Помпиду, Жорж

Жорж Помпиду Georges Pompidou<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Франции
20 июня 1969 года — 2 апреля 1974 года
Предшественник:	Шарль де Голль Ален Поэр (и.о.)
Преемник:	Ален Поэр (и.о.) Валери Жискар д'Эстен
Премьер-министр Франции
16 апреля 1962 года — 21 июля 1968 года
Президент:	Шарль де Голль
Предшественник:	Мишель Дебре
Преемник:	Морис Кув де Мюрвиль
Князь Андорры
20 июня 1969 года — 2 апреля 1974 года
Соправитель:	Рамон Мария Калль Жоан Марти-и-Аланис
Предшественник:	Шарль де Голль
Преемник:	Валери Жискар д'Эстен
Рождение:	5 июля 1911(1911-07-05) Монбудиф, Канталь, Франция
Смерть:	2 апреля 1974(1974-04-02) (62 года) Париж, Франция
Место погребения:	Орвийе, департамент Ивелин, Франция
Отец:	Леон Помпиду (1887-1969)
Мать:	Мари Луиза Шаваньяк (1886-1945)
Супруга:	(с 1935 года) Клод Помпиду (1912-2007)
Дети:	приемный сын Ален (1942)
Партия:	Объединение в поддержку республики (UNR)
Награды:

Жорж Жан Раймо́н Помпиду́ (фр. Georges Jean Raymond Pompidou, 5 июля 1911, Монбудиф, департамент Канталь — 2 апреля 1974, Париж) — французский государственный деятель, премьер-министр (1962—1968) и президент (1969—1974) Пятой республики, лидер правых (голлистов). Его премьерство и президентство ознаменовались экономическим подъёмом и технической модернизацией Франции, а также дальнейшим развитием европейских структур. Литературовед, преподаватель словесности и ценитель искусства, Помпиду был основателем парижского музея современного искусства — Центра Помпиду, а также составителем антологии французской поэзии.

Учёба и преподавательская работа

Его родители — Леон Помипиду (1887-1969) и Мари Луиза Шаваньяк (1886-1945) — были учителями из крестьян. Получил бакалавриат (bac) в Альби.

В 1931 году поступил в парижскую Высшую нормальную школу, перед этим занимавшись в подготовительных классах к высшим школам при лицее Людовика Великого. Там его товарищем был Леопольд Сенгор, будущий президент Сенегала. В 1934 году получил 1-е место на конкурсе по филологическим дисциплинам и начал работать преподавателем — сперва в Марселе, а затем в Париже (в лицее Генриха IV). Одновременно с дипломом Эколь Нормаль Помпиду получил и диплом Свободной школы политических наук.

29 октября 1935 года женился на Клод Каур (1912-2007). Своих детей у них не было, в 1942 супруги усыновили мальчика по имени Ален. Ален Помпиду — ныне председатель Европейского патентного комитета. Семья Помпиду ещё до войны собрала большую коллекцию произведений искусства. До конца жизни Жоржа супруги были очень привязаны друг к другу и впоследствии, в период президентства, никогда надолго не разлучались. С началом Второй мировой войны Помпиду прервал преподавательскую деятельность и отправился в армию (141-й Альпийский пехотный полк). Вплоть до разгрома Франции в 1940 он служил в чине лейтенанта, а затем участвовал в Движении Сопротивления.

В это время он написал литературоведческое исследование о трагедии Расина «Британик», изданное в 1944 году. В дальнейшем литературоведческие работы Помпиду отражают и его политические размышления; например, в 1947 году он посвятил комментрированную хрестоматию «Происхождению современной Франции» Ипполита Тэна, а в 1955 году — романам Андре Мальро, близкого сподвижника де Голля, а впоследствии министра культуры в правительстве Помпиду.

Начало политической деятельности

После освобождения Франции Помпиду впервые сотрудничает с де Голлем, поступив в 1945 на службу во Временном правительстве (референт по вопросам образования), затем в Государственном совете и в комитете по туризму. В правительство Помпиду попал благодаря своим контактам по Нормальной школе с экономистом Гастоном Палевским. Знакомство с де Голлем быстро переросло в дружбу, продолжавшуюся почти четверть века и закончившуюся драматически.

