Гимарайнс Роза, Жуан

Жуан Гимарайнс Роза
João Guimarães Rosa
Дата рождения:	27 июня 1908(1908-06-27)
Место рождения:	шт. Минас-Жерайс
Гражданство:	Бразилия Бразилия
Дата смерти:	19 ноября 1967(1967-11-19) (59 лет)
Место смерти:	Рио-де-Жанейро

Жуа́н Гимара́йнс Ро́за (Гимараинс Роза) (порт. João Guimarães Rosa, 27 июня 1908, Кордисбургу, шт. Минас-Жерайс — 19 ноября 1967, Рио-де-Жанейро) — бразильский писатель.

Биография

Гимарайнс Роза родился в муниципалитете Кордисбургу (порт. Cordisburgo). Он был старшим из шести детей. Родители: Флордуарду Пинту Роза (порт. Florduardo Pinto Rosa) и Д. Франсиска Гимарайнс Роза (порт. D. Francisca Guimarães Rosa).

Гимарайнс Роза был самоучкой во многих областях, с детства изучал много языков, начинал с изучения французского языка, когда ему ещё не было семи лет от роду, о чём сказал в интервью:

«Говорю на: португальском, немецком, французском, английском, испанском, итальянском, эсперанто, немного на русском; читаю на: шведском, голландском, латинском и греческом (но со словарём под рукой); понимаю некоторые немецкие диалекты; я изучал грамматику: венгерского, арабского, санскрита, литовского, польского, тупи, иврита, японского, чешского, финского, датского; поверхностно изучал другие языки. Но всё на базовом уровне. Думаю, что изучение духа и механизма других языков помогает намного глубже понять родной язык. Вообще, однако, я учился ради удовольствия, наслаждения и развлечения.» Оригинальный текст (порт.)   «Falo: português, alemão, francês, inglês, espanhol, italiano, esperanto, um pouco de russo; leio: sueco, holandês, latim e grego (mas com o dicionário agarrado); entendo alguns dialetos alemães; estudei a gramática: do húngaro, do árabe, do sânscrito, do lituano, do polonês, do tupi, do hebraico, do japonês, do checo, do finlandês, do dinamarquês; bisbilhotei um pouco a respeito de outras. Mas tudo mal. E acho que estudar o espírito e o mecanismo de outras línguas ajuda muito à compreensão mais profunda do idioma nacional. Principalmente, porém, estudando-se por divertimento, gosto e distração.»

Ещё в детстве он переехал в дом своего дедушки и бабушки в Белу-Оризонти, там окончил начальную школу. Дальнейшее обучение начал в школе Санту-Антониу в Сан-Жуан-дел-Рее, но вскоре вернулся в Белу-Оризонти, где и закончил обучение. В 1925 году, в возрасте 16 лет, он подал заявление на зачисление на медицинский факультет университета Минас-Жерайса.

27 июня 1930 года Гимарайнс Роза женился на 16-летней Лижии Кабрал Пенна (Lígia Cabral Penna). Дочери: Вилма (Vilma) и Агнес (Agnes). В том же году окончил обучение и начал заниматься медицинской практикой в муниципалитете Итагуара (Itaguara), затем в муниципалитете Итауна (Itauna) в штате Минас-Жерайс. Проживал там около двух лет, в эти годы впервые познакомился с элементами сертана (бразильских степей), ставшими источником и вдохновением для многих его работ.

Вернувшись из Итагуары, Гимарайнс Роза работал врачом-добровольцем в народном ополчении (порт. Força Pública) во время «Конституционалистской революции» 1932 года, возглавляя т. н. сектор Туннеля (порт. setor do Túnel) в муниципалитете Паса-Куатру (Passa-Quatro, шт. Минас-Жерайс). Там он встретился с будущим президентом Жуселину Кубичеком, в то время работавшим главным врачом. Позже, сдав экзамен, он стал чиновником. В 1933 году переехал муниципалитет Барбасена (Barbacena) работал врачом в 9-м пехотном батальоне (порт. Oficial Médico do 9º Batalhão de Infantaria). Бо́льшую часть жизни работал дипломатом в Европе и Латинской Америке.

В 1963 году единогласно избран членом Бразильской академии литературы, но принял предложение только через 4 года, всего за три дня до своей таинственной кончины в Рио-де-Жанейро от, предположительно, сердечного приступа.

Гимарайнс Роза умер на пике своей дипломатической и литературной карьеры в возрасте 59 лет.

