Аншиета, Жозе ди

Жозе ди Аншиета
порт. José de Anchieta
Дата рождения:	19 марта 1534(1534-03-19)
Место рождения:	Сан-Кристобаль-де-ла-Лагуна
Дата смерти:	9 июня 1597(1597-06-09) (63 года)
Место смерти:	Аншиета, Бразилия
Научная сфера:	история, география, этнография, религия
Место работы:	Бразилия
Альма-матер:	Коимбрский университет
Известен как:	миссионер, историк, писатель, поэт, драматург, лингвист, натуралист, врач. Считается основоположником бразильской литературы. Участник основания городов Сан-Паулу (25 января 1554 года) и Рио-де-Жанейро (1 марта 1565 года).

Жозе ди Аншиета или Хосе де Анчьета Льярена, (порт. José de Anchieta, исп. José de Anchieta Llarena; 19 марта 1534, Сан-Кристобаль-де-ла-Лагуна, Канарские острова — 9 июня 1597, Аншиета, Бразилия) — иезуитский миссионер с Канарских островов, одна из крупнейших фигур в истории и культуре колониальной Бразилии в течение первого столетия после её открытия португальцами. Участник основания городов Сан-Паулу (25 января 1554 года) и Рио-де-Жанейро (1 марта 1565 года). Писатель и поэт, признанный основоположник бразильской литературы. Составил первую грамматику языка тупи. За огромный вклад в дело просвещения и христианизации бразильских индейцев получил прозвище «Апостол Бразилии»; католической церковью причислен к лику блаженных (1980). День Аншиеты (9 июня) с 1965 года отмечается в Бразилии как национальный праздник.

Его именем названы два бразильских города — один в штате Эспириту-Санту (бывшая Реритиба), другой — в штате Санта-Катарина. 3 апреля 2014 г. он был канонизирован папой Франциском.

Биография

Семья и детство

Родился на острове Тенерифе (Канарские острова) в богатой семье.

Его отец Хуан Лопес де Анчиета, землевладелец из Уррестильи (Страна Басков), бежал на Тенерифе из-за участия в неудачном восстании комунерос против испанского короля Карлоса I (Император Священной Римской империи Карл V). Двоюродным братом Хуана Лопеса де Анчиеты был Бельтран Яньес де Оньяс-и-Лойола — отец Игнатия де Лойолы.

Мать — Менсия Диас де Клавихо-и-Льярена — принадлежала к богатому семейству еврейского происхождения (её отец Себастьян де Льярена был «новым христианином» из Кастилии, а также племянником капитана Фернандо де Льярены — одного из первых испанских завоевателей Тенерифе). К моменту брака с Хуаном Лопесом де Анчиетой она была вдовой бакалавра Нуньо Нуньеса де Вильявисенсио, «нового христианина», и матерью двоих детей.

В этом браке родилось десять детей, среди которых Хосе был третьим по счету.

Начальное образование Хосе получил у монахов-доминиканцев. В детские же годы он впервые ощутил своё религиозное призвание.

Помимо Хосе духовный сан впоследствии приняли также его единоутробный брат Педро Нуньес и родной брат Кристобаль.

Юность

Еврейское происхождение стало главной причиной отправки 14-летнего Хосе на учёбу не в Испанию, а в Португалию, поскольку Инквизиция в этой стране не была столь сурова, как в Испании. В 1548 году Аншиета переехал в Коимбру, где стал изучать философию в иезуитской Коллегии искусств при Университете Коимбры. В соответствии с духом того времени он получил в этом учебном заведении ренессансное образование, преимущественно филологическое и литературное.

В 1551 году Аншиета принес обет целомудрия перед статуей Пресвятой Девы в кафедральном соборе Коимбры и, решив посвятить себя служению Богу, вступил в новициат Общества Иисуса при Университете Коимбры. Выказывая необычайный религиозный пыл, он проводил время в многочасовых молитвах, бдениях и самобичеваниях, что ещё более ослабило и без того слабый от природы организм юноши. Помимо этого он пережил несчастный случай: ему на спину обрушилась лестница-стремянка. В результате последовавшей травмы позвоночника он на всю жизнь остался сгорбленным и никогда не избавился от приступов боли в спине.

