Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Жизнеописания прославленных живописцев, скульпторов и архитекторов
Le vite de' più eccellenti pittori, scultori e architettori

Титульный лист второго издания
Жанр:

Биография

Автор:

Джорджо Вазари

Язык оригинала:

Итальянский

Дата первой публикации:

1550

«Жизнеописания прославленных живописцев, скульпторов и архитекторов» (Le Vite de’piu eccelenti Pittori, Scultori e Architetti) — собрание 178 биографий художников Италии эпохи Возрождения (с описанием некоторых их произведений), подготовленное художником Джорджо Вазари с группой помощников. Напечатано в 1550 году, в расширенном виде — в 1568 году. На протяжении веков — основной (а подчас и единственный) источник информации о величайших художниках Ренессанса. Отправная точка развития истории искусств, наиболее чтимый образец для первых специалистов по искусствоведению. В силу громадного объёма перепечатывается главным образом в извлечениях.





Работа над текстом

К созданию рукописи «Жизнеописаний» Вазари подошёл уже будучи зрелым человеком, имевшим опыт общения с различными владельцами произведений искусства, меценатами, художниками. Он вынужденно странствовал по городам и княжествам Италии, особенно когда терял очередного покровителя или же под принуждением трагических событий, которыми изобиловала история первой половины XVI века. Так, в 1537 году был злодейски убит Алессандро Медичи, очередной покровитель Вазари, а это отразилось как на его материальном, так и на душевном состоянии.

Материалы к рукописи собирались частями. Первую часть автор подготовил весной 1548 года (ему было тогда 37 лет). В печать она была отправлена летом 1549 года, когда заметки получили одобрение его высокопоставленных покровителей. Лишь в ноябре 1549 года была напечатана теоретическая часть, которой начиналось произведение, — «Введение в три искусства». В январе 1550 года издание было доведено до жизнеописания художника Доменико Гирландайо, в феврале — обнародована биография ещё жившего в то время Микеланджело. Известна точная дата, когда была завершена публикация первого издания, — это произошло 29 марта 1550 года.

Первое издание осуществил во Флоренции печатник Лоренцо Торрентино[it]; произведение имело посвящение великому герцогу Козимо I Медичи. Лоренцо Торрентино происходил из Брабанта, его настоящее имя — Лоренц ван дер Блик (1499—1563). Печатник вполне натурализовался в Италии, где поселился и где был дважды женат на итальянках.

Вазари не был вполне доволен полнотой своего сочинения. Он продолжал собирать дополнительные сведения о жизни и творчестве художников-современников и художников итальянского прошлого. Особенно — после смерти Микеланджело и посещения Венеции, мощную художественную школу которой он не решился игнорировать, несмотря на приверженность к художникам-флорентийцам и римской школе живописи.

Только через 18 лет после первого издания его сочинение приняло окончательный вид, в котором и дошло до нашего времени. Второе издание 1568 года было дополнено портретами художников, если имелись хоть какие-то их портреты. Часть портретов — выдумки, часть отсутствует, оставлена лишь роскошная графическая рамка (отделка) в стиле маньеризма.

Групповое авторство

Вазари отнёсся весьма добросовестно к созданию монументального произведения о деятелях итальянского искусства, которое ему посоветовал написать Джовио (беседа состоялась на званом обеде в присутствии Павла III). Когда первая часть рукописи была готова, он передал её Аннибале Каро, который помог ему своими замечаниями и посоветовал довести работу до конца. Позднее монах Маттео Фаэтано, имевший литературное образование, по поручению Вазари «подшлифовал» слог. Таким образом, произведение имело коллективное авторство ради соответствия тогдашним стандартам и требованиям к литературному произведению. Отсюда — анекдоты и беллетристика в материалах жизнеописаний, как, например, известные истории о музыкантах, которые услаждали слух Джоконды, пока Леонардо да Винчи писал её портрет, или о мухе, которую юный Джотто нарисовал на носу одной из фигур Чимабуэ и которую его учитель тщетно пытался отогнать. Осознание, что это не только научное и культурологическое произведение, но также и литературный памятник эпохи, пришло только в XX веке.

Ошибки Вазари как автора

При сочинении биографий Вазари, будучи весьма востребованным и занятым художником, опирался не столько на архивные документы, сколько на расспросы свидетелей, легенды, предания. Следует иметь в виду, что в области истории искусств он не имел предшественников, даже в античности, и своим сочинением фактически создавал совершенно новый жанр.

Наука, в том числе и искусствоведческая, не стояла на месте. И в XX веке произведение Вазари пересмотрели критически и с позиций современных требований. Оказалось, что автор пытался беллетризовать жизнеописания, представить их как интересные рассказы, украсил или, наоборот, унизил авторитет тех, кого не любил. Так, Вазари сообщил как факт сплетни о том, что якобы Андреа дель Кастаньо из зависти убил своего учителя. Эти байки были приняты современниками как документальные свидетельства. Авторитету талантливого Кастаньо был нанесён сокрушительный удар, его фрески закрасили, имя вычеркнули из памяти.

