Жизнь и смерть Джереми Бентама

</th></tr> </td></tr>

Жизнь и смерть Джереми Бентама
англ. The Life and Death of Jeremy Bentham Эпизод телесериала «Остаться в живых»
Локк, лежавший в гробу, ожил на Острове
Номер серии	Сезон 5 Серия 7
Режиссёр	Джек Бендер
Автор сценария	Деймон Линделоф Карлтон Кьюз
Приглашённые актёры	Малькольм Дэвид Келли Алан Дэйл Лэнс Реддик Зулейка Робинсон Саид Тагмауи Дж. Дж. Брэдли Стефен Скибетта Аммар Дэйреисих Грайзл Толедо
Центр. персонаж(и)	Локк
Премьера	25 февраля 2009 года (ABC) 17 октября 2009 года (Первый канал)
Хронология
← Ранее	Далее →
«316»	«ЛаФлёр»
Список серий

«Жизнь и смерть Джереми Бентама» (англ. The Life and Death of Jeremy Bentham) — седьмая серия пятого сезона и девяносто третья серия в общем счёте телесериала «Остаться в живых». Центральный персонаж серии — Джон Локк. Серию посмотрели 12.078 миллионов американских зрителей и 359,000 тысяч австралийских зрителей.

Сюжет

Остров

Эпизод начинается с того момента, когда Локк исправил колесо. Нам показывают, как выживший c рейса 316 Цезарь роется в ящиках кабинета на станции Гидра. Потом входит девушка по имени Илана и зовёт его посмотреть на человека, который не летел с ними. При этом Цезарь не говорит ей, что он нашёл какие-то бумаги и обрез двустволки. Этот человек — живой и здоровый Джон Локк. На следующий день выжившие находят 3 байдарки. Илана говорит, что пилот самолёта и женщина украли одну лодку и уплыли. Далее Локка расспрашивают, как он здесь оказался. Он сказал, что помнит свою смерть.

Локк приходит к Цезарю и говорит, что знает, что это за место. И Цезарь говорит, что есть пострадавшие от крушения 316. Среди пострадавших лежит Бен, и Джон говорит, что этот человек убил его.

Воспоминания

Со сломанной ногой Локк очнулся в Тунисе, и он сразу замечает, что в поле, котором лежит, на него направлена камера слежения. Через некоторое время его забирают на машине в больницу, где его и лечат. К нему приезжает сам Чарльз Уидмор. Он заявляет, что Чарльз помнит Локка из эпизода «Бомба» и предлагает ему помощь в поиске Шестёрки Oceanic, после чего Уидмор предоставляет ему телохранителя Мэттью Аббадона. Локк и Мэттью путешествуют по миру. Локку не удаётся никого уговорить вернуться на остров, и он просит Мэттью отвезти его к своей бывшей девушке — Хелен. Выясняется, что она умерла, и Джон всё больше задумывается над словами Ричарда: «Тебе надо умереть». Между тем неизвестный убивает Мэттью. Локк пытается скрыться на машине, но попадает в страшную аварию. Его отвозят в больницу, где работает Джек Шепард, и Джон пытается убедить последнего вернуться, и при этом упоминает его отца. Локк потерял надежду и решил закончить жизнь самоубийством. Он покупает провод. Делает петлю. Уже собрался повеситься, как врывается Бен. Он рассказывает, что Джек поверил и летит в Сидней и Джону не стоит умирать. Джон говорит, что в Лос-Анджелесе есть женщина, способная оказать помощь, её имя Элоиза Хоукинг. Они уже собираются выходить из номера, как вдруг Бен начинает душить Локка. Он убивает его, обставляет всё как самоубийство, забирает кольцо Джина и уходит.

Создание

Интересные факты

• Джереми Бентам — английский философ, теоретик либерализма, как и Джон Локк.
• Чарльз Уидмор дал телефон Локку со словами, что он находится на быстром наборе под номером 23.
• Удивительный факт: когда Джон оказался в Тунисе, видно что он может ходить и чувствовать боль, хотя Бен говорил что вне острова Локка снова ждет паралич.

Ссылки

• [abc.go.com/shows/lost/episode-guide/the-life-and-death-of-jeremy-bentham/175782 Описание серии] на официальном сайте сериала
• [abc.go.com/shows/lost/photo-details/the-life-and-death-of-jeremy-bentham/175782 Кадры из серии] на официальном сайте сериала

Отрывок, характеризующий Жизнь и смерть Джереми Бентама

– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.