Деятельность в Бразилии

В это время из Бразилии стали поступать просьбы о срочном направлении новых миссионеров для проведения евангелизации индейского населения. Как подчеркивал настоятель иезуитской миссии в Бразилии отец Мануэл да Нобрега, ему требовались любые сотрудники, «даже слабые разумом и больные телом». Молодой Аншиета, которому врачи к тому же порекомендовали климат Нового Света для восстановления здоровья после перенесенной травмы, с радостью отправился с миссией за океан.

Вторая по счету группа иезуитов, направлявшихся в Бразилию, в которой оказался Аншиета, отправилась в плаванье с эскадрой нового португальского генерал-губернатора Бразилии Дуарти да Кошты 8 мая 1553 года и 13 июля прибыла в Баию. В это время отец Нобрега находился в капитании Сан-Висенти, и его знакомство с Аншиетой (впоследствии переросшее в личную дружбу) состоялось позднее.

В период акклиматизации Аншиета преподавал латынь детям переселенцев и погрузился в изучение языка тупи. В октябре 1553 года группа из 13 миссионеров, среди которых находились Нобрега и Аншиета, отправилась в Сан-Висенти. После опасного двухмесячного путешествия, в ходе которого они пережили кораблекрушение, иезуиты достигли Сан-Висенти (24 декабря). Оттуда они отправились на плато Пиратининга, где 24 января 1554 года группа поселилась в маленькой бедной хижине, построенной для них индейцами гуайанас по приказу их касика Тибирисá между небольшими реками Тамандуатеи и Аньянгабау — притоками реки Тьете. На следующий день, 25 января, в праздник Обращения св. Павла, была отслужена первая месса в Пиратининге, а новое жилище посвящено Апостолу язычников. На мессе, помимо иезуитов и индейцев, присутствовал также португальский бандейрант Жуан Рамалью и его жена Бартира — дочь касика Тибириса.

Вместе со своими товарищами-иезуитами Аншиета в течение десяти лет занимался там христианизацией, катехизацией и образованием индейцев. Коллегия Сан-Паулу-ди-Пиратининга вскоре стала центром процветающего поселения, в первый год своего существования насчитывавшего 130 жителей, 36 из которых приняли крещение.

В 1563 году Мануэл да Нобрега избрал Аншиету своим помощником для крайне непростой миротворческой миссии. Не в силах более сносить жестокости португальских колонизаторов, индейцы, населявшие побережье современных штатов Сан-Паулу, Рио-де-Жанейро и Эспириту-Санту образовали так называемую «конфедерацию тамойос», вскоре заключившую союз с французскими колонистами-гугенотами, провозгласившими колонию Антарктическая Франция и основавшими форт Колиньи в заливе Гуанабара под предводительством вице-адмирала Николя Дюрана де Виллеганьона. Начиная с 1562 года нападения тамойос поставили под угрозу само существование капитании Сан-Висенти.

Нобрега и Аншиета предприняли путешествие в селение Ипероиг (современный город Убатуба, штат Сан-Паулу) и вступили там в мирные переговоры с индейцами тупинамбас (занимавших господствующее положение в конфедерации) с целью предотвратить их дальнейшие нападения на Сан-Висенти. Ключевую роль в этих переговорах сыграло великолепное знание Аншиетой языка тупи-гуарани. На протяжении пяти месяцев Аншиета оставался добровольным заложником тамойос, в то время как Нобрега для завершения переговоров вернулся в Сан-Висенти в сопровождении Куньямбебе — сына касика тупинамбас. Во время пребывания в Ипероиге Аншиете несколько раз едва удалось избежать смерти от рук индейцев-каннибалов. Переговорный процесс завершился заключением Ипероигского мира — первого мирного договора между индейцами Нового Света и европейцами, который фактически клал конец конфедерации тамойос и устранял на том этапе франко-индейскую угрозу для португальских колоний.

