Жоли, Морис

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Mорис Жоли
Maurice Joly

Фотопортрет работы Е. Апперта, ок. 1870
Дата рождения:

22 сентября 1829(1829-09-22)

Место рождения:

Лон-ле-Сонье

Дата смерти:

15 июля 1878(1878-07-15) (48 лет)

Место смерти:

Париж

Гражданство:

Франция

Род деятельности:

Публицист

Годы творчества:

1862-1878

Жанр:

Политическая сатира

Язык произведений:

Французский

Дебют:

Le Barreau de Paris

Мори́с Жоли́ (фр. Maurice Joly; 22 сентября 1829, Лон-ле-Сонье, — 15 июля 1878, Париж) — французский адвокат и публицист, известный как автор памфлета Dialogue aux enfers entre Machiavel et Montesquieu[1] («Диалог в аду межу Макиавелли и Монтескьё»), направленного против политического режима Наполеона III.





Жизнь и творчество

Основные сведения о жизни Мориса Жоли содержатся в автобиографии «Морис Жоли, его жизнь и его программа» [2], написанной им в ноябре 1870 года во время 10-дневного тюремного заключения в Консьержери, которому Жоли был подвергнут за нападение на правительство национальной обороны в Отель-де-Виль. Дополнительные сведения почерпнуты из книги Анри Роллена «Апокалипсис нашего времени» [3] и предисловия к изданию книг Жоли «Плебисцит» и «Цезарь» 1996 г. [4].

Жоли пишет, что он родился в семье француза и итальянки. Его отец был членом законодательного собрания департамента Юра, а дед по материнской линии — казначеем Корсики и генеральным секретарем военно-морского министерства в Неаполе. Начал изучать юриспруденцию в Дижоне, но в 1849 году прервал учёбу и переехал в Париж, где работал десять лет в различных министерствах на незначительных должностях. В 1859 году Жоли закончил обучение и был принят в парижскую коллегию адвокатов.

В 1862 г. по совету Жюля Греви Жоли начал сочинять литературные портреты знаменитых адвокатов [5], наживая себе врагов среди коллег по цеху. В 1863 году Жоли опубликовал работу «Парижская коллегия адвокатов» [6], снискавшую автору популярность. Затем последовали «Принципы '89» [7] — книга с критикой конституции 1852 года и сатирический памфлет под названием «Политическая экономика Юры» [8].

В 1864 году Жоли написал ставшие позднее знаменитыми «Разговоры Макиавелли и Монтескье в царстве мертвых». По утверждению автора [2], идея написать политическую сатиру на ненавистный ему режим Луи-Наполеона в виде диалога покойников пришла ему в голову во время прогулки по берегу Сены, под впечатлением «Бесед о торговле зерном» [9] аббата Галиани. Кроме того, литературная форма разговора в царстве мертвых была популярна во Франции со времен Фонтенеля. С помощью этого приема Жоли рассчитывал обойти запрет на открытую критику правительства.

В книге 25 диалогов. Яркий представитель эпохи Просвещения благородный барон де Монтескье отстаивает позиции умеренного правления и соблюдения прав личности, а флорентийский политик Средневековья злокозненный Макиавелли берется доказать своему собеседнику, что управлять людьми можно только силой и хитростью, и что деспотия — это потребность современного общества. «Макиавелли: Ты пишешь в „Духе законов“, что законодатель должен сообразовываться с народным духом, так как лучше всего мы делаем то, что делаем свободно и в согласии с нашим природным гением, и ты полагаешь это аксиомой. Так вот, мне не понадобится и двадцати лет, чтобы сломить дух самого непокорного европейского народа и погрузить его в такую же деспотию, в какой пребывают народы Азии.» Собеседники заключают пари. Побеждает Макиавелли, который шаг за шагом описывает те действия, которые предпринял Наполеон III для установления деспотии во Франции. Последняя реплика в диалоге принадлежит Монтескье: «Господь Всевышний, что ты допустил!..» [10].

