Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина
Поделись знанием:
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.
Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.
1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
| Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина | |
| Жанр: |
роман-анекдот |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата написания: | |
| Дата первой публикации: |
Р.: YMCA-Press, 1975.[1] |
«Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» — роман-анекдот Владимира Войновича.
Первая, и самая известная книга трилогии (позже получившая название «Лицо неприкосновенное»), написана в 1963—1969 годах.
Впоследствии авторский замысел развился во вторую («Претендент на престол», 1979) и третью («Перемещённое лицо», 2007) книги о Чонкине.
Содержание
Сюжет
Книга первая. «Лицо неприкосновенное»
Действие первой части романа происходит в 1941 году в СССР, перед началом и в первые месяцы Великой Отечественной войны.
В небольшой деревушке Красное совершает вынужденную посадку военный самолёт У-2. Командование не имеет возможности отбуксировать самолёт и решает выставить возле него часового.
В воинской части неподалёку от Красного проходит службу рядовой Иван Чонкин. Неказистый и простодушный солдат, с внешностью, далёкой от внешности образцового воина, отбывает воинскую обязанность в хозяйственном подразделении полка, занимаясь тем, что убирает навоз. Именно его командование отряжает на пост возле самолёта в деревне Красное.
Чонкин попадает в деревню и через некоторое время начинает сожительствовать с почтальоном Нюрой. Вскоре он переносит пост часового в избу к Нюре. Начинается война и о Чонкине с его самолётом благополучно забывают. О нём бы и не вспомнили, если бы не случилась неприятность. Корова Нюры съела экспериментальные посадки «гибрида помидора и картофеля» местного самодеятельного селекционера Гладышева, убеждённого последователя Т. Д. Лысенко. Мстительный колхозник написал на Чонкина донос в районное отделение НКВД. Местные чекисты оперативно реагируют на сигнал общественности, но взять дезертира под стражу оказывается непросто: Чонкин и Нюра успешно обороняют своё маленькое хозяйство. В итоге для задержания «банды Чонкина» мобилизуется целый полк Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Чонкин был легко ранен в результате прямого попадания снаряда в отдельно стоящий сортир Нюры. Генерал, удивлённый тем, что полк сражался с одним рядовым и девушкой, награждает его медалью, снятой со своего кителя. Но затем, увидев приказ об аресте Чонкина, отменяет своё решение о награде (один из чекистов выдирает медаль из гимнастёрки). Чекисты увозят Чонкина из деревни.
В это же время, в полном соответствии с тезисом Ф. Энгельса о том, что, как человек создал труд, так и труд создал человека, высказанным им в книге «Диалектика природы», мерин по кличке Осоавиахим становится человеком, после чего работать в колхозе отказывается. Вскоре он гибнет от шальной пули, а под копытом у него находят записку: «Прошу считать меня коммунистом».
Персонажи романа
Люди
- Иван Васильевич Чонкин — солдат РККА, рядовой батальона аэродромного обслуживания.
- Опаликов — подполковник, командир полка, где служит Чонкин.
- Пахомов — подполковник, командир батальона, где служит Чонкин.
- Ярцев — старший политрук воинской части, где служит Чонкин.
- Песков — старшина, ротный командир Чонкина, «упитанный розовощекий блондин».
- Самушкин — рядовой, однополчанин и заклятый враг Чонкина.
- Нюра Беляшова — почтальон, колхозница, сожительница Чонкина.
- Иван Тимофеевич Голубев — председатель колхоза «Красный колос», горький пьяница.
- Килин — парторг колхоза «Красный колос».
- Волков — счетовод колхоза «Красный колос», однорукий.
- Кузьма Матвеевич Гладышев — колхозный кладовщик и самодеятельный селекционер.
- Федька Решетов («Плечевой») — сосед Нюры, «рыжий мордатый верзила».
- Леша Жаров — колхозный пастух, бывший заключенный.
- Афродита (Ефросинья) — жена Гладышева, «грязная баба».
- Геракл — сын К. М. Гладышева и его жены Афродиты.
- Люшка Мякишева — уроженка деревни Красное, знатная доярка-передовица.
- Баба Дуня — деревенская самогонщица.
- Афанасий Петрович Миляга — капитан НКВД, глава районного отделения НКВД.
- Филиппов — лейтенант НКВД, подчиненный капитана Миляги.
- Клим Свинцов — сержант НКВД, подчиненный капитана Миляги.
- Капа — секретарша и сожительница капитана Миляги.
- Моисей Соломонович Сталин — старый еврей, сапожник.
