продолжаем оставаться в хороших отношениях несмотря на то, что из-за нас его жизненный путь стал тернистым». По его мнению, до ареста Трехолт даже не подозревал, что Жижин также являлся разведчиком.

В последние годы стало появляться всё больше доказательств невиновности Трехолта и свидетельств того, что основные улики могли быть сфабрикованы. Норвежская комиссия по вопросам судебных убийств продолжает свою работу, и в самой Норвегии становится все больше людей, которые перестают верить в виновность Трехолта.

События 1991 года и отставка

В декабре 1990 года Жижин, тогда еще начальник секретариата КГБ СССР, и помощник начальника ВГУ КГБ полковник Алексей Егоров получили задание от Председателя КГБ Крючкова В. А. осуществить проработку возможных первичных мер по стабилизации обстановки в стране на случай введения чрезвычайного положения. Данное поручение было связано с принятием в апреле 1990 г. Верховным Советом СССР закона о чрезвычайном положении, после чего МВД, Министерству обороны, КГБ и другим ведомствам было поручено проработать по своим линиям действия, которые могли потребоваться на случай введения ЧП. Указанные материалы были подготовлены, однако до начала августа 1991 года не использовались.

В 1991 году центробежные тенденции в стране усилились. Планируемый к подписанию 20 августа новый Союзный Договор, предусматривал создание нового государства — Союз Суверенных Государств на базе 9 из 15 союзных республик СССР. 4 августа Президент СССР Михаил Горбачев улетел в отпуск на объект в крымском Форосе.

5 августа Председатель КГБ Крючков, ссылаясь на поручение М. С. Горбачева, поручил В. Жижину и А. Егорову подготовить уже подробную аналитическую справку на предмет введения в стране чрезвычайного положения на основе материалов от декабря 1990 г. По линии Министерства обороны к работе был также подключен командующий Воздушно-десантными войсками СССР П. Грачёв. По словам Грачёва, не только он, но и оба сотрудника КГБ были «не в восторге» от данного им поручения.

Из представленной Крючкову аналитической справки следовало, что «обстановка в стране сложна, но контролируема», что «введение чрезвычайного положения возможно лишь после подписания Союзного договора, а до того — только в конституционных формах» и что «введение чрезвычайного положения способно лишь дестабилизировать обстановку».

Несмотря на рекомендацию команды экспертов В. Крючкову и Д. Язову не вводить войска, и предупреждение, что введение чрезвычайного положения вызовет негативную реакцию населения, 19 августа 1991 года было объявлено о создании ГКЧП. Спустя годы после Августовского путча стало известно, почему В. Крючков мог принять такое решение. В период между 9 и 15 августа 1991 г. состоялась встреча В. А. Крючкова с Б. Н. Ельциным, на которой Крючков предложил Борису Николаевичу заменить М. С. Горбачёва на посту президента и получил его согласие^{[нет в источнике]}К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан).
21 августа Крючков предложил Ельцину полететь вместе с ним и Лукьяновым в на объект «Заря» в Форос, чтобы сообщить Горбачёву о переходе власти. Ельцин отказался и совместно с Хасбулатовым в тот день осуществил план по нейтрализации Крючкова. Хасбулатов в своих публикациях подтвердил, что они с Ельциным сумели «обмануть обманщика» и «тактически переиграть заговорщиков и арестовать их, выманив из Москвы». Версия о том, что Б. Н. Ельцин заманил путчистов в ловушку, озвучивается с 1992 года во множестве публикаций, в частности, В. А. Лебедева, Г. Х. Попова, С. Е. Кургиняна и др.

Жижин тяжело перенёс решение об объявлении ЧП до заключения нового Союзного Договора, силовое развитие событий и последовавший за этим развал системы госбезопасности, и через два месяца после Авгстовского переворота подал рапорт об отставке.

Воинское звание

Генерал-майор в запасе.

Иностранные языки

Жижин свободно говорил на английском, немецком, норвежском и шведском языках.

Награды

• Почётный сотрудник госбезопасности
• Юбилейная медаль «60 лет Вооружённых Сил СССР»
• Юбилейная медаль «70 лет Вооружённых Сил СССР»
• Медаль «За безупречную службу» 1-й, 2-й, 3-й степеней
• [de.wikipedia.org/wiki/Kampforden_%E2%80%9EF%C3%BCr_Verdienste_um_Volk_und_Vaterland%E2%80%9C Бронзовый боевой орден за заслуги перед народом и Отечеством (ГДР)]
• [de.wikipedia.org/wiki/Medaille_der_Waffenbr%C3%BCderschaft Бронзовая медаль братьев по оружию (ГДР)]
• Многочисленные награды ИНО-СВР-ПГУ, Секретариата КГБ и Погранвойск КГБ

Отрывок, характеризующий Жижин, Владимир Иванович

«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.