В конце 1940-х — начале 1950-х, во время попыток де Голля вернуться к власти и создать партию «Объединение французского народа», интеллектуал-финансист продолжает быть близким советником находящегося в оппозиции генерала; с 1948 на протяжении пяти лет он руководил его личной канцелярией. В 1953 году де Голль, разочаровавшись в своей партии, временно отошёл от политики. Помпиду перешёл в бизнес, стал работать в банке Ротшильдов менеджером вплоть до 1958 года. В этот сложный для голлистского движения период, известный как «Переход через пустыню», он продолжал участвовать в неформальных встречах голлистов в Коломбэ (имение генерала) и Париже. Он также занимался управлением благотворительного фонда Анны де Голль, созданного генералом в память о покойной дочери, страдавшей синдромом Дауна и предназначенного для помощи детям с таким диагнозом. С 1954 Помпиду занимался изданием мемуаров де Голля, действуя как посредник между ним и крупным парижским издательством «Плон».

Тесные личные и деловые отношения между де Голлем и Помпиду стали причиной стремительной карьеры последнего. Немедленно по возвращении де Голля к власти в мае 1958 он становится директором (управляющим делами) кабинета министров, а также активно принимал участие в формировании правительства (причём ещё до формального назначения де Голля премьером). В 1959—1962 Помпиду вновь работал у Ротшильдов и одновременно заседал во вновь образованном Конституционном совете (куда его по президентской квоте назначил де Голль). Участвовал в подготовке Эвианских соглашений о независимости Алжира в 1962 (ранее, ещё в 1956, он с рядом видных голлистов входил в состав «Союза за спасение и обновление французского Алжира» Жака Сустеля).

В 1961 в издательстве «Ашетт» вышла составленная им «Антология французской поэзии». Антология неоднократно переиздавалась и в классическом, и в «покет-буковом» формате. Помимо самого отбора текстов, Помпиду принадлежат подробные комментарии. Любопытной особенностью антологии является раздел, куда входят не целые стихотворения, а выдающиеся строки разных поэтов, запомнившиеся составителю.

Премьер-министр

В 1962 году, после референдума, одобрившего эвианские соглашения, Помпиду стал премьер-министром Франции и пробыл на этом посту шесть лет, с 16 апреля 1962 по 21 июля 1968, возглавляя пять составов кабинета. Это было самым долгим пребыванием во главе правительства в истории республиканской Франции. Назначению не помешало даже то, что раньше Помпиду не был известной политической фигурой или даже депутатом Национального собрания (это перестало требоваться как раз голлистской конституцией Пятой республики). Его правительственную декларацию одобрило лишь 259 депутатов (три года назад за его предшественника Мишеля Дебре было подано 453 голоса). Однако конституция позволяла собранию объявить премьеру вотум недоверия. 5 октября 1962 года, после попытки де Голля провести некоторые конституционные поправки, вопреки законам, через референдум, такой вотум был принят депутатами (280 голосов), однако де Голль, воспользовавшись своими полномочиями, распустил парламент и оставил Помпиду в должности. Референдум состоялся и дал положительный для правительства результат, а затем голлисты выиграли и новые выборы в парламент, получив большое однородное большинство (это был период бурного экономического роста — «славное тридцатилетие»), и положение Помпиду упрочилось.

Однако одновременно укрепили позиции и левые, к середине 1960-х перешедшие в наступление. В сентябре 1963 после усиления инфляции были приняты меры по сдерживанию роста цен, а профсоюзы вынудили отказаться от требований повышения зарплаты; премьер заявил, что «каждый француз должен согласиться на известное ограничение прогресса в своём личном благосостоянии». В 1964 произошла забастовка шахтёров, в 1965 отличные результаты на президентских выборах показал социалист Франсуа Миттеран (Помпиду координировал избирательную кампанию де Голля), а в 1967 правящая партия получила лишь незначительный перевес в Национальном собрании. Тем не менее Помпиду всё это время продолжал считаться «дофином» (его прозвище), теневым преемником де Голля. Уже в 1964 году вышла книга М. Бромберже «Секретная судьба Жоржа Помпиду», изображающая его в такой роли.