Находясь в индейском плену, Аншиета сложил свою знаменитую поэму De Beata Virgine Dei Matre Maria, более известную как Поэма Деве. Не имея бумаги, он, согласно легенде, каждое утро записывал двустишия на прибрежном песке и заучивал их наизусть, и лишь намного позже смог перенести более чем 4 000 строф на бумагу. Также по легенде, в плену Аншиета проделал сеанс левитации на глазах у индейцев, которые, ужаснувшись, сочли его колдуном.

В 1564 году в Бразилию во главе военного флота прибыл Эштасиу ди Са, племянник нового генерал-губернатора Мема ди Са, с приказом окончательно вытеснить французских колонистов. Во время пребывания флота в Сан-Висенти Нобрега оказал активную помощь в снабжении экспедиции, которая отправилась на войну против французов в январе 1565 года. Вместе с Эштасиу ди Са отправился и Аншиета, принявший участие в закладке крепости Сан-Себастьян (будущий Рио-де-Жанейро) у подножья горы Пан-ди-Асукар в марте 1565 года. В дальнейшем Аншиета был участником военных действий между португальцами и французами и индейскими союзниками, выступавшими на обеих сторонах; он действовал как хирург и переводчик. В 1566 году он отправился в Баию с донесением генерал-губернатору о ходе войны против французов и с просьбой о направлении подкреплений в Рио-де-Жанейро. Во время пребывания в Баие 32-летний Аншиета был рукоположён в священники.

В 1567 году он участвовал в заключительных, победных сражениях против французов и присутствовал при последних минутах Эштасиу ди Са, получившего смертельное ранение в бою.

Сохранился не подтверждаемый документами рассказ о решающем участии Нобреги и Аншиеты в аресте беженца-гугенота, портного Жака Ле Байё, по приказу генерал-губернатора Мена ди Са в 1559 году и вынесении ему смертного приговора за проповедование протестантских ересей. В 1567 году Ле Байё был переправлен в Рио для проведения казни. Однако палач отказался исполнить приговор и тогда, горя желанием покончить с ересью, Аншиета якобы задушил Ле Байё собственными руками. Крупнейший биограф Аншиеты отец-иезуит Элиу Абраншис Виотти, основываясь на ряде противоречащих этому рассказу документов, называет этот эпизод апокрифическим.

В 1567 году он возвратился в Рио, а позже в том же году был назначен настоятелем иезуитских домов в Сан-Висенти и Сан-Паулу. В 1569 году основал поселение Реритиба (Иритиба) — современный город Аншиета в штате Эспириту-Санту. В течение трех лет (1570—1573) Аншиета был ректором иезуитской Коллегии Рио-де-Жанейро, сменив в этой должности Мануэла да Нобрегу, скончавшегося в 1570 году. 8 апреля 1577 года генерал Общества Иисуса Эверардо Меркуриано назначил его провинциалом Общества Иисуса в Бразилии. Аншиета занимал эту должность 10 лет.

Начиная с 1570 года, несмотря на своё слабое здоровье и тяготы долгого пути по суше и по морю, Аншиета много путешествовал, преодолевая огромные расстояния в пределах территории современных штатов Рио-де-Жанейро, Баия, Эспириту-Санту и Сан-Паулу, посещая каждую из иезуитских миссий. Невзирая на змей и диких животных, он предпринимал многочисленные экспедиции по неизведанным лесам в поисках индейских племен, ещё не охваченных христианской проповедью.

В 1587 году был освобожден от должности по собственной просьбе, однако затем ещё возглавлял Коллегию в Витории (Эспириту-Санту) до 1595 года.

Смерть

В 1595 году, в связи с ухудшением здоровья, Аншиета смог, наконец, удалиться на покой в Реритибу, где скончался двумя годами позднее. Он был оплакан 3000 индейцами, высоко ценивших его усилия по защите их жизни и человеческого достоинства. Похоронен в Витории. Его именем названы два бразильских города — один в штате Эспириту-Санту (бывшая Реритиба), другой — в штате Санта-Катарина, а также много других мест, дорог, учреждений, госпиталей и школ.

