Жирный Тони

Персонаж мультсериала «Симпсоны»
Жирный Тони
Пол:	мужской
Волосы:	Седые
Возраст:	50 (на момент смерти)
Работа:	Глава Мафии Спрингфилда
Близкие родственники:	Сын: Майкл, Жена: Анна Мария (умерла), Кузен: Стройный Тони.

Жирный Тони Д’Амико (1960—2010) — персонаж мультсериала «Симпсоны», озвучен Джо Мантенья.

Жирный Тони является местным Доном и главой Спрингфилдской итальянской мафии. Его образ является стереотипным для мафии, взятым из различных фильмов и постановок. В группировку Тони входят: Джоуи, Легги, Луи, Джонни Тонкие-губы, и Фрэнки Стукач. Криминальные заработки Тони колеблются от поставок крысиного молока для школьной столовой до производства нелицензированной пиротехники. Его банда также делает попытки монополизировать различные виды законной предпринимательской деятельности, один раз вела войну с местными Якудза из-за крендельного бизнеса Мардж. В ранних эпизодах шоу Фрэнки утверждал, что Жирного Тони реально зовут Марион, однако это никогда не подтверждалось в других эпизодах.

Имя

Имя этого персонажа вызывает постоянные споры, а несколько различных настоящих имен были выявлены в течение нескольких серий.

В третьем сезоне в эпизоде «Bart the Murderer», Жирный Тони упоминается в новостях по сообщению Кента Брокмана, как Уильям «Жирный Тони» Уильямс. В эпизоде «Insane Clown Poppy», Фрэнки Сквелер говорит, что реальное имя Жирного Тони — «Марион». В восьмом сезоне в эпизоде «The Homer They Fall», комментатор боя Гомера с Дредериком Татумом упомянул Жирного Тони как Энтони «Жирный Тони» Д’амико.

Жирный Тони стоял за большинством преступлений в Спрингфилде. Преступная деятельность Тони состоит из банальных беззаконий, таких, как нелегальные азартные игры, торговля сигаретами и ромом, работают также и в других направлениях. В эпизоде «The Twisted World of Marge Simpson» Гомер заключает контракт с мафией Спрингфилда для вытеснения конкурентов Мардж с рынка торговли закусками и оказания ей помощи в производстве кренделей. Мафия требует от Мардж 100 % прибыли от крендельного бизнеса за свои услуги. Чтобы помешать Мардж, её конкурентки привели на выручку спрингфилдских якудза. Многие из спрингфилдских чиновников повязаны с мафией. Шеф Виггам брал взятки от Жирного Тони. В серии «Mayored to the Mob» Жирный Тони пытался убить мэра Джо Куимби в ответ на помехи в продаже крысиного молока. В «Poppa’s Got a Brand New Badge» Тони разрывает контракт с Гомером после того, как его бизнес по частной охране смешался с интересами банды. Гомер был бы убит, если бы не Мэгги, которая пришла на помощь со своей винтовкой. В эпизоде «Moe Baby Blues» Мардж вспоминает о том, что мафия часто собиралась возле её дома, и что она часто приносила им лимонад.

У Жирного Тони есть сын — Майкл (прототип Майкла Корлеоне из сериала Крёстный Отец), он вводится в эпизоде «The Mook, the Chef, the Wife and Her Homer» (был упомянут ранее в сериях «Moe Baby Blues» и «Seven-Beer Snitch»), где Барт говорит, что Жирный Тони убрал из Спрингфилда Макдоналдс и Burger King и поэтому Красти Бургер имеет монополию. Эпизод также свидетельствует о том, что у Жирного Тони была жена, которая «была убрана по естественным причинам», и что он один раз почти убил Шефа Виггама. В эпизоде 22 сезона «Donnie Fatso» умер из-за остановки сердца. Ему на смену пришёл кузен Обезжиренный Тони, который вскоре разжирел и стал Не очень обезжиренным Тони, или для краткости Жирный Тони.

Ссылки

• Жирный Тони (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [simpsonswiki.com/wiki/Fat_Tony Жирный Тони]  (англ.) на Wikisimpsons

Отрывок, характеризующий Жирный Тони

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.