- Дрынов — генерал, командир дивизии.
- Лапшин — полковник, подчиненный генерала Дрынова.
- Букашев — младший лейтенант, адъютант полковника Лапшина.
- Сергей Никанорович Борисов — второй секретарь Долговского райкома партии.
- Андрей Ревкин — первый секретарь Долговского райкома партии.
- Серафим Бутылко — поэт, сотрудник районной газеты «Большевистские темпы».
Животные
- Осоавиахим — мерин, «подопечный» Гладышева.
- Красавка — корова Нюры Беляшовой.
- Борька — кабан Нюры Беляшовой.
Проблематика
Главный герой романа представляет собой сочетание Иванушки-дурачка — носителя народной нравственности и здравого смысла, и бравого солдата Швейка[2] Ярослава Гашека. Конфликт, который возник вокруг публикации романа, главным образом проистекал из парадоксальной природы произведения. Маленький нелепый человек, рядовой солдат большой войны оказывается в центре событий, которые никак не соответствуют масштабам его личности.[3]
…сказка, вообще фольклор, сразу приходит в голову при размышлении об образе Чонкина, […]. Вероятно, в этом залог его успеха и долгой читательской жизни. Чонкин опирается на народный архетип. А это среди прочего значит, что и его, Чонкина, можно интерпретировать, видоизменять, использовать, как того же Иванушку Дурачка или Емелю.
Пётр Вайль[3]
Работая над романом, автор во многом опирался на фольклор и мифы, которые возникали вокруг армии и войны. Так описывает автор своего героя:
Чонкин не идиот, он обыкновенный простодушный человек, хотя немножко смахивает и на Швейка, и на Василия Тёркина, и на сказочного русского солдата, который в огне не горит и в воде не тонет, и на Тиля Уленшпигеля. Я его не задумывал, как идиота. Просто он оказывался в идиотских ситуациях, в которых нормальный человек вполне может стать идиотом. А это наши, обычные советские ситуации.
Владимир Войнович[4]
Даже в конце 1980-х годов, с началом эпохи перестройки, горячая дискуссия вокруг романа не угасала. Автора обвиняли в издевательстве над идеалами, очернении облика советского солдата, который выиграл войну. В 2002 году Екатеринбургская епархия резко выступила против гастрольного показа спектакля «Иван Чонкин» в постановке Алексея Кирющенко, считая образ Чонкина оскорблением самого понятия армии и истории.[5][6]
История создания и публикация
Замысел романа появился у Владимира Войновича ещё в 1958 году с небольшого рассказа «Вдова полковника». Постепенно обдумывая роль главного персонажа, писатель начинает работу над романом. Первая часть книги («Лицо неприкосновенное») была закончена в 1970 году. Официально напечатать роман, являющийся откровенным вызовом системе, не представлялось возможным.[7]
Роман выходит в «самиздате» и подпольно перепечатывается и распространяется в СССР. В 1960-х годах Владимир Войнович вошёл в литературную и политическую оппозицию с властями.
Выпуск в 1975 году [1] первой части «Жизни и необычайных приключений солдата Ивана Чонкина» отдельной публикацией на Западе (издательство YMCA-Press[1]) стал окончательным приговором для карьеры Войновича — как члена Союза писателей СССР.
В 1979 году опубликована вторая часть романа: «Претендент на престол, или Дальнейшие приключения солдата Ивана Чонкина».
В конце 1980 года Войнович был выслан в ФРГ.
Впервые публикация сокращённой версии романа в СССР была осуществлена только с началом эпохи перестройки в журнале «Юность» (1988, № 12; 1989, № 1, 2).
В 2007 году вышла третья часть — «Перемещённое лицо», повествующая о послевоенной судьбе героев (по авторскому предисловию, приключений в первых двух книгах достаточно было, а тема жизни как раз осталась нераскрытой). Интересно, что в финале автор затрагивает тему Интернета, не существовавшего на момент написания первых двух книг.
Интересные факты
- В первой части трилогии автором допущена неточность: преследуя во сне самолёт, Чонкин избавляется от тяжёлой винтовки, как от ненужной, поскольку старшина забыл выдать ему патроны, однако, в ходе дальнейшего повествования, ведёт стрельбу очень часто. Впрочем, патроны он мог взять в самолёте, из боекомплекта бортового пулемёта.
- В третьей книге Чонкин отправляется в Большой театр на балет «Спартак», где на него производит большое впечатление «Танец с саблями», который, вообще-то, является частью другого балета Хачатуряна, «Гаянэ».