Отношение к индейцам

Просветитель и апостол индейцев, Аншиета неизменно выступал (зачастую в ущерб себе) их защитником от бесчинств со стороны португальских колонизаторов, резко осуждая последних за то, что они не считали коренное население за людей. Его деятельность в Бразилии, в его собственном представлении, должна была быть направлена на благо простых и беззащитных коренных народов. Он изучал их язык, обычаи и мировоззрение, всячески старался сблизиться с ними и принимать участие в их жизни и, в конечном счете, вносил большой вклад в развитие их материальной и духовной культуры, а также обеспечение их личной и общественной безопасности. В то же время он был далек от идеализации индейцев и в своих произведениях указывал на их недостатки, которые требовалось искоренить: леность и праздность, пьянство и разврат, жестокость и каннибализм и т. д. При этом он, впрочем, отмечал, что самым дурным поведением отличаются те из индейских племен, которые больше других общаются с европейцами — португальцами и французами. В течение своей жизни и после смерти Аншиета оставался для индейцев почти сверхъестественным существом. Вокруг него сложилось много легенд, как, например, легенда о том, как он Божьим Словом смог остановить нападающего ягуара. Согласно бытующему до наших дней народному поверью, молитва Аншиете помогает против нападений диких животных.

Беатификация

Несмотря на то, что кампания за беатификацию Жозе ди Аншиеты началась ещё в 1617 году в капитании Баия, она была осуществлена только в июне 1980 года Папой Иоанном Павлом II. Как представляется, изгнание иезуитов из Бразилии и Португалии, проведенное маркизом ди Помбалом в 1759 году, помешало этому процессу, начатому ещё в XVII столетии.

В наши дни существует движение за канонизацию Жозе ди Аншиеты.

Путь Аншиеты

В своё время Аншиета был известен среди индейцев как абаребебе, что означает святой отец-скороход (или святой отец-летун). В результате своих регулярных путешествий он дважды в месяц преодолевал путь вдоль побережья от Реритибы до острова Витория, совершая краткие остановки для молитвы и отдыха в населенных пунктах Гуарапари, Сетиба, Понта-да-Фрута и Барра-ду-Жуку. В наши дни это расстояние, составляющее приблизительно 105 километров, преодолевают пешком паломники и туристы по образцу Пути Сантьяго в Испании.

Литературная деятельность

Поражают объём и разносторонность литературного наследия апостола Бразилии, считающегося первым бразильским писателем. Он был грамматиком, поэтом, драматургом и историком и писал на четырёх языках: португальском, испанском, латыни и тупи.

Он был также проницательным натуралистом, описавшим несколько новых видов растений и животных, а также превосходным врачом и хирургом.

Поэзия

Его поэма De gestis Meni de Saa (О деяниях Мена ди Са) (ок. 1560), предшествовавшая Лузиадам Камоэнса, повествует о борьбе португальцев и французских гугенотов в Бразилии; она стала первым произведением в жанре эпической поэзии в Новом Свете.

Свою знаменитую поэму De Beata Virgine Dei Matre Maria, более известную как Поэма Деве, сложенная им в индейском плену и насчитывающая 4172 строфы.

Драматургия

Аншиета создавал религиозные гимны и драмы, чтобы посредством музыки и театра научить индейцев основам нравственности. Наиболее известное его драматическое произведение — Ауто о святом Лоренсу или На празднике святого Лоренсу (Auto de São Lourenço или Na Festa de S. Lourenço) — трехъязычная пьеса на латыни, португальском и тупи-гуарани. Сюжет пьесы богат персонажами и драматическими ситуациями, тема мученичества святого раскрывается в песне, борьбе и танце.