В этот период Помпиду участвует и во внешнеполитической деятельности команды де Голля. Например, в ноябре 1964 он назвал ядерные силы НАТО в Европе «разрушительными» и «провокационными» и публично предположил их антифранцузскую направленность, а затем деятельно участвовал в выходе страны из военной организации Североатлантического альянса.

События 1968 года и конфликт с де Голлем

Решительный рост популярности Помпиду связан с майскими событиями 1968. 11 мая 1968, в разгар событий, премьер вернулся в страну из поездки в Афганистан и Иран и сразу предложил открыть Сорбонну и удовлетворить требования студентов. В отличие от авторитарного и непредсказуемого де Голля, Помпиду, сам бывший университетский преподаватель, смог найти общий язык с лидерами бунтарей, устраивал консультации с ними и т. п. Он же предложил де Голлю отказаться от его излюбленных референдумов и провести досрочные парламентские выборы. С другой стороны, он смог прекратить всеобщую забастовку — главный и самый угрожающий элемент событий Мая — встретившись с руководителями профсоюзов и капиталистами, которые при его посредничестве заключили так называемые Гренельские соглашения.

Это стоило ему, однако, хороших отношений с де Голлем. После того, как премьер высказал недоумение по поводу экстравагантного полёта президента 29 мая в Баден-Баден (видимо, де Голль искал там поддержки военного гарнизона, стоявшего в Германии после войны), президент стал к нему холоден. Триумфальная победа голлистской партии UDR на выборах лета 1968 года (в связи с кризисом де Голль распустил избранный в предыдущем году парламент) рассматривалась, однако, как недоверие самому де Голлю (и некоторым его соратникам, которые не были переизбраны) и доверие Помпиду; последний вынужден был уйти в отставку, уступив место Морису Кув де Мюрвилю. Генерал иронически сказал, что отправляет премьера в «резерв Республики». Помпиду заявил в Риме 18 января 1969 на вопрос журналиста о своём политическом будущем: «Политического будущего у меня нет; у меня есть политическое прошлое и будет, если Богу угодно, государственное будущее!» Этим он намекнул, что собирается баллотироваться в президенты. «Ближний круг» де Голля тотчас стал искать компромат на экс-премьера. В связи с расследованием дела Марковича (убийство охранника Алена Делона) распространились оскорбительные слухи, порочившие госпожу Клод Помпиду. От этого болезненного удара Помпиду, по ряду свидетельств, не оправился до самой смерти, и всякие отношения между ним и де Голлем прекратились.

Президент республики

Избрание

27 апреля 1969 года провалился предложенный де Голлем референдум о создании экономических регионов и реформе сената, и 78-летний президент ушёл в отставку в ночь на 28 апреля; Помпиду в одночасье стал из опального политика фаворитом президентской гонки. В этот же день, 28 апреля, он выступал в Комеди Франсез на литературном вечере, с такой речью:

Обычно считается, что я занимаюсь политикой. Но кроме того, я испытываю не только что вкус, но настоящую страсть к поэзии. И я задался следующим вопросом: не два ли человека живут во мне, как сказано в одном из псалмов? Один стремится к Богу, то есть к поэзии, а другой подвержен дьявольскому искушению, то есть политической деятельности? Или же можно утверждать, что поэзию и политику можно примирить?
<...>
Я прихожу к убеждению, что сходства между тем и другим поражают, и что разница заключается только в темпераменте. Одни рождаются для того, чтоб выражать, другие чтобы действовать. Поэты и политики должны глубоко интуитивно знать человека, его чувства и стремления. Но в то время как поэты излагают их с большим или меньшим талантом, политики стремятся их удовлетворить с большей или меньшей удачей. И поэтов, и политиков должно вести некоторое представление о смысле жизни и, не побоюсь этого слова, жажда идеала. Но поэты выражают его, а политики стремятся достичь. Что касается поэтов, то всё очевидно, но когда Александр отправился из Македонии, чтобы дойти до берегов Нила, Евфрата, Окса и Инда и умереть в Вавилоне, что направляло его, как не поэтическое видение своей судьбы?..

На другой день, 29 апреля, Помпиду выставил свою кандидатуру и собрал вокруг себя многие голлистские организации. Его, после колебаний, поддержал центрист Валери Жискар д'Эстен, а также Рене Плевен и Жак Дюамель.