Адаптации
В конце 80-х Эльдар Рязанов страстно желал снять фильм по роману. Английские продюсеры навязывали на заглавную роль М. Барышникова, но режиссёр отказался. На роль Чонкина Э. Рязановым был выбран Владимир Стеклов, а на роль Нюры Наталья Гундарева, но фильм так и не вышел.
Были сняты два фильма про Ивана Чонкина:
- «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» / Život a neobyčejná dobrodružství vojáka Ivana Čonkina (1994, реж. Иржи Менцель)
- «Приключения солдата Ивана Чонкина» (2007 года, реж. Алексей Кирющенко)[8].
Кино- и театральными переложениями романа Войновича много лет занят Алексей Кирющенко. Студентом театрального училища, он поставил этюд по только что опубликованному в журнале «Юность» роману, а затем выпустил дипломный спектакль в Театре на Таганке. Последние несколько лет его новый антрепризный спектакль [www.comedia.ru/index.php?chp=showpage&num=41 «Чонкин»] прокатывается в разных уголках страны. В ролях: Анатолий Гущин (Чонкин), Александра Проскурина (Нюра), Яна Романченко (Нюра), Валерий Гаркалин (Миляга), Алексей Кирющенко (Бригадир Талдыкин, Миляга), Илья Бледный (Плечевой, Лейтенант НКВД Филипидзе, Младший лейтенант Букашев) [9]
- Спектакль «Солдат Чонкин» в Московском театре музыки и драмы Стаса Намина. Режиссёры: Андрей Россинский, Стас Намин. В ролях: Андрей Домнин (Чонкин), Вера Зудина (Нюра), Колитинов Ефим (Миляга) и др.
- «Самолёт Вани Чонкина» — инсценировка Юлия Кима, музыка Владимира Дашкевича [10].
- Режиссёр Александр Зыков (Заслуженный деятель искусств России) ставил пьесу Ю. Кима и В. Дашкевича под названием «Как солдат Иван Чонкин самолёт сторожил» неоднократно:
- в 1996, будучи главным режиссёром Норильского Заполярного театра драмы (спектакль получил «Золотого Остапа» в 1997 году на Пятом международном фестивале сатиры и юмора в Санкт-Петербурге [11].) В ролях: Сергей Ребрий (Чонкин), Лариса Ребрий (Нюра), Лаврентий Сорокин и др.[12]
- став главным режиссром театра «Красный факел» в Новосибирске (премьера — 19 января 2008) [13]. В ролях: Олег Майборода (Чонкин), Елена Жданова (Нюра) и др[14][15].
- «Золотую маску» 2008 в номинации «Лучший мюзикл» получил спектакль Хабаровского краевого музыкального театра «Самолёт Вани Чонкина» [16] (премьера — 3 марта 2007). Режиссёр: Владимир Оренов. В ролях: — Денис Желтоухов (Чонкин), Владлен Павленко (Кузьма Матвеевич Гладышев, «Золотая маска—2008», «Лучшая мужская роль в оперете / мюзикле»)[17].
Напишите отзыв о статье "Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина"
Литература
- Blake, Patricia. [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,922052-3,00.html Breaking Through in Fiction] // Time. 1980. Jun., 23. Monday.
- Войнович В. О моем непутёвом блудном сыне // Юность. 1990. № 1. С.76-80.
- Сарнов Б. Естественный человек в неестественных обстоятельствах // Войнович В. Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина. М.: Книжная палата, 1990. С. 523—540.
- Войнович В. Как это делалось // Искусство кино. 1989. № 8. С.128-133.
- Переяслов Н. В. «Чонкин и другие»: Эссе о нормах отпуска счастья в стране победившей диктатуры : Советский тоталитарный строй в русской литературе XX в.: Замятин, Платонов, Войнович // Донбасс. 1990. № 6. С. 150—159.
Ссылки
- [www.lib.ru/PROZA/WOJNOWICH/chonkin.txt Книга] в библиотеке Максима Мошкова
- [exler.ru/films/17-04-2002.htm Обзор фильма 1994 года] на сайте Алекса Экслера
- [archive.svoboda.org/programs/cicles/hero/21.asp Чонкин, «Герои времени»,] радио «Свобода»
Примечания
- ↑ 1 2 3 См., напр.: Войнович В. Иван Чонкин и Никита Струве // Войнович В. [lib.ru/PROZA/WOJNOWICH/34840.txt Дело № 34840].
- ↑ Гусев, Андрей. [echo.msk.ru/blog/andrei_gusev/1164620-echo/ Кто создал русского Швейка?] // «Эхо Москвы». 2013. 26 сентября.