Закончив рукопись 15 октября 1864 года в Женеве, Жоли по возвращении в Париж сделал попытку её издать, представив «Разговоры» как переведённое с английского языка сочинение некоего Макферсона (намек на автора знаменитой литературной подделки «Поэмы Оссиана» Джеймса Макферсона). Однако издатель отказался печатать книгу, заметив, что Макиавелли в ней очень похож на Наполеона III. В конце концов «Разговоры» были опубликована в Брюсселе от лица «современника» без указания имени автора. Однако при попытке пересечения франко-бельгийской границы груз был захвачен полицией, сам Жоли арестован, а тираж конфискован. 28 апреля 1865 года Морис Жоли был приговорен уголовным судом первой инстанции (без присяжных) к 15-месячному тюремному заключению и штрафу в 200 франков «за возбуждение ненависти и презрения к правительству Империи» и провёл в тюрьме в общей сложности более двух лет (с учётом предварительного заключения).

После освобождения Жоли находился под надзором властей, но продолжал попытки вести общественную и политическую деятельность. Основанный Жоли журнал «Le Palais» закрылся после скандала и дуэли с одним из учредителей. После падения Второй Империи Жоли был членом Парижской Коммуны [11] [12], а в конце своего жизненного пути вступил в масонскую ложу La Clémente amitié. Жоли то бретерствовал, то сутяжничал, добиваясь популярности. Однако имя его оставалось безвестным и газеты не хотели иметь с ним дело. Жоли судился с 10 газетами за то, что они отказывались публиковать его заметки или хотя бы упоминать его имя в скандальных хрониках [13].

В 1878 году Жоли застрелился. Его тело было обнаружено в понедельник 15 июля 1878 года в квартире на третьем этаже по адресу Набережная Вольтера 5, в Париже [14]. Точная дата смерти и место захоронения не известны.

Посмертная слава

Слава пришла к Морису Жоли много позже, загадочным и неожиданным образом. В начале XX века его «Разговоры в царстве мертвых» были использованы в царской России для изготовления литературной фальшивки — печально знаменитых «Протоколов сионских мудрецов» [15]. Плагиат был разоблачен корреспондентом газеты «Таймс» Филипом Грейвсом (1921) [16], а затем основательно доказан в ходе [en.wikipedia.org/wiki/Berne_Trial Бернского процесса] (1934-1935) [17] [18] [19] и позднейшим текстологическим исследованием Чезаре Де Микелиса (2004) [20].

Итальянский писатель Умберто Эко утверждает [21], что Жоли, в свою очередь, заимствовал не менее 7 страниц текста «Разговоров» из книги Эжена Сю «Тайны народа» («Mysteres du Peuple», 1849—1857)[22].

В 2015 году в родном городе Жоли Лон-ле-Сонье появилась улица, названная его именем ([www.huelin.fr/2015/08/rue-maurice-joly.html Rue Maurice Joly]).

Список произведений

  • [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k64883123 1863: Le Barreau de Paris, études politiques et littéraires. Paris, Gosselin].
  • [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k5428880s 1863: Les Principes de 89 par Maurice Joly, avocat. Paris, E. Dentu].
  • [fr.wikisource.org/wiki/Dialogue_aux_enfers_entre_Machiavel_et_Montesquieu 1864: Dialogue aux enfers entre Machiavel et Montesquieu|Dialogue aux enfers entre Machiavel et Montesquieu ou la politique de Machiavel au XIXe siècle. Bruxelles, A. Mertens et fils].
  • Жоли М. Разговор в аду между Макиавелли и Монтескье / Перевод с немецкого «МК-Трейд». — Санкт-Петербург, 2004.
  • 1865: César, Paris, Martin-Beaupré frères.
  • [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k83428t 1868: Recherches sur l'art de parvenir. Paris, Amyot].
  • [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k113966c 1870: Maurice Joly, son passé, son programme, par lui-même. Paris, Lacroix, Verbɶckhoven et Co].
  • [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k5456737n 1872: Le Tiers-Parti républicain. Paris, E. Dentu].
  • [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k83427g 1876: Les Affamés, étude de mœurs contemporains. Paris, E. Dentu].

