Жинкин, Николай Иванович

Николай Иванович Жинкин
Дата рождения:	27 июля 1893(1893-07-27)
Место рождения:	Суздаль, Российская империя
Дата смерти:	10 октября 1979(1979-10-10) (86 лет)
Место смерти:	Москва, РСФСР, СССР
Страна:	Российская империя, СССР
Научная сфера:	психология, лингвистика
Место работы:	НИИ ОПП АПН СССР
Учёная степень:	доктор педагогических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	МГУ
Научный руководитель:	Челпанов, Георгий Иванович
Известные ученики:	И.Н. Горелов, И.А. Зимняя
Известен как:	психолог, психолингвист
Награды и премии:

Николай Иванович Жинкин (27 июля 1893, Суздаль — 10 октября 1979, Москва) — советский лингвист и психолог, действительный член Академии художественных наук, редактор Московской киностудии научного фильма, старший научный сотрудник психологического института АПН РСФСР (НИОПП). Занимался исследованиями психологических и психофизиологических механизмов порождения речевых высказываний, процессов восприятия, понимания и порождения текста как целостного психолингвистического явления. Разрабатывал психологические проблемы речевой коммуникации, понимания текста, развития речи учащихся. Заложил основы отечественной психолингвистики.

Биография

Учился на историко-филологическом факультете Московского университета, где в 1915 году был награждён золотой медалью за конкурсную работу «О методах психологического исследования». В 1916 г. закончил университет, затем преподавал психологию в ряде институтов Москвы. Начиная с 1914 г., Н. И. Жинкин входит в состав организованного его однокашником Р. О. Якобсоном Московского лингвистического кружка, где тесно общается с известными литераторами современности. В 1920-е годы занимается философскими проблемами, будучи учеником и сотрудником Г. Г. Шпета. Подготовил несколько работ по философии, которые остались неопубликованными. Также, являясь действительным членом секции философии ГАХН, в 1921—1929 гг. активно работал в комиссии по проблеме художественной формы. В ранние 30-е Н. И. Жинкин был известен, в первую очередь, как теоретик кино, сотрудничал с Б. А. Альтшулером, выступал с докладами по кинофотоискусству, писал сценарии к фильмам. Фильм «В глубину живого» (1966) был удостоен Ломоносовской премии I степени, его сценарий был отмечен на Каннском фестивале научно-популярных фильмов, а сам Н. И. Жинкин получил звание лауреата Государственной премии РСФСР.

В 1947 году в Институте психологии защитил кандидатскую диссертацию «Интонация речи в связи с общими проблемами экспрессии». В 1959 году защитил докторскую диссертацию на тему «Механизмы речи», в которой была использована оригинальная методика кинорентгеносъёмки. В 1960—61 гг. в Москве был создан научный совет по комплексным проблемам кибернетики, в котором Н. И. Жинкин возглавил секцию психологической кибернетики, где активно обсуждались вопросы искусственного интеллекта, знаковых систем и управления. Также участвовал в совещании экспертов ЮНЕСКО по программированному обучению.

Вклад в науку

Н. И. Жинкин много занимался проблемами звучащей речи, проводил эксперименты в акустической лаборатории консерватории с помощью анализа спектральной записи голосов великих певцов. После встречи в Париже в 1962 году с известным исследователем певческого голоса Раулем Хюссоном Н. И. Жинкин совместно с Ю. М. Отряшенковым и Л. А. Хромовым разработал аппаратурный комплекс регистрации микроколебаний голосовых связок, движения гортани, что позволило обосновать концепцию звукопроизводства по системному (нейродинамическому) типу.

В 1958 году вышла его ставшая впоследствии классической работа «Механизмы речи», после чего её автор «проснулся знаменитым». Основные положения книги предшествовали появлению отечественной теории речевой деятельности, оказали влияние на учёных этой области языкознания (таких, как А. А. Леонтьев, Т. В. Рябова (Ахутина), И. А. Зимняя, А. А. Залевская, И. Н. Горелов и др.), а также определили направления экспериментальных исследований. В описанных в этой книге экспериментах сам её автор выступал не только в качестве экспериментатора, но и в качестве испытуемого. Применив уникальную методику, Н. И. Жинкин сформулировал основные положения голосообразования, разработал концепцию глоточного образования слога, раскрыл парадокс речевого дыхания и разногромкости гласных звуков, определил характер управления сегментным и суперсегментным (просодическим) рядом, объяснил механизмы заикания и многие другие явления. Также было показано, что органы предартикуляции и голосовые связки активизируются и занимают определённое положение до начала артикуляции. В некоторых случаях можно даже установить, вопросительное или повествовательное высказывание будет порождено, а это, в частности, проливает свет на то, что порождение высказывания начинается с формирования его как синтаксического целого.

