Жирный вторник
| Жирный вторник | |
|---|---|
 </td>
| |
| Картина П. Брейгеля «Битва между Карнавалом и Постом» (фрагмент). 1559 | |
| Тип | народно-христианский |
| Значение | заговенье на Великий пост, первая встреча весны и проводы зимы |
| Отмечается | католиками и лютеранами |
| Празднование | карнавальные шествия, ряженье, танцы, игры |
| Традиции | пекут блины, пончики, булочки с кремом |
| Связан с | началом Великого поста |
Жирный вторник (англ. Shrove Tuesday; фр. Mardi gras; польск. Ostatki; — праздник-карнавал, канун Пепельной среды, знаменующей начало Великого поста. Во франкоговорящих странах называется Марди Гра (дословно «жирный вторник»); в англоговорящих — Покаянный день, Блинный день, у восточных славян аналог — Прощёное воскресенье.
Содержание
Покаянный день
«Покаянный день» (Shrove Tuesday) или «Блинный день» (Pancake Day) популярен в Великобритании, Канаде, Ирландии, Австралии, Новой Зеландии и некоторых штатах США.
В этот день англичане пекут аккуратные блины. Едят их чаще всего традиционно — тёплыми, обсыпанными сахаром и политыми лимонным соком. По традиции многие английские домохозяйки соревнуются за право поучаствовать в «блинных бегах» — забеге на 400 метров среди женщин, несущих в руках горячую сковороду с блином, который на бегу следует подбросить как минимум дважды. Забег начинается в 11 часов утра, когда звонят церковные колокола. Побеждает участница, которой удается подбросить и перевернуть блин на сковородке наибольшее число раз.
Считается, что эта традиция возникла в городке Олни[en] в Бакингемшире, когда в 1445 г. одна женщина так увлеклась печением блинов, что, когда зазвонил церковный колокол, возвещая о начале церковной службы, она побежала в церковь вместе со сковородкой, подбрасывая блин на ней, чтобы он не сгорел.[1][2]
Марди Гра
Во франкоязычных странах называется Марди Гра (фр. Mardi gras), в США также «жирный вторник» (англ. Fat Tuesday). Традиции Жирного вторника в разных странах различны, общими чертами являются обильные пиршества и карнавальные представления. В США особо празднуется в Новом Орлеане, где устраивается большое народное гулянье с продолжительным карнавалом.
Фастнахт у южных немцев
Фастнахт (нем. Fastnacht) — это обозначение карнавалов в юго-западном регионе Германии, в западно-австрийском Форарльберге, в Лихтенштейне, в немецкой части Швейцарии и в Эльзасе. Носят также название Швабско-алеманнский фастнахт.
Для шварцвальдского фастнахта характерно сокрытие личности участников — под покрывалами, необычными нарядами и особыми масками, как правило выполненными из дерева (в особых случаях — также из ткани, картона, глины или жести). В Швабии и Алемании участники карнавалов не меняют ежегодно свои нарядные костюмы, а надевают те же самые из года в год, иногда передавая их по наследству детям, которые продолжают карнавальные традиции.
В большинстве городов и селений немецкой земли Баден-Вюртемберг праздновать фастнахт начинают 6 января, на праздник Богоявления. Однако собственно фастнахт начинается в так называемый Грязный четверг (нем. Schmotzigе Dunnschtig) перед Пепельной средой (Aschermittwoch), на который выпадает апогей карнавала. Начиная с Грязного четверга по городам и сёлам южной Германии, северной Швейцарии, западной Австрии и Эльзаса движутся ряженые процессии, на площадях устраиваются представления. на улицах готовятся и поедаются угощения и пекутся особые пироги — фаснеткухли, рекой льётся пиво и глинтвейн.