Грамматика языка тупи

Искусство грамматики наиболее используемого языка на побережье Бразилии (Arte da gramática da língua mais usada na costa do Brasil) является первым трудом, содержащим основы языка тупи. По прибытии в Бразилию Аншиета получил задание от Мануэла да Нобреги овладеть языком коренного населения; он завершил его изучение спустя шесть месяцев, а через год уже овладел им в полной мере и впоследствии написал на нём многие свои произведения. Искусство грамматики было издано в 1595 году в Коимбре Антониу ди Маризом. В настоящее время сохранилось два экземпляра этого издания (два из них находятся в Национальной библиотеке Рио-де-Жанейро). Это — второе из опубликованных произведений Аншиеты и второй труд, посвящённый индейским языкам (после появления в Мексике в 1571 году Искусства мексиканского и кастильского языка брата Алонсо де Молины).

Историография

Важнейшими историческими трудами Жозе ди Аншиеты являются его Письма, а также ряд Сообщений. Эти документы описывают события, свидетелем и участником которых Аншиета являлся на протяжении своей 30-летней миссионерской деятельности в Бразилии. Четкие и детальные описания Аншиеты и сегодня имеют большое значение для понимания образа жизни, уровня знаний и обычаев современных ему индейцев и европейцев, а также открытий в области дикой природы и географии Бразилии.

Сообщение о Бразилии и её капитаниях, 1584 год

Первый перевод Жозе ди Аншиеты на русский язык, 2010

В 2010 году О. Дьяконовым выполнен первый перевод на русский язык произведения Жозе ди Аншиеты — Сообщения о Бразилии и её капитаниях — 1584 год.

Документ принадлежит к числу нескольких исторических сообщений (Сообщение о Бразилии и её капитаниях — 1584 год, Сообщения о провинции Бразилия для Нашего Отца и Исторические фрагменты), впервые обнаруженных в библиотеке португальского города Эвора бразильским историком и дипломатом Франсиску Адолфу ди Варнхагеном, виконтом Порту-Сегуру (1816—1878), который передал их Бразильскому Историческому и Географическому институту (IHGB).

Рукопись, написанная на португальском языке XVI века, была опубликована в Журнале Бразильского Исторического и Географического Института (RIHGB), т. VI, № 24, за 1844 год. Позднее один из крупнейших бразильских историков Жуан Капистрану Онориу ди Абреу (1853—1927), разыскавший более точную копию Сообщения в той же библиотеке Эворы, уже вполне уверенно установил авторство Аншиеты (впервые предложенное Варнхагеном). Об этом свидетельствует, в частности, детальный рассказ автора Сообщения о событиях, связанных с основанием Сан-Паулу, и в целом — его повышенное внимание к делам южной части побережья и информированность о них, и, напротив, достаточно поверхностное описание событий на севере.

С копии Капистрану ди Абреу, опубликованной в 1933 году в фундаментальном собрании трудов Аншиеты Письма, сообщения, исторические фрагменты и проповеди отца Жозефа ди Аншиеты, О. И. (1554—1594) (Cartas, Informações, Fragmentos Historicos e Sermões do Padre Joseph de Anchieta, S. J.) выполнен перевод на русский язык О.Дьяконовым. При этом переводчик постарался также указать все основные смысловые различия, а также различия в написании имен и названий, содержащиеся в рукописи Варнхагена издания RIHGB 1844 года, поскольку она нередко содержит некоторые дополнительные слова и фрагменты, отсутствующие в версии Капистрану ди Абреу, или представляет альтернативное (иногда более ясное) прочтение тех или иных мест в тексте.