Согласно Конституции, после отставки де Голля временно исполняющим обязанности президента стал председатель Сената, авторитетный правоцентрист Ален Поэр. Он решил не ограничиваться технической переходной ролью, и выставил свою кандидатуру в президенты, что усложнило предвыборную картину - первые опросы показали его лидерство в президентской гонке. Однако Помпиду вёл активную избирательную кампанию в провинции, и ему удалось переломить ситуацию в свою пользу.

Голосование прошло 1 июня. Помпиду (10 051 783 голоса) опередил Поэра почти в два раза; ему не хватило 5,5 %, чтоб победить в первом туре. Это были одни из немногих выборов, где во второй тур не вышли левые. Коммунист Жак Дюкло занял третье место, однако с весьма приличным результатом (21,3 %).

Во втором туре, бойкотированном левыми и обратившемся потому в чистую формальность, Помпиду победил Поэра (15 июня), набрав 58,2 % (11 064 371 голос). 19 июня 1969 года Конституционный совет (в котором председательствовал старый товарищ Помпиду Гастон Палевский) провозгласил Помпиду президентом республики. 20 июня новый президент в ходе торжественной церемонии вступил в должность; в тот же день премьер-министром был назначен председатель Национального собрания, генерал французского Сопротивления и сподвижник де Голля Жак Шабан-Дельмас.

Деятельность во главе государства

Внешняя политика

Как президент республики Помпиду был сторонником голлистской независимости внешней политики от общей линии США и НАТО (Франция после выхода из военной организации оставалась членом лишь политической организации Альянса) и укрепления единой Европы, однако более прагматичен, чем де Голль. У него не было англофобии генерала, он допустил в июне 1973 Великобританию в ЕЭС (вместе с Ирландией и Данией), а 23 апреля 1972 это было утверждено общефранцузским референдумом. Однако Франция в январе 1974 вышла из европейской финансовой системы (так называемой «валютной змеи»).

В общемировой внешней политике Помпиду придерживался линии де Голля на особые отношения с СССР. Впервые он побывал в Союзе с визитом ещё как премьер, в 1967, а в 1970 и 1971 Помпиду и Л. И. Брежнев обменялись государственными визитами. Во время первого из них (Помпиду в Москве, 6-13 октября 1970) был подписан Советско-французский протокол; страны обязались взаимно консультироваться по наиболее важным международным вопросам; во время второго из них (Брежнев в Париже) были подписаны «Принципы сотрудничества между СССР и Францией». Но вместе с тем Помпиду первым из западных глав государств обратил внимание на значение КНР как противовеса Советскому Союзу и, ещё до Никсона, нанёс туда официальный визит (1970). Помпиду также внёс вклад в установление отношений с арабскими странами. Однако Франции пришлось столкнуться с кризисом в 1973, когда после Войны судного дня страны ОПЕК в одностороннем порядке подняли цены на нефть.

Помпиду придавал большое значение личным визитам, частному общению с главами государств, таким элементам неформального общения, как совместные охоты (обычно близ замка Рамбуйе) и обеды, для последних он, тонкий гурман, даже лично составлял меню. При нём была впервые установлена официальная резиденция для гостей Президента — особняк Мариньи, рядом с Елисейским дворцом.

Внутренняя политика

Правление Помпиду началось с девальвации франка на 12 %, но последствия этого шага были быстро сглажены. При нём началась масштабная индустриализация страны, а также развитие транспорта. В декабре 1969 была открыта первая ветка скоростной железной дороги RER, 25 апреля 1973 — парижская окружная дорога Периферик, в марте 1974 — Международный аэропорт имени Шарля де Голля. При нём началась реализация проекта скоростных дорог TGV, осуществлённая уже в следующее президентство. Он был также сторонником развития автомобильного транспорта, по его указаниям были расширены проезжие части во многих городах, построены автодороги; сократилось использование велосипеда как личного транспорта. Помпиду внёс личный вклад в механизацию и автоматизацию сельского хозяйства.

В июле 1971 года Конституционный совет Франции признал Декларацию прав человека и гражданина 1789 года конституционным нормативным документом и отнёс контроль за соблюдением Декларации в свою сферу ведения.

