Жилник, Желимир
| Желимир Жилник | |
| Карьера: |
1968 — наст. время |
|---|---|
| Награды: |
Золотой медведь (1969 год) |
Желимир Жилник (серб. Желимир Жилник, сербохорв. Želimir Žilnik; род. 1942 год) — югославский, сербский кинорежиссёр, один из представителей художественного направления, известного как Югославская чёрная волна.
Биография
Желимир Жилник родился в 1942 году в концентрационном лагере Црвени Крст, где была заключена его мать Милица Жилник — убежденная антифашистка и член коммунистической партии Югославии[1]. Новорожденного удалось спасти другим заключённым во время побега и передать родственникам, однако мать вскоре была расстреляна. Отец Слободан «Конрад» Жилник — активист сербского партизанского движения, в марте 1944 года взят в плен и расстрелян четниками.
Желимир рос в семье тётки, бабушки и дедушки в городе Нови Сад, Сербия. Окончил среднюю школу в 1960 году, работал в местном молодёжном творческом объединении, где увлёкся кинематографом. В киноклубе Нови-Сада начал снимать короткометражные экспериментальные фильмы. На протяжении всей ранней стадии творчества целью Желимира Жилника было достижение «грубой», практически антихудожественной эстетики.
В университете города Нови-Сад интересовался социологией, но, из-за отсутствия соответствующего курса, поступил на юридический факультет. В 1965 году начал работать в качестве ассистента на киностудии Avala в Белграде, в 1967 году выступил в качестве второго режиссёра в группе Душана Макавеева в фильме «Любовная история или трагедия телефонистки». В последующем оба режиссёра будут поддерживать товарищеские и деловые отношения на протяжении многих лет.
В 1967 году Жилник поставил свой первый в качестве режиссёра короткометражный документальный фильм «Журнал о молодёжной деревне зимой», который получил приз ЦК югославского союза молодежи и премию национального кино-журнала «Экран». В 1968 году выпустил короткометражный документальный фильм «Безработный» о трудящихся-мигрантах, тех, кто пытается найти работу как дома, в Югославии, так и за рубежом. Фильм выиграл Гран-при на фестивале фильмов в Оберхаузене в Германии. В 1969 году он получил ещё одну номинацию на приз в Оберхаузене за фильм «Движение в июне», где речь шла о студенческих демонстрациях в Белграде в 1968 году, которые произошли сразу после майских событий в Париже. Этот документальный фильм стал ярким снимком бурного периода европейской истории и предвестником дебюта Желимира Жилника в полнометражном кино — картины «Ранние работы». Этот фильм критики часто называют одним из главных произведений, выражающих художественные особенности Югославской чёрной волны: нетрадиционные формы изложения сюжета и подачи видеоряда, рассмотрение острых социальных проблем, часто с точки зрения, оппозиционной к существовавшей власти, чёрный юмор, фаталистические финалы[1]. Несмотря на вручение картине Золотого медведя Берлинале, официальные власти чрезвычайно негативно отреагировали на фильм. Начиная с 1969 года против всех режиссёров, которые выражали в своих работах названные принципы, начались преследования от нелицеприятной критики до прямой травли в средствах массовой информации, а с 1972 года — вплоть до прямых угроз физической расправы. Один из знакомых режиссёра показал ему официальное письмо в редакцию газеты, в котором предписывалось не упоминать в любых статьях фамилии Макавеева, Пе́тровича, Павловича и Жилника, за исключением случаев опубликования некрологов об их внезапной кончине. Желимир Жилник выехал в Германию на следующий же день.
В немецкий период своего творчества он продолжил изыскания в направлении осознанно «уродливой», «непрофессиональной» эстетики подачи материала. Сложность восприятия этих работ во многом повлияла на их невысокую коммерческую успешность и определённую устранённость режиссёра от мирового кинематографического процесса[1]. В конце 1970-х годов Желимир Жилник использовал предоставившуюся возможность вернуться в Югославию.
В 1989 году его фильм «Так закалялась сталь» был номинирован на главный приз Московского международного кинофестиваля, но уступил его картине «Похитители мыла»[2]. Лента «Мраморная задница» была более успешна и получила один из призов Берлинского кинофестиваля[3].
Напишите отзыв о статье "Жилник, Желимир"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Greg DeCuir Jr. [www.cineaste.com/articles/emold-school-capitalismem-an-interview-with-zelimir-zilnik-web-exclusive Old School Capitalism: An Interview with Zelimir Zilnik] (англ.). Cineaste Publishers, Inc. (№ 4, 2010). Проверено 9 февраля 2012. [www.webcitation.org/6AYagCzca Архивировано из первоисточника 10 сентября 2012].
- ↑ [www.imdb.com/event/ev0000450/1989 Moscow International Film Festival 1989]
- ↑ [www.imdb.com/title/tt0112914/awards Award for «Dupe od mramora» at IMDb]
Ссылки
Отрывок, характеризующий Жилник, Желимир
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