- ↑ 1 2 Радио «Свобода». [www.svoboda.org/programs/cicles/hero/21.asp Герои времени: Чонкин]. — Автор и ведущий: Пётр Вайль. ссылка проверена 18 марта 2009
- ↑ Левин, Владимир. [www.newswe.com/index.php?go=Pages&in=view&id=1091 Привет от Чонкина: Интервью с Владимиром Войновичем] // Мы здесь. ссылка проверена 18 марта 2009
- ↑ [www.newsru.com/arch/religy/22feb2002/chonkin.html В Екатеринбургской епархии обиделись на Войновича] // News.ru. 2002 22 февраля. ссылка проверена 18 марта 2009
- ↑ [www.mk.ru/none/170462.html «Таганку» снова оклеветали ] // Московский комсомолец. 2002. 26 февраля.
- ↑ Бек, Татьяна. [lit.1september.ru/articlef.php?ID=200002401 Владимир Войнович и его герои] // Литература. 2000. № 24, июнь. С.2—3. ссылка проверена 18 марта 2009
- ↑ [sertwas.eu/view.php?video=wU-ScKAYRtE&title=%22%D0%BD%D0%B5%D0%BC%D0%B5%D1%86%D0%BA%D0%B8%D0%B9%22+%D1%8F%D0%B7%D1%8B%D0%BA видео — Миляга, — А.Кирющенко, Младший лейтенант Букашев, — И. Бледный] (Проверено 1 августа 2009)
- ↑ Коновалова Е. [archive.is/20130418025626/www.vecherka.ru/artparad/2943 Не Гаркалиным единым] // Вечерний Красноярск. 2006. 6 декабря.
- ↑ [sertwas.eu/view.php?video=2aurp7bQXkk&title=%D0%AE%D0%BB%D0%B8%D0%B9+%D0%9A%D0%B8%D0%BC+%28%D1%87%D0%B8%D1%82%D0%B0%D0%B5%D1%82+%D1%81%D0%B2%D0%BE%D0%B5%D0%B3%D0%BE+%22%D0%A7%D0%BE%D0%BD%D0%BA%D0%B8%D0%BD%D0%B0%22%29 видео — Юлий Ким читает своего «Чонкина», — Минск] 1994 (Проверено 1 августа 2009)
- ↑ Шебеко, Лада [www.theart.ru/programmaterial.cgi?id=86&program=1 Двадцать лет спустя… [: гастроли Норильского Заполярного театра драмы им. Вл. Маяковского] // Театральный Петербург. 2001. 1 июля.
- ↑ Маринова, Юлия. [arenda-sk.ru/2009/03/32-kulturnyjj-slojj-mat-chonkina-neizvestna-no-troe-priznali-sebya-ego-otcom-yuliya-marinova/ Мать Чонкина неизвестна. Но трое признали себя его отцом] [: гастрольный спекаткль во МХАТе им. Чехова ]
- ↑ Конькова, Татьяна. [www.kolmogorovschool.ru/show.html?id=450 Сермяжная правда Вани Чонкина: О новом спектакле театра «Красный факел» «Как Иван Чонкин самолёт сторожил»] // Вечерний Новосибирск. 2008. 28 февраля.
- ↑ [sertwas.eu/view.php?video=Y-pBPXaurpY&title=%22%D0%9A%D0%B0%D0%BA+%D1%81%D0%BE%D0%BB%D0%B4%D0%B0%D1%82+%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD+%D0%A7%D0%BE%D0%BD%D0%BA%D0%B8%D0%BD+%D1%81%D0%B0%D0%BC%D0%BE%D0%BB%D0%B5%D1%82+%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B6%D0%B8%D0%BB%22 видео представления] (Проверено 1 августа 2009)
- ↑ [www.red-torch.ru/performance/?59 фото представления] (Проверено 1 августа 2009)
- ↑ [www.muzteatr.khv.ru/?doc=271810032 «Самолёт Вани Чонкина»] (Проверено 1 августа 2009)
- ↑ [www.goldenmask.ru/news.php?nid=842&year=14 фото представления] (Проверено 1 августа 2009)
См. также
- «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» — кинокомедия чешского режиссёра Иржи Менцеля 1994 года.
- «Приключения солдата Ивана Чонкина» — российский восьмисерийный комедийный фильм режиссёра Алексея Кирющенко 2007 года.
Отрывок, характеризующий Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина
– Ты говоришь, при смерти?Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.
Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.
1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
