Жуков, Григорий Никитич

Григорий Никитич Жуков
Дата рождения	25 января 1902(1902-01-25)
Место рождения	Духовщина, Смоленская губерния
Дата смерти	15 декабря 1975(1975-12-15) (73 года)
Место смерти	Москва
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Пехота
Годы службы	1920 — 1967 годы
Звание
Командовал	полк 214-я стрелковая дивизия
Сражения/войны	Гражданская война в России Советско-финская война (1939—1940) Великая Отечественная война
Награды и премии

Григорий Никитич Жуков (25 января 1902 года, город Духовщина — 15 декабря 1975 года, Москва) — советский военный деятель, генерал-майор. Герой Советского Союза.

Биография

Григорий Никитич Жуков родился 25 января 1902 года в городе Духовщина ныне Смоленской области в семье сапожника.

В 1919 году закончил городское училище и стал работать в Духовщинском отделении губернской чрезвычайной комиссии.

Гражданская война

В 1920 году Жуков ушёл в качестве добровольца в ряды РККА. В том же году окончил Московские пехотные курсы.

В ходе Гражданской войны Жуков воевал на Западном фронте. С окончанием войны продолжил служить в армии.

Межвоенное время

В межвоенный период Григорий Никитич Жуков служил в строевых частях.

Принимал участие в боях на Карельском перешейке в ходе советско-финской войны. Здесь был награждён орденом Красной Звезды.

В 1940 году Жуков закончил два курса Военной академии имени М. В. Фрунзе, а затем — курсы усовершенствования командного состава.

В 1941 году вступил в ряды ВКП(б).

Великая Отечественная война

С августа 1941 года Григорий Никитич Жуков принимал участие в боях на фронтах Великой Отечественной войны.

Командуя полком, майор Жуков воевал на Южном фронте, воевал под Сталинградом, был тяжело ранен.

В октябре 1943 года полковник Григорий Никитич Жуков был назначен на должность командира 214-й Кременчугской стрелковой дивизией, которая под его командованием принимала участие в битве за Днепр, а также в боях за расширение плацдарма. В декабре 1943 года за освобождение Александрии дивизия получила почётное наименование «Александрийская», а вскоре стала Краснознамённой.

В конце июля 1944 года дивизия под командованием генерал-майора Жукова вышла к Висле в районе Сандомира, которую сразу же форсировала. На плацдарме начались оборонительные бои, в ходе которых были уничтожены три дивизии противника, освобождён Сандомир, а плацдарм расширен до 70 километров в ширину и до 40 километров в длину обороны. За успешные боевые действия на плацдарме дивизия была награждена орденом Суворова 2 степени. Этим же орденом был награждён и Григорий Никитич Жуков.

12 января 1945 года началась Висло-Одерская операция. Командир 214-й стрелковой дивизии генерал-майор Жуков организовал дивизию в ходе прорыва обороны на сандомирском плацдарме. В первый же день операции дивизия прошла 25 километров, а вскоре, пройдя в наступлении более 300 километров, дивизия вышла к Одеру. 26 января дивизия начала форсирование реки в 4 км севернее города Олау (Олава, Польша).

В ходе наступления дивизия под командованием генерал-майора Жукова уничтожила более 5000 солдат и офицеров противника, 28 орудий, 69 пулеметов, 18 танков, а также был захвачен аэродром с 38 самолетами и и освобождено 300 населенных пунктов и из них 6 городов.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 мая 1945 года за успешное руководство воинским соединениями и проявленные при этом мужество и героизм генерал-майору Григорию Никитичу Жукову присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 6069).

Послевоенная карьера

После войны продолжил командовать 214-й СД в составе Львовского ВО. 18 апреля 1946 года отстранен от должности и направлен в распоряжение Военного совета округа. 11 июня 1946 года уволен в запас по болезни.

Жил в Москве. Умер 15 декабря 1975 года. Похоронен на Химкинском кладбище.

Награды

• Медаль «Золотая Звезда»;
• два ордена Ленина;
• три ордена Красного Знамени;
• орден Суворова 2 степени;
• два ордена Красной Звезды;
• медали.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=7861 Жуков, Григорий Никитич]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Жуков, Григорий Никитич

– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]