Журавлёв, Евгений Петрович

Евгений Петрович Журавлёв
Дата рождения	9 октября 1896(1896-10-09)
Место рождения	село Рудьковка, ныне Бобровицкий район, Черниговская область, Украина
Дата смерти	11 мая 1983(1983-05-11) (86 лет)
Место смерти	Москва
Принадлежность	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Род войск	Пехота
Годы службы	1915 — 1960 годы
Звание
Командовал	5-й механизированный корпус 29-я армия 53-я армия 68-я армия 21-я армия 18-я армия
Сражения/войны	Первая мировая война Гражданская война в России Советско-финская война (1939—1940) Великая Отечественная война
Награды и премии

Евге́ний Петро́вич Журавлёв (9 октября 1896 года, село Рудьковка, ныне Бобровицкий район, Черниговская область, Украина — 11 мая 1983 года, Москва) — советский военный деятель, Генерал-лейтенант (9 сентября 1943 года).

Начальная биография

Евгений Петрович Журавлёв родился 9 октября 1896 года в селе Рудьковка ныне Бобровицкого района Черниговской области Украины.

Военная служба

Первая мировая и гражданская войны

В 1915 году был призван в ряды Русской императорской армии, после чего был направлен в 2-ю Петергофскую студенческую школу прапорщиков, из которой был выпущен в чине прапорщик и назначен на должность командира роты, после чего принимал участие в боевых действиях на Юго-Западном фронте. Участник Февральской революции в Петрограде.

В 1918 году вступил в ряды РККА. Командовал партизанским отрядом при подпольном ревкоме Козелецкого уезда. С августа 1919 года по август 1924 года служил начальником разведки кавалерийской бригады, дивизии, корпуса Червонного казачества, начальником штаба 2-й Черниговской дивизии. Принимал участие в боевых действиях на Южном, Западном и Юго-Западном фронтах.

Межвоенное время

После окончания боевых действий Журавлёв служил на должностях начальника штаба дивизии, помощника командира полка и начальника штаба кавалерийской дивизии 5-го кавалерийского корпуса.

В 1925 и 1929 годах закончил курсы усовершенствования комсостава РККА при Военной академии имени М. В. Фрунзе, а в 1935 году — Военную академию имени М. В. Фрунзе.

17 февраля 1936 года Евгению Петровичу Журавлёву было присвоено звание «комбриг».

В 1936 году был назначен на должность начальника штаба 5-го кавалерийского корпуса, в октябре 1937 года — на должность старшего преподавателя кафедры тактики кавалерийских курсов усовершенствования командного состава, а затем — на должность начальника штаба 3-го кавалерийского корпуса, после чего принимал участие в советско-финской войне.

После введения в рядах РККА генеральских званий Евгению Петровичу Журавлёву 4 июня 1940 года было присвоено звание «генерал-майор», после чего в июне того же года был назначен на должность заместителя командира 5-го механизированного корпуса.

Великая Отечественная война

С началом войны Журавлёв находился на прежней должности и после гибели 3 августа генерал-майора И. П. Алексеенко Журавлёв был назначен на должность командира 5-го механизированного корпуса, который принимал участие в ходе тяжёлых оборонительных боевых действий в районе городов Шепетовка, Славута и Острог, а затем на территории Белоруссии, при этом корпус два раза выходил из окружения.

В августе 1941 года был назначен на должность заместителя командующего 30-й армией, которая принимала участие в тяжелых оборонительных боях в районе Ржева и на подступах к Москве.

В ноябре 1941 года был назначен на должность начальника штаба Калининского фронта, после чего руководил отступающими войсками в районе населенных пунктов Завидово и Спас-Заулок в 20 километрах северо-западнее города Клин. Был тяжело ранен и после излечения в госпитале был назначен на должность помощника командующего войсками Калининского фронта по формированиям, после чего готовил для фронта маршевые подразделения и части, а также неоднократно выезжал в войска для руководства боевыми действиями на отдельных направлениях.

В сентябре 1942 года Журавлёв был назначен на должность командующего 29-й армией (Западный фронт), оборонявшейся на левом берегу Волги.

В январе 1943 года был назначен на должность командующего 53-й армией, которая удерживала демянский плацдарм, в марте 1943 года — на должность командующего 68-й армией (Северо-Западный фронт), отличившейся в ходе ряда наступательных боевых действий в междуречье рек Ловать и Редья, а также в Смоленской наступательной операции.

9 сентября 1943 года Евгению Петровичу Журавлёву было присвоено звание «генерал-лейтенант».

В октябре 1943 года был назначен на должность командующего 21-й армией, дислоцировавшейся в районе города Калинин на переформировании и пополнении.

В январе 1944 года был назначен на должность командующего 18-й армии, которая отличилась в ходе Проскуровско-Черновицкой и Львовско-Сандомирской наступательных операций. После форсирования реки Южный Буг армия вышла к Карпатам и с мая вела боевые действия в сложных горных условиях. Во время Восточно-Карпатской наступательной операции армия под командованием Журавлёва принимала участие в ходе освобождения городов Мукачево, Ужгород и Чоп.

С ноября 1944 года Журавлёв находился в распоряжении Главного управления кадров НКО.

За время войны Журавлёв был пять раз упомянут в благодарственных в приказах Верховного Главнокомандующего

Послевоенная карьера

После окончания войны Журавлёв был назначен на должности заместителя командующего 27-й армией армией, затем — на должность заместителя командующего войсками Прикарпатского военного округа по вузам, а с ноября 1945 года служил на должностях генерал-инспектора стрелковых войск Главной инспекции Вооружённых сил СССР, заместителя Главного инспектора Советской Армии по сухопутным войскам и помощника командующего войсками Южно-Уральского военного округа. В марте 1955 года был назначен на должность начальника управления кадров Сухопутных войск.

Генерал-лейтенант Евгений Петрович Журавлёв в декабре 1960 года вышел в отставку. Умер 11 мая 1983 года в Москве.

Награды

• Орден Ленина (21.02.1945);
• Орден Октябрьской Революции;
• Пять орденов Красного Знамени (в т.ч. 09.08.1941, 05.05.1942, 03.11.1944 , 1949 );
• Орден Суворова 1 степени (29.05.1944);
• Два ордена Кутузова 1 степени (09.04.1943, 25.08.1944);
• Орден Богдана Хмельницкого 1 степени (23.05.1945);
• Орден Суворова 2 степени (28.09.1943);
• Орден «Знак Почёта»;
• Медали;
• Иностранные ордена.

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная. Командармы. Военный биографический словарь / Под общей ред. М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2005. — С. 76—77. — ISBN 5-86090-113-5.

Отрывок, характеризующий Журавлёв, Евгений Петрович

Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.