Творчество

Гимарайнс Роза писал новеллы и рассказы. Его творчество вдохнуло новую жизнь в бразильскую литературу середины XX века. Роман «Тропы по большому сертану» (1956) удостоен многих национальных премий, принёс автору мировую славу. Книга стихов Магма (1936) получила премию Бразильской литературной академии, но не была опубликована при жизни автора.

Карьера Гимарайнса Розы как писателя началась еще когда он пребывал на дипломатической службе. В 1946 году он опубликовал свою работу «Сагарана». До этого у него уже был сборник поэзии 1936 года, но он так и остался неопубликованным. В сборник «Сагарана» вошло 6 новелл, некоторые из них по объему превышают 50 страниц. Название можно перевести как «указание на сходство». В них сертан (бразильская степь) превращается почти в самостоятельного персонажа, а наличие неологизмов, игры слов и риторических приёмов обеспечило ему славу писателя-новатора. Его стиль можно назвать почти разговорным, а неологизмы и другие приёмы усложняют перевод его произведений. После «Сагараны» был опубликован двухтомный «Кордебалет». В нём продолжает действовать сертан как самостоятельный персонаж, представляя собой силы природы.

Всё же шедевром автора является роман «Тропы по большому сертану» (1956). Это произведение считается шедевром не только бразильской, но и мировой литературы XX века.

Сразу после появления роман стал легендой — сначала в Бразилии, а потом и в других странах через перевод. Перевод на английский The Devil to Pay in the Backlands появился в 1963 году. Но из-за сложности стиля автора оригинальность романа была утеряна.

«Тропы по большому сертану» очень спорный роман. Он являет собой историю на 608 страницах без разбивки на главы и остановок в повествовании. Использование не только неологизмов, но и местных диалектов делаю роман сложным не только для перевода, но и для восприятия самими носителями португальского языка. Сюжет романа разворачивается вокруг крестьянина Риобальдо. Герой рассказывает о своей жизни бандита, о стычках с держателями ранчо и борьбу за жизнь в сертане. При этом читатель превращается в собеседника и даже иногда задает ему вопросы.

Роман Розы является парадоксом. С одной стороны он модернистский, а з другой регионалистический, то есть описывает жизнь в той или другой местности Бразилии, держась далеко от всякого авангарда. В своём романе писатель старался не использовать клише и шокировать читателя, как это делает жизнь. Он не использовал клише ни в грамматике или фразах, ни в самом повествовании. Он старался создать что-то, что читатель до этого еще не встречал, но в то же время чтобы он это воспринимал на интуитивном уровне.

Гимарайнс Роза — один из лучших писателей Латинской Америки, творчество которого можно поставить в один ряд с творчеством Джеймса Джойса, Марселя Пруста. Его лингвистические инновации включают распространённые лексические заимствования, как с античных, так и современных языков. Формирование собственных неологизмов, синтаксических инверсий и использование разговорной речи делают творчество Гимарайнса Розы неповторимым в своем роде.

Библиография

• Caçador de camurças, Chronos Kai Anagke, O mistério de Highmore Hall e Makiné (1929)
• Лава (Lava, 1936)
• Сагарана (Sagarana, o Duelo, 1946) — сборник новелл
• Com o Vaqueiro Mariano (1947)
• Кордебалет (Corpo de Baile, 1956) — сборник новелл
• Тропы по большому сертану (Grande Sertão: Veredas, 1956) — роман
• Первые истории (Primeiras Estórias, 1962) — сборник новелл
• Tutaméia — Terceiras Estórias (1967)
• Em Memória de João Guimarães Rosa (1968, опубл. посмертно)
• Estas Estórias (1969, опубл. посмертно)
• Ave, Palavra (1970, опубл. посмертно)

Экранизации

• 1965 — Час и мгновение Аугусту Матраги / A Hora e a Vez de Augusto Matraga режиссёра Роберту Сантуса
• 1994 — A Terceira Margem do Rio режиссёра Нелсона Перейры душ Сантуша

Источники

• Данная статья основана на материалах английской Википедии
• «Гимарайнс Роза Жуан». БСЭ, 3-е издание
• «Guimarães Rosa, João.» Encyclopædia Britannica from Encyclopædia Britannica 2007 Ultimate Reference Suite (2007).
• Poulsen, Peter. Sertão translated into Danish.
• Grande Sertão: Veredas by João Guimarães Rosa. Felipe W.Martinez, Nancy Fumero, Ben Segal

Отрывок, характеризующий Гимарайнс Роза, Жуан

Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.