Жизнь Мухомацу (фильм, 1958)
| Жизнь Мухомацу | |
| яп. 無法松の一生 (мухомацу-но иссэй) в СССР — «Человек-рикша» | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
103 мин. |
| Страна | |
| Язык |
японский |
| Год | |
«Жизнь Мухомацу» (в советских энциклопедических изданиях упоминается как «Мухомацу, человек-рикша»[1][2]; в прокате СССР демонстрировался с января 1960 года под названием «Человек-рикша»[комм. 1]; яп. 無法松の一生, мухомацу-но иссэй; англ. The Life of Wild Matsu) — фильм-драма режиссёра Хироси Инагаки с участием звезды японского кино Тосиро Мифунэ, вышедший на экраны в 1958 году. Экранизация романа Сюнсаку Иваситы «Жизнь Мацу Неприрученного». Фильм удостоен Золотого льва 19-го Международного кинофестиваля в Венеции.
Содержание
Сюжет
Жил в городе Куруме рикша по имени Мацугоро. Был он озорной, весёлый, смелый, никому ничего не уступал, не прощал никаких обид. За грубость и озорство его прозвали «Неприрученным». Все его побаивались, но и уважали за справедливость и доброту.
Однажды Мацугоро увидел, как ребятишки прыгали с дерева и один из них не решался последовать за товарищами. Мацу начал стыдить его — мужчина должен быть смелым. Мальчуган прыгнул и ушиб ногу. Пришлось Мацу доставить его домой. Так впервые он увидел мать Тосиро — красавицу Рёоко, жену лейтенанта Ёсиока. Сильно простудившись, умер отец Тосио, и Мацу стал верным и преданным другом мальчика. Как будто подменили рикшу — он стал внимательным, нежным, играл с Тосио, защищал его от драчунов, помогал воспитывать его. И всё это делал он из любви к прекрасной Рёоко.
Шли годы, вырос Тосио, уехал учиться в университет, теперь ему больше не стал нужен его преданный друг Мацу, он даже стеснялся его. Тоскливо и одиноко было на душе у Мацу, его единственная радость в жизни — Тосио не был с ним. А в своей любви к Рёоко он не признался бы даже под страхом смерти. Ведь он неграмотный простой, бедный рикша, а она госпожа.
С горя запил Мацу, и однажды морозным утром его нашли мёртвым в снегу. Все свои сбережения он завещал Тосио и Рёоко.
В ролях
- Тосиро Мифунэ — Мацугоро
- Хидэко Такаминэ — Рёоко Ёсиока, вдова лейтенанта Котаро
- Хироси Акутагава — лейтенант Котаро Ёсиока
- Тёко Иида — Отора, хозяйка гостиницы
- Тисю Рю — арбитр Юко
- Каору Мацумото — юный Тосио Ёсиока
- Кэндзи Касахара — Тосио Ёсиока
- Харуо Танака — Кумакити (Кума)
- Дзюн Татара — работник театра
- Нобуо Накамура — брат Ёсико
- Тиэко Накакита — заловка Ёсико
- Бокудзэн Хидари — хозяин таверны
- Итиро Арисима — разносчик медикаментов
- Кокутэн Кодо — Масаи Юдзи
Премьеры
-
— национальная премьера фильма состоялась 22 апреля 1958 года в Токио[3]. -
— мировая премьера фильма прошла в Италии в сентябре 1958 года в рамках конкурсного показа на Венецианском кинофестивале[3]. -
— премьера во Франции 12 декабря 1958 года[3]. -
— фильм демонстрировался в советском кинопрокате с января 1960 года под названием «Человек-рикша»[4]. -
— на американском континенте фильм впервые был показан в США 3 мая 1960 года[3].
Награды и номинации
Международный кинофестиваль в Венеции (1958)
- Главный приз «Золотой лев» святого Марка[5]
- Кинопремия «Кинэма Дзюмпо»
- номинация на премию за лучший фильм 1958 года, однако по результатам голосования занял лишь 7 место[6].
О фильме
Режиссёр Хироси Инагаки уже снимал в 1943 году «Жизнь Мухомацу» (основанный на этом же самом сценарии) со звездой фильмов «дзидайгэки» Цумасабуро Бандо в главной роли. Спустя пятнадцать лет он решил сделать ремейк собственной картины в цвете и в расчёте на популярность звезды нового поколения Тосиро Мифунэ.
Мифунэ, связанный контрактом с «Тохо» не мог отказаться от роли, но относился к этой работе с нескрываемой неприязнью, о чём признался в одном из своих интервью:
«Этот фильм был повторением ранее поставленной картины. Я не был удовлетворён. Связанный контрактом со студией, я был вунужден выполнять свои обязательства. Я не люблю повторений, так как зрители, видевшие оригинальную версию, смотрят затем и новую, которая, как правило, проигрывает в сравнении...»[7]
И хотя фильм 1958 года получился намного более успешным, нежели его предшественник, а получив «Золотого льва» Венецианского кинофестиваля обошёл все экраны мира (от США до СССР), он так и остался нелюбимым дитя актёра. Известный российский киновед и критик Инна Генс в своей книге об актёре Тосиро Мифунэ объясняет его отношение к этой работе:
«... У Мифунэ остро развито чувство самокритичности. Широкая известность не вскружила ему голову. Его природная скромность, которую не поколебали годы, выражается в первую очередь в недооценке того, что им сделано.»[8]
Напишите отзыв о статье "Жизнь Мухомацу (фильм, 1958)"
Комментарии
- ↑ В советском прокате фильм демонстрировался с января 1960 года, р/у Госкино СССР № 1255/59 (до 19 ноября 1964 года) — опубликовано: «Аннотированный каталог фильмов действующего фонда: Художественные фильмы», М.: «Искусство»-1963, С. 361.
Примечания
- ↑ Генс, Инна Юлиусовна. Большая советская энциклопедия: статья о Тосиро Мифунэ. — М.: Советская энциклопедия 1969—1978
- ↑ «Кинословарь».— М.: Советская энциклопедия, 1986—1987. — С. 150. — 640 с.
- ↑ 1 2 3 4 [www.imdb.com/title/tt0051955/releaseinfo?ref_=tt_ql_9 Muhomatsu no issho (1958)] on IMDb-Release Info (яп.)
- ↑ [fenixclub.com/index.php?showtopic=119228 Список зарубежных фильмов в прокате СССР с 1955 по 1991 гг.] на форуме киноклуба «Феникс» (рус.)
- ↑ [www.imdb.com/title/tt0051955/awards?ref_=tt_ql_4 Muhomatsu no issho (1958)] on IMDb-Awards (англ.)
- ↑ [www.rinkworks.com/checklist/list.cgi?u=grethiwha Kinema Junpo Top YBY] on Rinkworks.com (англ.)
- ↑ «Cinema» (California), vol. 3. No. 6. p. 29.
- ↑ Генс, Инна Юлиусовна. Тосиро Мифунэ / (Мастера зарубежного киноискусства) — М.: Искусство, 1974. — 166 С. (стр. 61)
Ссылки
- «Жизнь Мухомацу» (англ.) на сайте Internet Movie Database
Литература
- Генс, Инна Юлиусовна. Тосиро Мифунэ / (Мастера зарубежного киноискусства) — М.: Искусство, 1974. — 166 С. (стр. 56-64)
Отрывок, характеризующий Жизнь Мухомацу (фильм, 1958)
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