Сообщение о браках у индейцев Бразилии, 1560-е

Копия Сообщения о браках у Индейцев Бразилии, принадлежащего перу Жозе ди Аншиеты, впервые была представлена Бразильскому историческому и географическому институту (IHGB) в 1844 году историком и дипломатом Франсиску Адолфу ди Варнхагеном, разыскавшим этот документ в Библиотеке Эворы, cod.CXVI/1-33, f.130v (Португалия). В своем сопроводительном письме Институту он указывал на вновь найденный документ как имеющий непосредственное отношение к опубликованному незадолго до этого исследованию полковника Ж. Ж. Машаду ди Оливейры Каково было социальное положение женщины среди аборигенов Бразилии? (Qual era a condição social do sexo femenino entre os indigenas do Brasil? в Журнале Бразильского исторического и географического института (RIHGB), № 14, т. IV, 1842). Полемизируя с Машаду ди Оливейрой, Варнхаген подчеркивал, что факты, приводимые в Сообщении о браках у Индейцев Бразилии, «войдут в противоречие со взглядами г-на Машаду ди Оливейры» и «затемнят прозаическими красками некоторые радужные картины», которые рисуют «красивые и утешительные теории» этого автора.

Свою находку Варнхаген описывал следующим образом: «В одной ценной книге с 215 листами, переплетенной в пергамент и ныне принадлежащей Библиотеке Эворы, содержатся бумаги, связанные с иезуитами Бразилии в конце 16-го века и написанные почерком того времени; на странице 130 мы находим доклад, посвященный упомянутому предмету (то есть положению женщины у бразильских индейцев), занимающий шесть страниц, и на полях имеется сделанная тем же почерком пометка, что его написал Жозеф Аншиета (Joseph Anchieta). Этот доклад имеет важнейшее значение в свете приводимых в нём фактов…».

Согласно описанию оригинала, данному Варнхагеном, имеется только имя автора, но никакой даты при этом нет. Однако, Сообщение принадлежит, скорее всего, 1560-м годам, поскольку упоминаемые исторические лица непосредственно связаны с Пиратинингой и заключением мира в Ипероиге. С учетом того, что Аншиета неплохо осведомлен о подробностях «личной жизни» таких касиков, как Куньямбебе и Аимбире, возможно, он писал это уже после своего 5-месячного плена в Ипероиге (когда хорошо узнал их всех), стало быть, после 1563 года, но вряд ли много времени спустя, так как воспоминания об этих вождях были ещё свежи у него в памяти.

