Жуандо, Марсель

Марсель Жуандо
фр. Marcel Jouhandeau
Имя при рождении:	Марсель Прованс
Место рождения:	Гере (Крёз), Франция
Место смерти:	Рюэй-Мальмезон, Франция
Гражданство:	Франция
Род деятельности:	прозаик, эссеист, драматург
Язык произведений:	французский

Марсель Жуандо (настоящая фамилия — Прованс; фр. Marcel Jouhandeau; 26 июля 1888, Гере (Крёз) — 7 апреля 1979, Рюэй-Мальмезон) — французский прозаик-модернист, эссеист, драматург.

Биография

В 1908 приехал в Париж. Посещал лекции в Сорбонне. Будучи студентом начал писать. В 1912 году работал школьным учителем в пригороде Парижа — Пасси. В 1914 году, во время мистического кризиса, сжег свои рукописи и пытался покончить жизнь самоубийством. После того, как кризис миновал, вновь вернулся к литературному творчеству и создал деревенские хроники, которые принесли ему первые успехи.

С 1922 года посвятил себя литературной деятельности. Примыкал к группе писателей «La Nouvelle Revue française» (Новое французское обозрение).

В 1938 году он написал антисемитскую брошюру-памфлет «le péril juif». Поклонник нацистской Германии, с группой французских профашистски настроенных писателей в 1941 году отправился на Веймарский конгресс, организованный Геббельсом, за что был подвержен критике во Франции.

Похоронен на Монмартре.

Творчество

Автор психологических романов, основанных на автобиографических «Супружеских хрониках», пьес и эссе, среди них «Юность Теофиля» (1921), «Брак господина Годо» (1933), автобиографических произведений «Опыт о самом себе» (1946), «Размышления о старости и смерти» (1956), «Бревиарий, портрет Дон Жуана».

Создал три серии автобиографических работ: первый цикл «La jeunesse de Theophile» (1921), в котором описана жизнь в родном городе. Второй цикл описывает психологический образ писателя — «Chaminadour» (1934—1941). Третий цикл — хроники и мемуары, посвященные ближайшему окружению писателя — «Chroniques maritales» (1938) и «Mémorial» (1950—1959, в 6 томах).

Его жанр — небольшие повести и рассказы, облеченные в интригующую форму; пестрая фантастика в них переплетается с самой прозаической действительностью. Стиль Жуандо отличается легкостью и иронически заострен.

Творчество Жуандо и успех, которым он пользовался, весьма симптоматичны как отражение мистических и упадочных настроений у современной ему французской интеллигенции.

Произведения писателя — глубоко психологические наблюдения и тщательный анализ поведения жизни провинции.

Одной из главных тем творчества Жуандо является гомосексуальность («Chronique d’une passion», «Le voyage secret», «Carnets de Don Juan», «Du pur amour», «Tirésias»). В этих книгах автор описывает с необычным реализмом и тонкостью психологические переживания и гомоэротические ощущения.

Как католик с мистическими наклонностями написал ряд выдающихся философско-нравственных эссе: «L’Algèbre des valeurs morales» (1935), «De l’abjection» (1939), «L’Eloge de la volupté» (1951), «Les Carnets de l'écrivain» (1957).

Избранная библиография

• La jeunesse de Théophile (1921)
• Les Pincengrain (1924)
• Prudence Hautechaume (1927)
• Monsieur Godeau intime (1926)
• L’amateur d’imprudences(1932)
• Monsieur Godeau marié (1933)
• Chaminadour (1934—1941)
• Algèbre des valeurs morales (1935)
• Le Peril Juif, Editions Sorlot, 1938.
• Chroniques maritales (1938)
• De l’abjection (1939)
• Essai sur moi-même (1947)
• Scènes de la vie conjugale (1948)
• Mémorial (1948)
• La faute plutôt que le scandale (1949)
• Chronique d’une passion (1949)
• Eloge de la volupté (1951)
• Dernières années et mort de Véronique (1953)
• Contes d’enfer (1955)
• Léonara ou les dangers de la vertu (1955)
• Carnets de l'écrivain (1957)
• L'école des filles (1960)
• Journaliers (1961—1978)
• Les instantanés de la mémoire (1962)
• Trois crimes rituels (1962)
• Le Pur Amour (1970)
• Pages égarées (1980).

Кроме того, известен многими афоризмами:

• Все люди рождаются свободными и равными в правах, но некоторые потом женятся.
• Всякая душа есть маленькое тайное общество.
• Гораздо легче обманывать других, чем не обманывать себя самого.
• Женщина выходит замуж за поэта, но, став его женой, она прежде всего замечает, что он забывает спускать воду в туалете.
• Кощунство — единственный способ для неверующих оставаться религиозными людьми.
• Неверно, будто нам не хватает дружбы и доброты; это дружбе и доброте не хватает нас.
• Поскольку нет ничего дороже времени, всего благороднее тратить его не считая.
• Придет день, когда нам будет недоставать одной-единственной вещи, и это не будет объект наших желаний, а сами желания.
• Р. спрашивает меня, что я имею против него. Я не могу простить ему откровенных признаний, которые я ему сделал.
• Чтобы вынести историю собственной жизни, каждый добавляет к ней немножко легенд.

Ссылки

• [www.babelio.com/auteur/Marcel-Jouhandeau/29562 Marcel Jouhandeau] (фр.)

Отрывок, характеризующий Жуандо, Марсель

Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.