Жулавский, Ежи

Ежи Жулавский (польск. Jerzy Żuławski) (14 июля 1874 — 9 августа 1915) — польский писатель, поэт и драматург, один из основоположников польской научно-фантастической литературы.

Биография

Ежи Жулавский родился в Польше в городке Липовец возле Жешува. В детстве жил в городе Лиманова, начал учиться в гимназии в городе Бохня, закончил учёбу в гимназии в Кракове.

В 1892 году поступил в технический университет Цюриха, а с 1895 года по 1898 год учился на кафедре философии в Бёрне. По окончании обучения ему была присвоена степень доктора философии. По возвращении в Польшу преподавал в школах Малопольского воеводства и Кракова.

C 1910 года много путешествовал, пока не поселился в Закопане. Там он стал добровольцем в спасательной службе Татр. С началом Первой мировой войны пошёл добровольцем на фронт. Был редактором журнала «К оружию». Скончался в госпитале в Дембице от брюшного тифа.

Дядя польского писателя Мирослава Жулавского и двоюрождный дед режиссера Анджея Жулавского.

Творчество

Первые декадентские поэтические произведения Ежи Жулавского были опубликованы в 1895 году. В настоящее время они практически позабыты, хотя в то время пользовались популярностью. Более всего он стал известен своей фантастической «Лунной трилогией» — «На серебряной планете» («Na Śrebrnym Głobie», 1901), «Победитель» («Zwycięzca», 1908), «Старая Земля» («Stara Ziemia», 1910), которая оказала влияние на развитие польской НФ-литературы. По мотивам трилогии режиссёром Анджеем Жулавским был снят фильм «На серебряной планете».

Библиография

Лунная трилогия

• На серебряной планете (1903) (экранизирована двоюродным внуком автора)
• Победитель (1910)
• Старая Земля (1911)

Сборники

• Рассказы в прозе (1902)
• Сказки о счастливом мужчине (1910)
• Искушение Сатаны (1910)

Поэтические сборники

• В центре строк (1895)
• «Интермеццо» (1897)
• Стойка из песен (1897)
• Стихи (1900)
• Из невольнического дома (1902)

Сборники эссе

• Prolengomena (1902)
• Литературные зарисовки (1913)
• Перед зеркалом истины (1914)
• Город умер (1918)

Драматургия

• Диктатор (1903)
• Миртовый венок (1903)
• Эрот и Психея (1904)
• Ijola (1905)
• Gra.Tryptyk sceniczny (1906)
• Donna Aluica (1906)
• Цена слёз (1909)
• Конец месяца (1911)
• Город Солнца (1911)

Научно-популярные

• Бенедикт Спиноза. Человек и труд

Память

• В 2008 году была учреждена литературная премия имени Ежи Жулавского для поощрения польских авторов научной фантастики.

Ссылки

• www.fantlab.ru/work53917
• [www.culture.pl/pl/culture/artykuly/os_zulawski_jerzy Биография Жулавского (Kultura polska)]
• [monika.univ.gda.pl/~literat/autors/zulaw.htm Биография Жулавского (Wirtualna Biblioteka Literatury Polskiej)]

Отрывок, характеризующий Жулавский, Ежи

– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.