Журавлёв, Виктор Филиппович

Виктор Филиппович Журавлёв
Дата рождения:	29 августа 1943(1943-08-29) (80 лет)
Место рождения:	Фрунзе, Киргизская ССР, СССР
Страна:	СССР СССР → Россия Россия
Научная сфера:	теоретическая механика
Место работы:	Институт проблем механики РАН
Учёная степень:	доктор физико-математических наук
Учёное звание:	академик РАН (2003); профессор
Альма-матер:	МВТУ имени Н. Э. Баумана, МГУ (мехмат)
Известен как:	теория колебаний, гироскопия
Награды и премии:

Ви́ктор Фили́ппович Журавлёв (род. 29 августа 1943 года, Фрунзе) — крупный российский учёный-механик, академик РАН (с 22 мая 2003 года; член-корреспондент с 15 декабря 1990 года), доктор физико-математических наук, профессор МФТИ.

Биография

Окончил с отличием факультет приборостроения МВТУ имени Н. Э. Баумана (1966) и механико-математический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова (1970).

В 1967—1970 годах обучался в аспирантуре Института проблем механики АН СССР (ныне — Институт проблем механики РАН), после чего работает в этом институте (заведующий лабораторией навигационных систем в 1989—1992 гг.). Главный научный сотрудник лаборатории механики систем Института проблем механики РАН. Член Российского национального комитета по теоретической и прикладной механике.

Специалист по аналитической механике, теории колебаний, гироскопическим системам. В частности, получил оценку постоянного ухода гироскопа в идеальном подвесе (так называемого ухода Магнуса). Решил задачу о предельной точности идеального криогенного гироскопа.

Подготовил монографии «Волновой твердотельный гироскоп» (1985, совместно с Д. М. Климовым), «Механика шарикоподшипников гироскопов» (1986, совместно с В. Б. Бальмонтом), «Прикладные методы в теории колебаний» (1988, совместно с Д. М. Климовым), «Механика систем с неудерживающими связями» (1993, совместно с Н. А. Фуфаевым), «Group-theoretic methods in mechanics and applied mathematics» (2002, совместно с Д. М. Климовым), учебник «Основы теоретической механики»(1997, 2-е изд. 2001).

С 1973 года преподаёт на кафедрах механики управляемых и гироскопических систем и теоретической механики МФТИ. С 2001 по 2008 год являлся заведующим кафедрой теоретической механики МФТИ.

Награды и премии

• премия Ленинского комсомола (1976) — за цикл работ по теории вибрации гироскопов
• Государственная премия Российской Федерации в области науки и техники (1994) — за цикл работ «Динамика сложных механических систем» (совместно с Д. М. Климовым, А. П. Маркеевым и В. В. Козловым)
• орден «Знак Почёта» (1982)

Ссылки

• (2003) «[www.rusmechanics.ru/6/celebration.html Поздравляем наших юбиляров]». Успехи механики 2 (2).
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-831.ln-ru Журавлёв Виктор Филиппович]. Сайт РАН
• [wikimipt.org/wiki/Журавлёв_Виктор_Филиппович В. Ф. Журавлёв] на сайте «Викифизтех»

Отрывок, характеризующий Журавлёв, Виктор Филиппович

– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?