Однако наибольший резонанс вызвала статья в «Вопросах языкознания» «О кодовых переходах во внутренней речи», в которой на основе результатов оригинальных экспериментов постулируется взаимосвязь языка, интеллекта и сенсорики, границу между которыми часто трудно определить. Н. И. Жинкин ввёл понятие универсального предметного кода, который он трактовал как наследуемый генетически. Универсальный предметный код (УПК) — это стык речи и интеллекта, это своего рода код «чистого мышления». УПК имеет принципиально невербальную природу и представляет собой систему знаков, имеющих характер чувственного отражения действительности в сознании. Движение от мысли к слову начинается именно с работы УПК, а динамику порождения высказывания можно представить в виде перехода от УПК к вербальному коду конкретного языка. Эти теоретические положения и их экспериментальное подтверждение существенно дополняют и углубляют концепцию мышления и речи Л. С. Выготского.

В дальнейшем эти и другие идеи Н. И. Жинкина были им обобщены в книгах «Речь как проводник информации» и «Язык. Речь. Творчество». Ему принадлежит ставшая крылатой фраза: «Понимать надо не речь, а действительность». Его суждения о взаимодействия тела и разума человека, не теряя своей актуальности, звучат удивительно современно.

Смысл... начинает формироваться до языка и речи. Надо видеть вещи, двигаться среди них, слушать, осязать — словом, накапливать в памяти всю сенсорную информацию, которая поступает в анализаторы. Только в этих условиях принимается слухом речь с самого начала обрабатывается как знаковая система и интегрируется в акте семиозиса.

Н. И. Жинкин обосновал трактовку внутренней речи как механизма речемыслительной деятельности — субъективного языка, языка-посредника (или «круговорота кодов»), который субъективно не осознаётся, но обеспечивает понимание между говорящими на одном или разных языках людьми. Н. И. Жинкин по праву считается одним из непосредственных предшественников отечественной психолингвистики, его идеи активно используются и развиваются в таких современных направлениях, как когнитивная лингвистика и психология.

Библиография

Диссертации

• Жинкин Н. И. Интонация речи в связи с общими проблемами экспрессии: Дис. … канд. психол. наук. — М.: Институт психологии, 1947.
• Жинкин Н. И. Механизмы речи: Дис. … д-ра. пед. наук.- М., 1959.

Монографии

• Жинкин Н. И. Речь как проводник информации. — М.: Наука, 1982. — 157 с.
• Жинкин Н. И. Грамматика и смысл. — М., 1970.
• Жинкин Н. И. Язык. Речь. Творчество. — М.: Лабиринт, 1998. — 366 с.

Некоторые статьи

• Жинкин Н. И. Развитие письменной речи учащихся III—VII классов // Изв. АПН РСФСР. — М., 1956. — Вып. 78.
• Жинкин Н. И. О кодовых переходах во внутренней речи // Вопросы языкознания. — 1964. — № 6. — С. 26—38.
• Жинкин Н. И. Семиотические проблемы коммуникации животных и человека // Теоретические и экспериментальные исследования в области структурной и прикладной лингвистики. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1973. — С. 60—76.

Ссылки

• [psychology.net.ru/dictionaries/biography.html?word=288 Краткая биография]
• [pedlib.ru/Books/4/0494/4_0494-1.shtml К вопросу о развитии речи у детей]
• [philology.ru/linguistics1/zhinkin-64.htm О кодовых переходах во внутренней речи]
• [www.elenakosilova.narod.ru/studia2/jinkin/j.htm Механизмы речи]

Отрывок, характеризующий Жинкин, Николай Иванович

Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.