Жила, Фёдор Никитович

Фёдор Никитович Жила
Дата рождения	20 декабря 1923(1923-12-20)
Место рождения	посёлок Бахмач, Черниговская область
Дата смерти	18 сентября 1991(1991-09-18) (67 лет)
Место смерти	Алма-Ата
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота
Годы службы	1941—1970
Звание
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии
Связи	Рыжов, Георгий Тимофеевич, Бирюков, Александр Иванович, Васильев-Кытин, Борис Сергеевич, Балабаев, Александр Васильевич, Глазунов, Владимир Иванович, Гнучий, Пантелеймон Афанасьевич, Ломакин, Василий Иванович, Нуркаев, Талип Латыпович, Чечулин, Николай Васильевич

Фёдор Никитович Жила (1923—1991) — подполковник Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1944).

Биография

Фёдор Жила родился 20 декабря 1923 года в посёлке Бахмач (ныне — город в Черниговской области Украины). Получил среднее образование. В сентябре 1941 года Жила был призван на службу в Рабоче-крестьянскую Красную Армию. С октября 1942 года — на фронтах Великой Отечественной войны. К апрелю 1944 года гвардии сержант Фёдор Жила командовал отделением 105-го гвардейского стрелкового полка 34-й гвардейской стрелковой дивизии 46-й армии 3-го Украинского фронта. Отличился во время форсирования Днестра.

17 апреля 1944 года Жила в составе группы из десяти бойцов под командованием гвардии лейтенанта Бориса Васильева-Кытина переправился через Днестр в районе села Раскаецы Суворовского района Молдавской ССР и захватил плацдарм на его западном берегу. За двое последующих суток группа успешно отбила семнадцать немецких контратак, захватила и удержала до подхода основных сил господствующую высоту.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 сентября 1944 года за «образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм» гвардии сержант Фёдор Жила был удостоен высокого звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» за номером 5121.

В дальнейшем Жила участвовал в Ясско-Кишинёвской операции, освобождении Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии и Австрии. После окончания войны Жила продолжил службу в Советской Армии, окончил Уфимское общевойсковое училище и курсы «Выстрел». В 1970 году в звании подполковника он был уволен в запас. Проживал в Алма-Ате, работал военруком школы № 120, затем начальником спортивного лагеря. Скончался 18 сентября 1991 года, похоронен в Алма-Ате.

Был также награждён орденом Отечественной войны 1-й степени и двумя орденами Красной Звезды, рядом медалей.

Литература

• Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
• Коренев А. А. Пароль — подвиг. Кишинев, 1968.
• Церковный М. Ф., Шиганов А. Д., Юрьев Б. Ф. Героев подвиги бессмертны.- Киев, 1982.

Отрывок, характеризующий Жила, Фёдор Никитович

– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.