Произведения

На латинском и португальском языках

• José de ANCHIETA, De Gestis Mendi de Saa. Poema epicum. Introdução, versão e notas pelo Pe. A. Cardoso,SI. São Paulo, Ed. Loyola, em convênio com a Vice-postulação da causa de canonização do Beato José Anchieta, 4ª ed., 1986. 344 p. (Obras Completas, Vol. 1º).
• Joseph de ANCHIETA, Poemas Eucarísticos e outros (De Eucaristia et aliis). Introd., versão e notas do Pe. A. Cardoso, SJ. SP, Ed. Loyola, 1975, 246p. (Obras Completas, v.2).
• Joseph de ANCHIETA, Teatro de Anchieta. Originais acompanhados de trad. versificada, Introd. e notas pelo Pe. A. Cardoso, SJ. SP., Ed. Loyola, 1977,374p. («Obras Completas», Vol.3).
• Joseph de ANCHIETA, Poema da Bem-Aventurada Virgem Maria, Mãe de Deus. Vols. I—II. Originais latinos, acompanhados de trad. em verso alesandrino, Introd. e Anotações ao texto pelo Pe. A. Cardoso, SJ. SP, Ed.Loyola, em convênio com o Instituto Nacional do Livro, MEC, 1980, 312 e 420 p. (Obras Completas, Vol. 4, Tomos 1-2). Existe nova edição, mais popular, sem original latino: José de ANCHIETA, O Poema da Virgem. Trad. port. em ritmos de A. Cardoso, SJ. 5ª ed., SP, Paulinas,1996.
• Joseph de ANCHIETA, Lírica Portuguesa e Tupi. Originais em port. e em tupi, acompanhado de trad. versificada, Introd. e Anotações ao texto pelo Pe. A.Cardoso,SJ. SP, Ed. Loyola/Vice-Postulação da causa de canonização do Beato José de Anchieta, 1984, 232p. (Obras Completas, Vol. 5º, Tomo 1).
• Joseph de ANCHIETA, Lírica Espanhola. Original em espanhol, acompanhado de trad. versificada, Introd. e anotações ao texto pelo Pe. A.Cardoso,SJ. SP, Ed.Loyola/Vice-Postulação da causa de canonização do Beato José de Anchieta, 1984, 168p. (Obras Completas, Vol. 5º, Tomo 2).
• Joseph de ANCHIETA, Cartas: Correspondência ativa e passiva. Pesquisa, Introd. e Notas do Pe. Hélio Abranches Viotti, SJ. SP, Ed. Loyola/VicePostulação da causa de canonização do Beato José de Anchieta, 1984, 504 p. (Obras Completas, Vol. 6º).
• Joseph de ANCHIETA, Sermões. Pesquisa, Introd. e Notas do Pe. Hélio Abranches Viotti, SJ. SP, Ed. Loyola/Vice-Postulação da causa de canonização do Beato José de Anchieta, 1987, 184 p. (Obras Completas, Vol. 7º).
• Joseph de ANCHIETA, Diálogo da Fé. Introd. histórico-literária e Notas do Pe. A. Cardoso,SJ. SP, Ed. Loyola/Vice-Postulação da Causa de Canonização do Beato José de Anchieta, 1988, 240p. («Obras Completas», Vol. 8º).
• Joseph de ANCHIETA, Textos históricos. Pesquisa, Introd. e Notas do Pe. Hélio Abranches Viotti, SJ. SP, Ed. Loyola/Vice-Postulação da Causa de Canonização do Beato José de Anchieta, 1989, 198 p. (Obras Completas, Vol. 9º).
• Joseph de ANCHIETA, Doutrina Cristã: Tomo 1: Catecismo Brasílico; Tomo 2: Doutrina Autógrafa e Confessionário. Edição fac-similar. Introd. histórico-literária, Trad. e Notas do Pe. Armando Cardoso,SJ. SP, Ed. Loyola/Vice-Postulação da Causa de Canonização do Beato José de Anchieta, 1993, 148p. (Obras Completas, Vol. 10º).
• Joseph de ANCHIETA, Arte de Gramática da Língua mais usada na costa do Brasil. Edição fac-similar. Apresentação Prof. Dr. Carlos Drumond. Aditamentos Pe. A.Cardoso,SJ. SP, Ed. Loyola/Vice-Postulação da Caisa de Canonização do Beato José de Anchieta, 1990, 232p. (Obras Completas, Vol. 11).

Переведённые на русский язык

• Жозе ди Аншиета. [terra-brasilis1500.narod.ru/fontes/anchieta/cifhs/capitanias Сообщение о Бразилии и её Капитаниях - 1584 год.](недоступная ссылка — история). [terra-brasilis1500.narod.ru Terra Brasilis A.D. 1500: документальные источники по истории Бразилии] (26 августа 2010). — Перевод с португальского и примечания — О. И. Дьяконов, 2010, Россия, Москва. Проверено 26 августа 2010.
• Жозе ди Аншиета. [terra-brasilis1500.narod.ru/fontes/anchieta/cifhs/casamentos Сообщение о Браках у Индейцев Бразилии.](недоступная ссылка — история). [terra-brasilis1500.narod.ru Terra Brasilis A.D. 1500: документальные источники по истории Бразилии] (30 августа 2010). — Перевод с португальского и примечания — О. И. Дьяконов, 2010, Россия, Москва. Проверено 30 августа 2010.