Напишите отзыв о статье "Жоли, Морис"

Примечания

  1. Maurice Joly. Dialogue aux enfers entre Machiavel et Montesquieu ou la politique de Machiavel au XIXe siècle. — Bruxelles: A.Mertens et fils, 1864.
  2. 1 2 Maurice Joly. [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k113966c Maurice Joly, son passé, son programme, par lui-même]. — Paris: Lacroix, Verbɶckhoven et Co., 1870.
  3. Henri Rollin. L'Apocalypse de notre temps. Les dessous de la propagande allemande d'après des documents inédits. — Paris: Gallimard, 1939.
  4. Maurice Joly. Le Plébiscite, épilogue du dialogue aux enfers entre Machiavel et Montesquieu, précédé de César. — Paris-Zanzibar, 1996. — ISBN 2-911314-02-6.
  5. Maurice Joly (18 September 1878). «[gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k270136p/f2.image Gorgias]». Figaro : journal non politique (Figaro).
  6. Maurice Joly. [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k64883123 Le Barreau de Paris, études politiques et littéraires]. — Paris: Gosselin, 1863.
  7. Maurice Joly. [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k5428880s Les Principes de 89]. — Paris: E. Dentu., 1863.
  8. Maurice Joly. [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k857384z Supplément à la géographie politique du Jura, dédié à la Société d'émulation de ce département]. — Paris: P.-A. Bourdier, 1864.
  9. Фердинандо Галиани. Беседы о торговле зерном (пер. с фр. М.Драгомирова). — Киев, 1891.
  10. Maurice Joly (author), John S. Waggoner (translator). The Dialogue in Hell between Machiavelli and Montesquieu. — Lexington Books, 2002. — ISBN 0-7391-0337-7.
  11. Armand Dayot. L'Invasion, Le Siege, La Commune. — Paris: Ernest Flammarion, 1901. — P. 321.
  12. Paris au front d'insurgé: la Commune en images. — Paris: Livre-Club Diderot, 1971. — P. 14.
  13. Henri Rollin. L'Apocalypse de notre temps. Les dessous de la propagande allemande d'après des documents inédits. — Paris: Gallimard, 1939.
  14. Hippolyte de Villemessant (17 July 1878). «[gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k276794h/f3.item Nouvelles Diverses]». Figaro : journal non politique (Figaro).
  15. Сергей Нилус. Великое в малом и антихрист, как близкая политическая возможность. Записки православного.. — Царское Село, 1905.
  16. Philip Graves. «[www.archive.org/details/truthaboutthepro00londiala The truth about "The Protocols"]». The Times, August 16, 17, and 18, 1921.
  17. Kevin Schlottmann. [findingaids.cjh.org/?pID=477923#a23 Guide to the Bern Trial on the Protocols of the Elders of Zion Collection]. Leo Baeck Institute (July 17, 2013).
  18. Herman Bernstein. The Truth About "The Protocols of Zion". A Complete Exposure.. — New York: Covici Friede, 1935. — ISBN 978-0870681769.
  19. Norman Cohn. [en.wikipedia.org/wiki/Warrant_for_Genocide Warrant for Genocide: The Myth of the Jewish World Conspiracy and the Protocols of the Elders of Zion]. — London: Serif. — ISBN 978-1897959497.
  20. Чезаре Дж. Де Микелис. "Протоколы сионских мудрецов". Несуществующий манускрипт, или Подлог века. — 2006. — ISBN 985-436-527-1.
  21. Umberto Eco. [en.wikipedia.org/wiki/Six_Walks_in_the_Fictional_Woods Six Walks in the Fictional Woods]. — Cambridge, MA: Harvard University Press, 1994. — ISBN 0-674-81050-3.
  22. Eugène Sue. [fr.wikisource.org/wiki/Les_Myst%C3%A8res_du_peuple Les Mystères du peuple ou Histoire d’une famille de prolétaires à travers les âges]. — Bruxelles, 1849-1857: Alphonse-Nicolas Lebègue.

Ссылки

  •  (фр.) [www.gutenberg.org/etext/13187 Maurice Joly. Dialogue aux Enfers entre Machiavel et Montesquieu] (Проект «Гутенберг»)
  • [varshavskycollection.com/moris-zholi-razgovory-makiavelli-i-monteske-v-carstve-mertvyx/ Морис Жоли. Разговоры Макиавелли и Монтескье в царстве мертвых.]
  • [jhist.org/shoa/hadassa42.htm Хадасса Бен-Итто. Ложь, которая не хочет умирать, гл. 8]
  • Норман Кон. Благословение на геноцид [www.vehi.net/asion/kon/01.html] [www.krotov.info/history/20/1900/kon_1.html]

Отрывок, характеризующий Жоли, Морис

M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.