Жоффруа де Мандевиль, 1-й граф Эссекс

1-й граф Эссекс Жоффруа де Мандевиль фр. Geoffrey de Mandeville
граф Эссекс

Жоффруа де Мандевиль (фр. Geoffrey de Mandeville; ум. в 1144 г.) — один из наиболее влиятельных английских аристократов второй четверти XII века, активный участник гражданской войны в Англии 1135—1154 гг., 1-й граф Эссекс. Благодаря своей частой перемене политических лагерей во время гражданской войны, пренебрежению к королевской власти и массовым беззакониям и разбоям, совершённым Жоффруа де Мандевилем, он долгое время считался «типичным представителем английской аристократии времён феодальной анархии».

Биография

Начало карьеры

Жоффруа был сыном Вильгельма де Мандевиля (ум. между 1105 и 1116 гг.), констебля Тауэра, и, вероятно, Маргариты, дочери Эда «Сенешаля». Его дед, которого также звали Жоффруа де Мандевиль, был близким соратником Вильгельма Завоевателя и участником нормандского завоевания Англии, за что получил обширные земельные владения в Эссексе и десяти других графствах Англии, а также посты шерифа Лондона и Миддлсекса и констебля замка Тауэр. Однако в начале XII века земли и должности Мандевилей были конфискованы королём Генрихом I, возможно вследствие соучастия Вильгельма де Мандевиля в побеге Ранульфа Фламбарда из Тауэра.

Главной задачей Жоффруа в 1130-е гг. стало возвращение владений своей семьи. Этому благоприятствовал династический кризис в Англии: право Стефана Блуаского на английскую корону было оспорено императрицей Матильдой, дочерью Генриха I, которую поддержала значительная часть англонормандской знати. Первоначально Жоффруа выступил на стороне короля Стефана. За его поддержку в 1140 г. король вернул Мандевилю владения его отца в Эссексе и присвоил ему титул графа Эссекса. В 1141 г. Жоффруа был назначен констеблем Тауэра — важнейшей английской крепости, обеспечивающей контроль над Лондоном, крупнейшим городом и фактической столицей страны.

Смены политических лагерей

Но в феврале 1141 г. войска короля Стефана были разбиты в битве при Линкольне, а сам король попал в плен. Это заставило Жоффруа перейти на сторону императрицы Матильды. Императрица была крайне заинтересована в Мандевиле, поскольку именно он как констебль Тауэра мог обеспечить власть над Лондоном. За помощь Жоффруа Матильда освободила его от долгов отца короне и передала ему земли Эдо Дапифера в Эссексе и ряде других английских графствах. Императрица вошла в Лондон, однако вскоре там вспыхнуло восстание горожан, заставившее Матильду бежать из столицы. Вероятно, это восстание было связано с борьбой лондонцев за права самоуправления, дарованные королём Генрихом I в начале 1130-х гг. и оказавшиеся под угрозой отмены в условиях расширения влияния Жоффруа де Мандевиля на столицу. В то же время переговоры с Жоффруа начали представители королевской партии: супруга Стефана Матильда Булонская заложила свои кембриджширские земли, а часть полученных средств передала Мандевилю за переход на сторону короля. Это заставило Жоффруа вновь принести клятву верности Стефану. Вскоре войска Матильды были разгромлены в сражении при Винчестере, а король получил свободу. Перемена политического лагеря принесла Жоффруа новые выгоды: помимо денежных средств, он добился своего назначения шерифом и главным судьёй Эссекса, Хертфордшира и Мидлсекса, причём последняя должность передавала в руки Мандевиля административную и судебную власть над Лондоном, ликвидируя тем самым остатки городского самоуправления.

Однако уже в 1142 г. Жоффруа возобновил переговоры с императрицей Матильдой. Летом 1142 г. в Оксфорде они подписали тайный договор о союзе, в котором в частности императрица обещала не заключать мира с горожанами Лондона без согласия Жоффруа, поскольку лондонцы — «его смертельные враги». Договор этот остался секретным, и Жоффруа продолжал считаться союзником короля и часто бывал при дворе. Однако вскоре о его новой измене стало широко известно. В начале 1143 г. Жоффруа де Мандевиль был арестован по приказу короля в Сент-Олбансе. Вильям Ньюбургский связывал этот арест с насильственным удержанием Мандевилем в Тауэре Констанции Французской, жены сына короля Стефана. Однако этот случай имел место ещё в 1140 г. и его связь с арестом в 1143 г. представляется сомнительной. Жоффруа де Мандевилю было предъявлено обвинение в государственной измене и предоставлено на выбор виселица или сдача Тауэра и замков в Эссексе. Граф выбрал последнее.