Премьер Жак Шабан-Дельмас вёл социальную политику с некоторыми элементами левой программы (т. н. «новое общество», о котором объявлено 26 июня 1969); в июле 1972 Помпиду заменил его на Пьера Мессмера. Перед парламентскими выборами в марте 1973 Помпиду смог также собрать широкую правоцентристскую коалицию, включавшую т. н. «независимых республиканцев» и противостоящую социалистам (в это время как раз в 1973 году объединившимся).

При Помпиду была прекращена голлистская монополия на телевидение во Франции, ставшая одной из причин выступлений 1968 года (речь Шабан-Дельмаса в сентябре 1969, а затем и декларация президента 2 июля 1970 о свободе и независимости телеинформации). Перед Новым 1973 годом был создан третий канал телевидения.

Помпиду продолжил ядерную программу де Голля, уделяя больше внимания не вооружениям, а мирному атому и безопасности ядерных предприятий (в марте 1973 была учреждена служба контроля за атомной энергией); 3 марта 1974 правительство приняло решение усилить инвестиции в ядерную программу для достижения энергетической независимости.

Принял Закон Помпиду — Жискара.

Культурная политика

Помпиду основал в Париже, вскоре после прихода к власти, Центр современного искусства, сооружённый и открытый уже после его смерти, в 1977, и носящий его имя.

С именем Помпиду связываются некоторые градостроительные и архитектурные преобразования в Париже. Так, к «помпидуанскому стилю» в Париже относят сооружение одиноких высотных зданий («башен») в футуристическом стиле, в противовес господствовавшему в предыдущее столетие единообразному стилю застройки, ассоциируемому с именем барона Османа. Велось строительство небоскрёбов в Дефанс. Наиболее характерным символом такой архитектуры является Башня Монпарнас (la Tour Montparnasse).

При нём отделка двух гостиных Елисейского дворца была поручена художникам, работавшим в «современном» стиле.

При президентстве Помпиду также появилась идея преобразовать железнодорожный вокзал Орсе в музей.

Болезнь и смерть

3 апреля 1973 года Жорж Помпиду предложил конституционную реформу, которая бы сокращала срок полномочий президента республики с 7 лет (септеннат, сохранившийся от Третьей республики) до 5 лет. Тогда это предложение не было осуществлено (его отложили в октябре 1973 года, а приняли лишь в 2000 году при Шираке), однако по трагической иронии судьбы правление Помпиду было досрочно прервано его кончиной как раз незадолго до 5-летия его вступления в должность. В конце 1973 года Жорж Помпиду заболел редкой формой лейкемии, называемой «болезнь Вальденстрема». Он подолгу не появлялся на публике, а когда появлялся, то было заметно, что его лицо стало одутловатым, а фигура постоянно полнеет — следствие принимаемых при лечении онкологических заболеваний кортикостероидов. Официально Елисейский дворец заявлял, что у президента республики «простой грипп» и «перемежающийся грипп» (grippe simple, grippe intermittente). Во время последнего, третьего визита в СССР — поездки 11-13 марта 1974 года в Пицунду и встреч с Брежневым, — Помпиду испытывал такие тяжёлые кровотечения, что едва мог проводить переговоры. Во время смертельной болезни Помпиду вёл себя очень мужественно. Почувствовав вскоре после возвращения из Абхазии приближение смерти, он переехал из Елисейского дворца в свою частную квартиру на острове Св. Людовика (набережная Бетюн, 24), где когда-то его семью навещал де Голль с супругой. В 21 час 2 апреля 1974 года президент скончался от острого заражения крови, возникшего на фоне основного заболевания.

О кончине президента республики был составлен мэром парижского IV округа следующий акт:

Париж, 4-й округ, D/1974/0277. Второго апреля тысяча девятьсот семьдесят четвёртого года, в двадцать один час скончался в своём доме, набережная Бетюн, 24 — Жорж Жан Раймон Помпиду, родившийся в Монбудифе (Канталь) 5 июля 1911 года, президент Французской республики, кавалер большого креста Почётного легиона, сын Леона Помпиду и Марии-Луизы Шаваньяк, ныне покойных супругов, муж Клод-Жаклин Каур. Составлено 3 апреля 1974 года, в 9 часов, по заявлению Поля Перрюшо, генерального инспектора Общества, 59-ти лет, улица Гранж-Бательер, дом 13, который, получив сей акт для прочтения и прочитав его, подписал его вместе с Нами, Жоржем Теольером, офицером Почётного легиона, мэром IV округа города Парижа. — [Следуют надлежащие подписи]. Так как его болезнь держалась в секрете (последнее официальное известие, всего за неделю до конца, гласило о «лёгком, но болезненном сосудистом заболевании»), известие о смерти Жоржа Помпиду стало потрясением для всего мира. По нему был объявлен национальный траур, на мессе по президенту в Париже присутствовали представители всех крупных держав, включая Ричарда Никсона. СССР на похоронах Помпиду представлял Председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Викторович Подгорный. Временно и.о. президента вновь стал председатель Сената Ален Поэр, не баллотировавшийся однако на предстоящих выборах президента. По результатам прошедших выборов, Президентом Республики был избран Валери Жискар д'Эстен, с небольшим отрывом (400 тысяч голосов) обошедший во втором туре социалиста Франсуа Миттерана (выигравшего первый тур). В обмен на поддержку голлистов Жискар назначил премьер-министром лидера UDR Жака Ширака; Ширак выдвинулся именно под началом Помпиду, который прозвал его «бульдозером».

После смерти Жоржа Помпиду Франсуа Миттеран резко критиковал правительство, которое скрывало состояние здоровья президента до самой его смерти, и требовал совершенной гласности в этой сфере. Однако впоследствии сам Миттеран, ставший президентом, на протяжении более чем десятилетия скрывал своё раковое заболевание.

Оценка деятельности и личности

Помпиду обычно считается одним из главных соавторов политики де Голля, затем продолжившим её самостоятельно, однако более прагматично и рационально. Его личность как политика осталась, в общем, в тени яркой личности де Голля: при огромной литературе о генерале, существующей на всех крупных языках, работ о его «Дофине» вне Франции очень мало, да и в самой Франции одна из книг о Помпиду называется «Забытый президент». Не исключено, что на это повлияла и краткость самостоятельного правления Помпиду. В последнее время ситуация, по крайней мере во Франции, начинает меняться: Ассоциация Жоржа Помпиду проводит регулярные конференции, посвященные его политике, издаются исследования, а с 2006 года начали выходить тематические сборники архивных документов его правления.

Пишущие о Помпиду (со статьями о нём, в частности, выступали лидеры правых следующего поколения Эдуар Балладюр и Жак Ширак) зачастую высоко оценивают его вклад в модернизацию страны, называют его «полководцем промышленности», олицетворением «тридцати славных лет» экономического роста после Второй мировой войны. Однако политика голлистов в этот период вызывала и критику со стороны левых, указывающих на неудачу создания стабильной, защищённой от кризисов, экономики, подмену решения социальных конфликтов половинчатыми мерами.

По личным воспоминаниям его сотрудников, Помпиду, в отличие от жёсткого и аскетичного де Голля, был демократичен и прост в обращении, ироничен, снисходителен к слабостям других. В своей предвыборной речи в мае 1969 года он сказал: «Я не буду подражать стилю генерала де Голля; я и не смог бы этого, да и потом, вы видите, я другой человек. Я ставлю перед собой задачу вести политику открытости и диалога».

Цитаты

• На смерть генерала де Голля (10 ноября 1970): «Французы, француженки, генерал де Голль умер, Франция овдовела».
• В беседе с португальским министром Барбозой (28 января 1974): «Когда на меня смотрит Жискар, чувствую: он думает, что я слишком уж медленно умираю».
• «Город должен принять автомобиль» (1971).

Апокрифические цитаты

• «Ужас какой!» (глядя на проект центра Помпиду, 1972)
• «Добрая старая Франция! Хорошая кухня! Фоли-Бержер! Весёлый Париж! Высокая мода! Всё это кончилось! Франция начала и уже проводит промышленную революцию» (1972)
• (Брежнев показывает Помпиду советские ядерные ракеты) Помпиду:"Неужели они нацелены на Париж?" — Брежнев: «Не эти» (якобы во время визита в 1970).

Увековечение памяти

В честь Помпиду назван знаменитый парижский музей современного искусства — Центр Помпиду, основанный им 15 декабря 1969 и открывшийся в 1977.