Литература

• Simão de VASCONCELOS, Vida do Venerável José de Anchieta… Editor: Serafim Leite, SJ. Rio de Janeiro, 1943. (Publicada pela 1a vez em 1672).
• Primeiras Biografias de Anchieta. SP, Ed. Loyola, 1988, 200p. (Nova edição, a cargo do Pe. H.A.Viotti, SJ., das obras de Quirício CAIXA, Pero RODRIGUES).
• Jorge de LIMA, Anchieta. Rio de Janeiro, Civilização Brasileira, 1934.
• Hélio A. VIOTTI, SJ, Anchieta, o Apóstolo do Brasil. SP, Ed. Loyola, 21980.
• Armando CARDOSO, O Bem-aventurado Anchieta. São Paulo, Ed. Loyola, 1980, 21991.
• Roque SCHNEIDER, José de Anchieta: Seu perfil e sua vida. 3ª ed., S.P., Ed. Loyola, 1994
• André KISIL, Anchieta, Doutor dos Índios. Um missionário curando almas e corpos. SP, RG Editores, 1996. 152 p. (149—151 Bibliografia)
• Charles SAINTE-FOY, Anchieta, o Santo do Brasil. Edição comemorativa do IV centenário de falecimento do Padre José de Anchieta (1597—1997). São Paulo, Artpress, 1997. 210 p. (Nova tradução da obra de 1858).
• Armando CARDOSO, Um carismático que fez história: Vida do Pe. José de Anchieta. São Paulo, Paulus, 1997, 320p.
• Monumenta Anchietana. Obras completas do Pe. José de Anchieta, 11 Bde., São Paulo 1975—1993.
• Michael Sievernich: José de Anchieta, Kirchenvater Brasiliens, в книге: Johannes Arnold u.a. (Hg.), Väter der Kirche. Ekklesiales Denken von den Anfängen bis in die Neuzeit (FS Hermann Josef Sieben, Paderborn 2004, 967—992.
• Carlos Cezar Damaglio Misja José de Anchiety — apostoła Brazylii, wyd. Łośgraf 2002 ISBN 83-87572-94-2
• Balthazar Anchieta, Compendio de la vida de el apóstol de el Brazil, V.P. J. de Anchieta (Xeres de la Fr., 1677)
• Simon de Vasconcelos, Vida do vener. padre J. de Anchieta (Lizbona, 1673);
• Жак Кретино-Жоли, Life of Anchieta in Oratorian Series (Londyn,1849); Hist. of S,J., II, 119 (Paryż, 1851).

Ссылки

• [bigenc.ru/text/702768 Аншиета] / М. Ф. Надъярных // Анкилоз — Банка. — М. : Большая Российская энциклопедия, 2005. — С. 98. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—, т. 2). — ISBN 5-85270-330-3.</span>
• [www.anchieta-santo.org/principal.htm Associação Pró-canonização de Anchieta]
• [web.archive.org/web/20060409190323/www2.uol.com.br/cultvox/livros_gratis/obras_anchieta.pdf Catálogo das Obras de Pe. José de Anchieta — Biblioteca Nacional] (PDF)
• [purl.pt/155/index-HTML/M_index.html Cartas, Informações, Fragmentos Históricos e Sermões (fac-símiles)] (PDF)
• [www.rem.ufpr.br/anchieta/budasz-anchieta-facsimiles.pdf Fac-símiles de alguns poemas de Anchieta no códice MS ARSI OPP NN 24] O arquivo contém ainda fac-símiles de canções e romances ibéricos usados como base para os contrafacta de Anchieta (PDF)
• [www.rem.ufpr.br/anchieta/abs.html O Cancioneiro Ibérico em José de Anchieta: Estudo sobre a música na poesia de Anchieta] Dissertação de Mestrado — ECA/USP, 1996
• [en.wikisource.org/wiki/Catholic_Encyclopedia_%281913%29/Joseph_Anchieta Thomas Joseph Campbell, Catholic Encyclopedia, 1913]
• [www.google.com.ua/url?sa=t&source=web&ct=res&cd=18&ved=0CC4QFjAHOAo&url=http%3A%2F%2Fwww.itaici.org.br%2Fuserfiles%2Ffile%2FItaici29E.doc&ei=pvqCS5j7C5PkmwOUr7nwDA&usg=AFQjCNG6F5o6NI-t7xYmenMQNh3uafPh8Q&sig2=KzWZdWaIIXGDcxJ5fCI3lQ Статьи об Аншиета и его произведения.]

Отрывок, характеризующий Аншиета, Жозе ди

– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».