Жилль, Андре

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Андре Жилль
фр. André Gill

Автопортрет в газете Ля Люн
Имя при рождении:

Луи-Александр Госсе де Гин

Дата рождения:

17 октября 1840(1840-10-17)

Место рождения:

Париж

Дата смерти:

1 мая 1885(1885-05-01) (44 года)

Место смерти:

Шарантон-ле-Пон

Гражданство:

Франция Франция

Жанр:

карикатура

Работы на Викискладе

Андре Жилль (фр. André Gill), наст. имя Луи-Александр Госсе де Гин (фр. Louis-Alexandre Gosset de Guines), 17 октября 1840, Париж — 1 мая 1885, Шарантон-ле-Пон — французский художник, карикатурист и шансонье.





Жизнь и творчество

Сын графа де Гин и белошвейки Сильвии-Аделин Госсе. После смерти матери и исчезновения отца ребёнок воспитывается дедом с отцовской стороны. После службы в армии Луи-Александр поступает в Королевскую академию живописи и скульптуры в Париже.

Карьеру художника он начинает карикатуристом в журнале «Ле журналь амюзан» (Le Journal Amusant) под псевдонимом Андре Жилль. Становится самым популярным карикатуристом Франции второй половины XIX века после публикации шаржей на выдающихся людей своей эпохи в 1865—1867 годах в еженедельной газете «Ля люн» (La Lune) — на Сару Бернар, Эмиля Золя, Жюля Верна, Отто фон Бисмарка, Рихарда Вагнера и др. После того, как «Ля люн», опубликовав карикатуру на императора Наполеона III, была закрыта, А.Жилль в 1868—1876 годах работает для журнала «Л'еклипс» (L'Éclipse). Высмеивая судебную системы страны, художник помещает в номере за 9 августа 1868 года изображение государственного судьи в виде тыквы с выросшими из неё руками и ногами, — в результате чего приговаривается к нескольким месяцам тюремного заключения.

Во время Парижской Коммуны Андре Жилль принимает в ней активное участие и назначается куратором музея Люксембургского дворца; он иллюстрирует социалистическую газету Ля рю (La Rue), издаваемую его другом Жюлем Валлесом. После подавления восстания творчество художника всё чаще подвергается цензуре. В целях борьбы с ней Жилль вступает в общество «Федерация художников» (Fédération des artistes), в которой состояли такие мастера живописи, как Оноре Домье, Камиль Коро и Клод Моне. В 1873 году, в связи с усилением цензурного преследования прогрессивных художников, Андре Жилль создаёт рисунок «Погребение карикатуры» (L’Enterrement de la caricature).

В значительной степени художник политически ориентированный, в середине 1870-х годов А.Жилль всё больше начинает в своих произведениях воспевать жизнь парижской богемы. Такой поворот в его творчестве приводит к разрыву со старым другом Жилля, Жюлем Верном. В 1876—1879 годах Жилль занимает пост главного редактора журнала «Ля люн русс» (La Lune rousse). Как шансонье он выступает в Кабаре убийц (Cabaret des Assassins) на Монмартре. Для этого заведения художник рисует в 1875 году вывеску, изображающую слегка пьяненького кролика — Проворный кролик. Кабаре переняло это название, при помощи игры слов превратившись в «кролика Жилля». Вскоре после этого художник заболевает психически. Он скончался в психиатрической больнице Шарантон в парижском предместье Шарантон-ле-Пон и похоронен на кладбище Пер-Лашез, участок 95.

Память

  • В честь Андре Жилля назван переулок на Монмартре, где ему установлен небольшой памятник-бюст.

Галерея

Напишите отзыв о статье "Жилль, Андре"

Ссылки

  • [www.encres-vagabondes.com/memoire/gill.htm André Gill (на французском языке)]
  • [greatcaricatures.com/articles_galleries/gill/galleries/html/01_gill.html Карикатуры Андре Гиля]

Отрывок, характеризующий Жилль, Андре

– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.