Журналистика в Теннесси
| Журналистика в Теннесси | |
| Journalism in Tennessee | |
 Иллюстрация к рассказу. 1875 | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата первой публикации: |
1869 |
«Журнали́стика в Теннесси́» (англ. Journalism in Tennessee) — юмористический рассказ Марка Твена, написанный в 1869 году и представляющий собой хрестоматийный образец гротеска в литературе[1]. Впервые был опубликован 4 сентября 1969 года в газете Buffalo Express[en], позднее в 1875 году вошёл в сборник рассказов Sketches New and Old («Старые и новые очерки»)[2].
В основу произведения легли личные впечатления автора, который в 1860-х годах работал репортёром в газетах Вирджинии-Сити, Сан-Франциско, Нью-Йорка.
Сюжет
Герой рассказа приезжает в Теннесси, устраивается на работу в газету «Утренняя Заря» и идёт знакомиться с ответственным редактором. Тот даёт коллеге первое задание: нужно полистать местные издания и подготовить обзор прессы.
Новичок, изучив публикации конкурентов, пишет свой дебютный опус, однако редактора его анализ не устраивает. Желая дать урок начинающему журналисту, руководитель издания лично берётся за перо. Внеся в рукопись множество исправлений, он создаёт материал, из которого следует, что в «Еженедельном Землетрясении» трудятся отъявленные лжецы, «Утренний Вой» — это прибежище негодяев, а газету «Ежедневное Ура» возглавляет мерзавец.
Редактор поясняет, что статья должна быть «с перцем», однако завершить мастер-класс не успевает: окно кабинета разбивается брошенным с улицы кирпичом, затем в помещении появляется полковник Текумс, начинаются стрельба и пальба.
Этот день вмещает много событий: в редакцию то и дело наведываются разъярённые политики, сотрудники других изданий и прочие «жучки и головорезы». Пальба, взрывы и драки идут почти беспрерывно; редактор реагирует на происходящее как на обыденность и уверяет новичка, что тот, освоившись, приноровится к здешним нравам. Однако герой признаётся, что ему сложно привыкнуть к теннессийскому темпераменту и чрезмерной живости местной журналистики. Его первый рабочий день в «Утренней Заре» оказывается последним.
Художественные особенности
Быль и небылица
Марк Твен знал много драматичных историй, связанных с профессиональной деятельностью журналистов в 1860-х годах. Так, в Неваде разгневанный герой одной из разоблачительных статей вызвал к себе автора, выпорол его плетью и потребовал, чтобы тот принародно дал опровержение. Газета «Утренняя звезда» (город Виксберг) в течение нескольких лет находилась в эпицентре скандалов: её издателя застрелили на улице, затем один за другим погибли четыре редактора; пятый, спасаясь от негодующей толпы, бросился в реку и утонул[3]. Сам Марк Твен пришёл в свою первую газету «Энтерпрайз» с «неизбежным флотским револьвером на боку»: в ту пору не только деятельность редакции, но и вся жизнь столицы Невады «напоминала положение солдат в окопах»[4].
Вот и получается, что небылицы у Твена почти что быль. <…> Но чтобы это была литература, а не просто выдумки и потешки, он вводит в причудливый этот мир вещи и явления, которые читатель сразу же узнаёт. Вымысел соседствует с достоверностью, условное — с безусловным[3].
Гротеск
По словам литературоведа Греты Ионкис, «жёсткость и необузданность», присутствующие в ранних произведениях Марка Твена, напрямую связаны с неукротимостью и суровостью жизни в приисковых городах. В рассказе «Журналистика в Теннесси» джентльменские амбиции персонажей переплетаются с их же флибустьерскими замашками; такое соседство вкупе с намеренным преувеличением создаёт контраст, рождающий «комический эффект»[4].
Как утверждает исследователь творчества Марка Твена Абель Старцев, гротеск у писателя сродни абсурду; этот «заокеанский юмор не мог не озадачить европейских читателей, воспитанных на Диккенсе или Гоголе»[5], но был понятен жителям фронтира, которые смеялись над появившимся в редакции грозным полковником, пулями, настигающими ошеломлённого стажёра, непрерывной стрельбой и драками[1]. Приёмы, используемые автором «Журналистики в Теннесси», близки его первым читателям: комизм раннего Твена построен на «чувстве абсолютной свободы»; этот юмор не знает табу, он лишён условностей[6].
Напишите отзыв о статье "Журналистика в Теннесси"
Примечания
- ↑ 1 2 Зверев А. М. Мир Марка Твена. — М.: Детская литература, 1985. — С. 59. — 175 с.
- ↑ Johnson, Merle De Vore. [archive.org/stream/cu31924029636705#page/n211/mode/2up A bibliography of the work of Mark Twain, Samuel Langhorne Clemens: a list of first editions in book form and of first printings in periodicals and occasional publications of his varied literary activities]. — New-York and London: Harper & Brothers Publishers, 1910. — P. 186.
- ↑ 1 2 Зверев А. М. Мир Марка Твена. — М.: Детская литература, 1985. — С. 60. — 175 с.
- ↑ 1 2 3 Грета Ионкис [magazines.russ.ru/slovo/2010/66/ion-pr.html Марк Твен: путь от юмора к сатире] // Слово\Word. — 2010. — № 66.
- ↑ А. Старцев. [www.kulichki.com/moshkow/INPROZ/MARKTWAIN/marktven.txt Марк Твен и Америка]. — М.: Советский писатель, 1985.
- ↑ Зверев А. М. Мир Марка Твена. — М.: Детская литература, 1985. — С. 61. — 175 с.
Отрывок, характеризующий Журналистика в Теннесси
Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись.– Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она.
Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло о наградах, пожалованных государем.
– Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, – говорил l'homme a l'esprit profond, [человек глубокого ума,] – почему же SS не может получить той же награды?
– Je vous demande pardon, une tabatiere avec le portrait de l'Empereur est une recompense, mais point une distinction, – сказал дипломат, un cadeau plutot. [Извините, табакерка с портретом Императора есть награда, а не отличие; скорее подарок.]
– Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.]
– C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой.
– Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…]
Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным приказанием, чтобы он был у нее во вторник.
– Мне это очень нужно, – сказала она с улыбкой, оглядываясь на Анну Павловну, и Анна Павловна той грустной улыбкой, которая сопровождала ее слова при речи о своей высокой покровительнице, подтвердила желание Элен. Казалось, что в этот вечер из каких то слов, сказанных Борисом о прусском войске, Элен вдруг открыла необходимость видеть его. Она как будто обещала ему, что, когда он приедет во вторник, она объяснит ему эту необходимость.
Приехав во вторник вечером в великолепный салон Элен, Борис не получил ясного объяснения, для чего было ему необходимо приехать. Были другие гости, графиня мало говорила с ним, и только прощаясь, когда он целовал ее руку, она с странным отсутствием улыбки, неожиданно, шопотом, сказала ему: Venez demain diner… le soir. Il faut que vous veniez… Venez. [Приезжайте завтра обедать… вечером. Надо, чтоб вы приехали… Приезжайте.]
В этот свой приезд в Петербург Борис сделался близким человеком в доме графини Безуховой.
Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