Большую роль в организации фастнахта играют происходящие 6 января и несколько последующих дней собрания участников — «шутов» (Narren), на которых оглашается программа последующих праздников и утрясаются последние нерешённые детали. Следующим знаменательным днём фастнахта является Лихтмесс, в пер. Светлое собрание, Светлое гуляние; нем. Lichtmess, на 40-й день после Рождества, 2 февраля (День сурка, Громницы). В этот день «нарры»-участники в различных формах выражения напоминают своим согражданам о самых смешных или значительных событиях прошедшего года. В настоящее время эта традиция упрощена, и нарры просто следуют группами от кабачка к кабачку, где выступают с шутливыми четверостишиями и поют песни. Официально фастнахт праздничными днями не является.
«Остатки» в Польше
В Польше отмечается c Жирного четверга дня начинается Мясопуст или Запусты (польск. Mięsopust[3], Zapusty) — дни, когда проходят балы и вечеринки. В это время едят пончики с разнообразной начинкой (чаще всего с розовым вареньем), сахарной глазурью, иногда посыпанные засахаренной апельсиновой корочкой. Мясопуст всегда заканчивается во вторник, называемый в Польше «Остатки», «Селёдник» или «Куцый вторник» (Ostatki, Śledzik, Kusy wtorek).
В этот день у поляков в Великой Польше, Куявии, Мазовии и в Лодзинском воеводстве был распространён обряд «подкозёлэка» (Podkoziołek). Не женившиеся и не вышедшие замуж в прошедшем свадебном сезоне парни и девушки собирались на совместную пирушку. Молодёжь ставила на бочку перед музыкантом вырезанную из дерева или брюквы фигурку обнаженного мужчины или козла, под которой ставили тарелку или блюдо для сбора денег со всех присутствующих. Это блюдо и называли «подкозёлком». Парни поочередно вызывали на танец девушек, и они должны были класть на блюдо денежный выкуп, дававший им право на танец. При этом пели: «Ой, нужно дать под козлика, нужно дать,/Если кто-то из нас хочет выйти замуж!». Собранные деньги шли музыкантам[4]. В Куявии церемония начиналась с подшучивания над девушками как со стороны парней, так и со стороны музыканта, который в конце концов брал их под свою опеку и некоторых из них уступал парням для танцев, беря с них «подкозёлэк» (выкуп в 2-3 гроша). Выкуп платили и девушки, оставшиеся без кавалеров, либо те, за которых никто не хочет платить. Таким образом они могут себе «закупить парубков», и даже побуждались к этому парнями или женщинами[5]. В Куявии церемония иногда проходила в присутствии ряженого — «козла», а в Великой Польше у бочки, на которую клали деньги, становился парень, «державший в руках куколку, одетую по-немецки, или маленького козлика, сделанного из лоскутков»[6][7]. Всё заканчивается наступлением Пепельной среды в некоторых местах — в среду.
Мясопуст или Фашанк в Чехии
Время с Трёх королей (6 января) до пепельной среды, с которой начинается 6 недель великого пасхального поста, называют в Чехии — Мясопуст, Шибржинки, Фашанк, Остатки (чеш. masopust, šibřinky, fašank, ostatky). К последним трём дням масопуста — воскресенье, понедельник, вторник — приурочено множество обычаев, как, обходы, переодевание, особые блюда, танцы, танцевальные игры, драматические игрища, и другие формы народных забав. Основными обычаями этих дней являются шествия и обходы ряженых и музыкантов.
Состав ряженых довольно пёстрый. Из зооморфных образов чаще всего переодевались в медведя, который считался символом плодовитости, а также наряжались конём и козой. Из антропоморфных персонажей переодевались в бабу с ношей, женщину с младенцем, в которые обычно рядились мужчины, а также в трубочиста, лесника, врача, жандарма, цыгана, турка, еврея, шута и «смертушку». На юго-востоке Моравии сохранилась традиция обхода «подшабляров», исполняющих древние танцы с саблями (pod sable).
Во вторник ближе к полуночи, символически хоронят контрабас, олицетворявший мясопуст. Во время «похорон» звучат шуточные речи о грехах контрабаса и сатирические обращения к односельчанам. Веселье порой продолжается за полночь. Хозяева собираются в винном погребке и там только окончательно прощаются с масопустом[8]. На следующий день в Пепельную среду до обеда ещё можно было выпить кофе со сдобными рулетами или с молоком, и даже выпить настойки или домашнего вина.