Во главе бандитов и гибель

Потеряв свои владения крепости Жоффруа де Мандевиль бежал в Кембриджшир, где на острове Или устроил разбойничье убежище. Он захватил аббатство Рамси, которое превратил в укреплённую базу для набегов на окружающие земли. Банды Мандевиля разоряли поля и деревни, сжигали города и разрушали монастыри. По свидетельствам современников, люди Жоффруа убивали и захватывали в заложники всех без различия пола и возраста, в радиусе тридцати миль вокруг Рамси не осталось ни быка, ни плуга, урожай не собирался или был уничтожен. Королевские войска тщетно пытались захватить бандитов: Жоффруа отводил свои отряды вглубь болот острова Или и пережидал атаку. Лишь случайная стрела, смертельно ранившая Жоффруа де Мандевиля при осаде Бервилла, положила конец его разбоям. Он скончался 16 сентября 1144 года.

Хотя Жоффруа был отлучён от церкви и, соответственно, его тело не могло быть предано земле, тамплиеры привезли труп Жоффруа в Лондон и похоронили в церкви своего ордена. Надгробная плита гробницы Жоффруа де Мандевиля сохранилась до настоящего времени.

Беззакония и жестокость Мандевиля оказались беспрецедентными даже для времени феодальной анархии. Именно поэтому рассказ о них вошёл во все современные хроники, прежде всего в Хронику Питерборо, составленную монахами аббатства Питерборо, расположенного в непосредственной близости от района набегов Жоффруа, в которой содержаться знаменитые слова, что в эти времена «Христос и святые спали». Позднее на основании свидетельств хроники о достаточно ограниченных территориально разбоях банд Жоффруа де Мандевиля, стали судить об эпохе гражданской войны в Англии в целом, а Жоффруа, благодаря посвященной ему работе Дж. Раунда, стал рассматриваться как типичный английский барон периода феодальной анархии. В настоящее время эта точка зрения уже не является общепринятой: Жоффруа де Мандевиль и его разбои, по всей видимости, представляли собой экстремальный случай в истории гражданской войны в Англии и не могут служить иллюстрацией обычной жизни страны этого периода.

Брак и дети

Жоффруа де Мандевиль был женат на Рогезии де Вер, дочери Обри де Вера, камергера королевского двора, и имел четверых сыновей:

• Арнульф (ум. 1178), захвачен в плен и отправлен в изгнание после смерти отца, возможно был незаконнорожденным сыном Жоффруа;
• Жоффруа де Мандевиль (ум. 1166), 2-й граф Эссекс;
• Уильям де Мандевиль (ум. 1189), 3-й граф Эссекс;
• Роберт (ум. до 1189).

См. также

• Гражданская война в Англии 1135—1154 годов

Литература

• [www.thepeerage.com The Complete Peerage]  (англ.)
• [books.google.com/books?id=eJ-bwPCQ5ZQC&dq=Round+Geoffrey+de+Mandeville&pg=PP1&ots=pFacT9WMNA&sig=5x3Dco5fb_wWqpPHQ_QcVbag0aI&prev=www.google.com/search%3Fq%3DRound%2BGeoffrey%2Bde%2BMandeville%26hl%3Dru&sa=X&oi=print&ct=result&cd=1#PPR11,M1 Round J. H., Geoffrey de Mandeville: A Study of the Anarchy.]
• Davis, R. H. C., Prestwich, J. O. The Treason of Geoffrey de Mandeville //The English Historical Review — vol. 103, no. 407, — 1990
• Poole, A. I. From Domesday Book to Magna Carta. — Oxford, 1955.

Предшественник  Новое образование

граф Эссекс 1139 — 1144

Преемник Жоффруа де Мандевиль

Отрывок, характеризующий Жоффруа де Мандевиль, 1-й граф Эссекс

– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.