Кроме того, его именем назван лицей в Орийяке (административный центр его родного департамента), улица, площадь и Европейская больница в Париже, проспекты в Лионе и Реймсе, бульвары в Нанте, Гапе и Кане, колледжи в Шантосо и Энгиене, лицей в Дубае (ОАЭ), проспекты в Дакаре (Сенегал), Ломе (Того) и Либревиле (Габон).

Сочинения

• Etude sur Britannicus, P., 1944; (Этюд о «Британике»)
• Origines de la France contemporaine de Taine, P., 1947; («Происхождение современной Франции» Ипполита Тэна)
• Pages choisies romans d’André Malraux, P., 1955; (Избранные страницы романов Андре Мальро)
• Anthologie de la poésie française, éd. Hachette 1ère édition 1961, 2e édition 1968, 3e édition 1971, Paris, Hachette, 541 p.
• Le Nœud gordien, éd. Plon, 1974 (Гордиев узел; подготовлено автором, но вышло посмертно)
• Entretiens et discours, deux vol., éd. Plon, 1975 (Беседы и речи; предисловие Эдуара Балладюра)
• Pour rétablir une vérité, éd. Flammarion, 1982 (Чтоб установить истину)

Библиография

Воспоминания и свидетельства

• Jacques Foccart, Journal de l'Élysée (mis en forme et annoté par Philippe Gaillard), Fayard et Jeune Afrique, 1997—2001. Cinq volumes, dont :
  • Jacques Foccart, Foccart parle. 2, Foccart parle. 2, [1969-1996] : entretiens avec Philippe Gaillard, Fayard et Jeune Afrique, Paris, 1997, 525 p.-[16] p. de planches ISBN 2-213-59498-8
• Jean Mauriac, L’Après-de Gaulle. Notes confidentielles, 1969—1989, Fayard, Paris, 2006, 540 p. ISBN 2-213-62765-7

Исследования

• Pierre-Bernard Couste, François Visine. Pompidou et l’Europe / Préf. de Jacques Chirac. Paris : Libr. techn., 1974.
• Stéphane Rials, Les Idées politiques du président Georges Pompidou, Presses universitaires de France, coll. «Travaux et recherches de l’Université de droit, d'économie et de sciences sociales de Paris II. Série Science politique» n° 9, Paris, 1977, 192 p. [pas d’ISBN] - Texte abrégé d’un mémoire de D.E.S. de sciences politiques, présenté à Paris II, en 1975.
• Молчанов Н. Н. Генерал де Голль. М.: Международные отношения, 1980 (неоднократно переиздавалась).
• Новиков Г. Н. Голлизм после де Голля. Идейная и социально-политическая эволюция. 1969—1981. М., 1984.
• Осипов Е.А. Внешняя политика Франции в период президентства Жоржа Помпиду (1969-1974). М., 2013
• Осипов Е.А. "Европейские идеи Жоржа Помпиду" // Диалог со временем. №33. 2010.

Осипов Е.А. "Помпиду-Брежнев. Документы из французских архивов". // Международная жизнь. №4. 2011. Осипов Е.А. "Советско-французские отношения в период президентства Жоржа Помпиду". // Вопросы истории. №7. 2011.

• Чернега В. Н. Политическая борьба во Франции и эволюция голлистской партии в 60-е — 70-е годы XX века. М., 1984.
• Васютинский В. Н. Основные направления деятельности французской дипломатии в годы президиума [sic] Ж. Помпиду : Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук : 07.00.05 / М.: Дипломат. акад. МИД СССР, 1986.
• Thierno Diallo. La politique étrangère de Georges Pompidou / Préf. de Paul Sabourin. Paris : Libr. générale de droit et de jurisprudence, 1992
• Bernard Esambert, Georges Pompidou, capitaine d’industrie, Odile Jacob, Paris, 1994, 277 p. ISBN 2-7381-0239-5
• Éric Roussel, Georges Pompidou. 1re édition : Jean-Claude Lattès, Paris, 1984, 567 p.-[16] p. de planches [pas d’ISBN] — 3e édition, revue, augmentée, établie d’après les archives du quinquennat (1969—1974) : Georges Pompidou : 1911—1974, Jean-Claude Lattès, Paris, 1994, 686 p.-[16] p. de planches ISBN 2-7096-1376-X — Réimpression en 2004 de la 3e édition : ISBN 2-7096-2592-X — Nouvelle édition, basée sur l'édition de 1994 : Georges Pompidou (1911—1974), Perrin, coll. " Tempus " n° 60, Paris, 2004, 686 p. ISBN 2-262-02168-6
• Louis Muron. Pompidou : Le président oublié, [Paris] : Flammarion, 1994. ISBN 2-08-066722-X
• Marcel Jullian. La France à voix haute : Le soldat et le normalien, [Paris] : Fayard, 1994. ISBN 2-213-59176-8 [об отношениях де Голля с Помпиду]
• Association Georges Pompidou, Georges Pompidou, homme d'État, 1962—1974 : guide d’orientation bibliographique, Association Georges Pompidou, Paris, 1996, 262 p. ISBN 2-911612-00-0