Вазари был патриотом Флоренции и включил в книгу биографии всех известных флорентийских мастеров, приписав флорентийцам даже изобретение гравюры. Этого ему показалось мало, и он включил даже биографии второстепенных и малоизвестных мастеров — только потому, что они были флорентийцами. До иностранных художников Вазари нет дела, и даже на венецианское искусство он смотрит весьма снисходительно. Особенную неприязнь он испытывал к Тинторетто, отказав венецианскому мастеру в праве на отдельную биографию в своей книге. Информацию о Тинторетто он поместил в биографии Баттисты Франко[it], который никак не равнялся в одарённости Тинторетто.

Вазари в своей книге подробно повествует о собственном творчестве и не стесняется отдавать должное своему таланту живописца и архитектора.

Влияние

Произведение Вазари тщательно изучали и перечитывали как при жизни автора, так и после его смерти. Способствовали этому и переиздания произведения в Англии, Франции, в самой Италии. Нет сомнений, что произведение итальянца повлияло на замысел и появление аналогичного произведения, созданного на севере Европы Карелом ван Мандером (Het Schilderboeck, 1604). «Книга о художниках» Мандера носит компилятивный характер и является переводом легенд, воспоминаний и фактов из различных источников, не всегда достоверных. Достоинством книги Мандера было возвращение в историю искусств имен забытых художников Северного Возрождения, включая великого Грюневальда.

Встречи со многими выдающимися художниками побудили немецкого художника XVII века Иоахима Зандрарта к описанию жизнеописаний художников-современников в книге «Немецкая академия». Произведение разрасталось, и в круг вошли также жизнеописания мастеров прошлого. Историческое значение произведения Зандрарта значительно повысили гравюры-портреты художников. Только благодаря этим гравюрам сохранился, например, портрет Клода Лоррена, который сам не писал автопортретов, а его, кроме Зандрарта, никто не портретировал. Зандрарт в XVII веке стал наследником и немецким продолжателем дела итальянского искусствоведа Джорджо Вазари.

В самой Италии в начале XVIII века искусствоведческий подвиг Вазари попытался повторить Джованни Пьетро Беллори. Более поздние издания, снабженные комментариями разных авторов, неоднократно выходили за прошедшие десятилетия. В 1878 г. сочинение Вазари вышло во Флоренции под редакцией Гаэтано Миланези.

Структура произведения

Произведение разделено на пять частей:

Сочинение Вазари в России

Первое сокращенное русское издание Вазари подготовило в 1933 году издательство Academia. Над переводами текстов работали А. Габричевский, Ю. Верховский, А. Дживелегов, которому принадлежит вступление. До настоящего времени чаще всего перепечатывается именно подборка из 12 биографий, включая Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэля, Тициана, Микеланджело.

Более полный русский перевод сочинения Вазари был выполнен в середине XX века А.И. Венедиктовым под редакцией А.Г. Габричевского. Впервые увидел свет в 1956 году. Уже тогда [www.google.ru/search?tbm=bks&hl=ru&q=вазари+1956+бенедиктов&btnG=#hl=ru&newwindow=1&safe=off&tbm=bks&sclient=psy-ab&q=%22Перевод+на+русский+язык+изобилует+неточностями%22&oq=%22Перевод+на+русский+язык+изобилует+неточностями%22 отмечалось] его невысокое качество.

Напишите отзыв о статье "Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих"

Ссылки

  • [books.google.ru/books?id=ePjZX3bHDJYC&printsec=frontcover Электронная версия] издания 1568 года на Google Books
  • [vsemirniysledopyt.ru/b/229263/read 12 биографий на русском]
  • Русский перевод 1956-1971 гг: [www.vostlit.info/Texts/rus17/Vazari_2/index.phtml?id=10562 Том I], [www.vostlit.info/Texts/rus17/Vazari_3/index.phtml?id=11509 Том II], [www.vostlit.info/Texts/rus17/Vazari_4/index.phtml?id=12781 Том III], [www.vostlit.info/Texts/rus17/Vazari_5/index.phtml?id=14550 Том IV], [www.vostlit.info/Texts/rus17/Vazari_6/index.htm Том V]
  • [www.ais-aica.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=4160:zhizneopisaniya-dzhordzho-vazari-i-novellistika-vozrozhdeniya-2&catid=475&Itemid=191 К.А. Чекалов. «Жизнеописания» Джорджо Вазари и новеллистика Возрождения]

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

 Для улучшения этой статьи желательно?:

Отрывок, характеризующий Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих

Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Жизнеописания_наиболее_знаменитых_живописцев,_ваятелей_и_зодчих&oldid=81448116»