Вастлавьи в Северной Европе
Вастлавьи — праздник, который традиционно отмечался жителями Дании, Норвегии, северной Германии, Латвии и Эстонии. Название восходит к немецкому die Fastnacht, то есть «Ночь поста». По установившейся традиции празднество распадались на две соотносящиеся друг с другом части: вастлавские друнки (вариант: трунки) (от нем. drinken — пить) и постные друнки. Водоразделом между этими двумя частями являлась Пепельная среда, которой являлась седьмая среда перед Пасхой. По-другому период праздника, который «гуляли» до Пепельного дня начиная с четверга предыдущей недели, назывался Малые вастлавьи.
В Дании дети наряжаются в разнообразные костюмы и маски, берут в руки берёзовые веточки, украшенные яркой бумагой и конфетами, и ходят с песнями по улицам, ожидая сладких подарков от прохожих.
В Норвегии празднуют три дня, начиная с «Жирного воскресения». Вся праздничная еда должна быть очень сытной: сало, мясо, молочные продукты, сдобные булочки. У норвежцев существовал обычай, когда мужчинам и женщинам полагалось откусывать от одного бутерброда. Считалось, что чем больше откусывали, тем богаче будет урожай в этом году.
В Риге Вастлавьи завершались роскошным пиром, распорядитель торжества строго следил за гостями, не позволяя им покинуть пиршество, пока они не выпьют своё пиво (так называемая средневековая пивная норма).
Даты празднования
|
|
|
См. также
|
Жирный вторник на Викискладе? |
|---|
- Жирный четверг
- Марди Гра
- Фастнахт
- Вастлавьи
- Карнавал
- Мясопуст
- Масленица
- Пепельная среда в церковной традиции
- Пепельная среда в славянской традиции
Напишите отзыв о статье "Жирный вторник"
Примечания
- ↑ [www.bbc.co.uk/religion/religions/christianity/holydays/lent_1.shtml The origin of pancake racing]. Bbc.co.uk. Проверено 28 февраля 2014.
- ↑ [www.ukstudentlife.com/Ideas/Album/Olney-Pancake-Race.htm Pancake races in Olney]
- ↑ Encyklopedia staropolska // wikisource.org (польск.)
- ↑ Dworakowski, 1964, с. 164.
- ↑ Kolberg, 1962, с. 210-211.
- ↑ Kolberg, 1962, с. 123.
- ↑ Морозов, 1997, с. 93-111.
- ↑ Яндова Я. и др..
Литература
- [www.iea.ras.ru/cntnt/levoe_meny/struktura/fotogalere/morozov.html Морозов И. А.] [centrfolk.ru/edition/books/scientific_articles/450/?sphrase_id=1050 Кукла как феномен традиционной народной культуры славян]. — М.: Изд. ГРЦРФ, 1997. — С. 93—111.
- Яндова Я. и др. [www.folklornisdruzeni.cz/vystava-cr-folklorni-velmoc-v-srdci-evropy-putuje-do-sveta/1417227/Vystava%20Folklor_bExpr850_finprew2.pdf Чешская республика: держава фольклора в сердце Европы]. [www.folklornisdruzeni.cz/ Folklorní sdružení české republiky]. [www.webcitation.org/6BVC5crN9 Архивировано из первоисточника 18 октября 2012].
- Dworakowski S. Kultura spoіeczna ludu wiejskiego na Mazowszu nad Narowi. Cz.1. — Biaіystok, 1964. (польск.)
- Kolberg O. Dzieła wszystkie. T. 3. — Wrocław; Poznań, 1962. (польск.)
Ссылки
- [kulturaviva.pl/pl/z-pogranicza-kultury/karnawal-i-zapusty,634.html Karnawał i zapusty] (недоступная ссылка с 12-05-2013 (4001 день)) // kulturaviva.pl (польск.)
- [www.bibliotekawszkole.pl/inne/gazetki/79/index.php Karnawał czas zacząć] // bibliotekawszkole.pl (польск.)
Отрывок, характеризующий Жирный вторник
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