Материалы конференций о Помпиду

• Georges Pompidou et l’Europe : colloque, 25 et 26 novembre 1993 (publié par l’Association Georges Pompidou; avec une préface d'Édouard Balladur et une postaface de Jacques Chirac; sous la direction de J. R. Bernard, F. Caron, M. Vaïsse et autres), Éditions Complexe, coll. " Interventions ", Bruxelles et Paris, 1995, 691 p. ISBN 2-87027-525-0
• Culture et action chez Georges Pompidou : actes du colloque, Paris, 3-4 décembre 1998 (organisé par l’Association Georges Pompidou; sous la direction de Jean-Claude Groshens, Jean-François Sirinelli; avec la collaboration de Noëlline Castagnez-Ruggiu), Presses universitaires de France, coll. " Politique d’aujourd’hui ", Paris, 2000, XII-454 p. ISBN 2-13-050908-8
• Un politique, Georges Pompidou : actes du colloque des 25 et 26 novembre 1999 au Sénat (organisé par l’Association Georges Pompidou; sous la direction de Jean-Paul Cointet, Bernard Lachaise, Gilles Le Béguec, Jean-Marie Mayeur; publié par Noëlline Castagnez-Ruggiu et Anne Leboucher-Sebbab), Presses universitaires de France, coll. " Politique d’aujourd’hui ", Paris, 2001, XIII-436 p. ISBN 2-13-051568-1
• Georges Pompidou face à la mutation économique de l’Occident, 1969—1974 : actes du colloque des 15 et 16 novembre 2001, [Paris], Conseil économique et social (organisé par l’Association Georges Pompidou; sous la direction d'Éric Bussière; comité scientifique, Alain Beltran, Pascal Griset, Georges-Henri Soutou), Presses universitaires de France, coll. " Politique d’aujourd’hui ", Paris, 2003, V-418 p. ISBN 2-13-053598-4
• Action et pensée sociales chez Georges Pompidou : actes du colloque des 21 et 22 mars 2003 au Sénat, Paris (organisé par l’Association Georges Pompidou; sous la direction d’Alain Beltran et de Gilles Le Béguec; en collaboration avec Jean-Pierre Williot), Presses universitaires de France, coll. " Politique d’aujourd’hui ", Paris, 2004, XIII-428 p. ISBN 2-13-054275-1

Ссылки

• Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [www.krugosvet.ru/articles/41/1004105/1004105a1.htm Энциклопедия Кругосвет]
• Помпиду и Брежнев — фото Владимира Мусаэльяна: [www.musaelian.ru/image010.htm], [www.musaelian.ru/image065.htm]
• [www.kuking.net/lat/8_1100.htm Повседневная жизнь Помпиду: из записок повара Елисейского дворца]
• [www.georges-pompidou.org/ Официальный сайт ассоциации Жоржа Помпиду] (фр.)
• [www.unice.fr/ILF-CNRS/politext/Pompidou/pompidates.html Тексты Жоржа Помпиду в хронологическом порядке] (фр.) CNRS.
• [www.nndb.com/people/839/000082593/ Справка на NNDB]  (англ.)
• [www.cezallier.org/montboudif/musee_pompidou_decouverte.htm Музей в Монбудифе]  (фр.)

Отрывок, характеризующий Помпиду, Жорж

Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.