Рекамье, Жюли

Запрос «мадам Рекамье» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Жюлье́т, или Жюли́ Рекамье́ (фр. Juliette (Julie) Récamier, полное имя фр. Jeanne Françoise Julie Adélaïde — Жанна Франсуаза Жюли Аделаида, в девичестве Bernard — Бернар), известная просто как мадам Рекамье (3 декабря 1777, Лион, Франция — 11 мая 1849, Париж) — известная красавица, хозяйка знаменитого литературно-политического салона, который в то время был интеллектуальным центром Парижа. Её имя стало символом, олицетворявшим хороший вкус и образованность. Она была «звездой» европейского масштаба, о которой говорили в России и Англии, в Италии и Германии.

Биография

Жюли Рекамье, тогда ещё Бернар, родилась в семье нотариуса в Лионе. В 1786 году после продвижения её отца по карьерной лестнице семья переехала в Париж.

В 1793 году, когда девушке ещё не исполнилось 16, она вышла замуж за банкира Жака Рекамье, который был старше её на 26 лет. Отношения между супругами были скорее дружескими, нежели любовными. В качестве свадебного подарка банкир купил Рекамье особняк бывшего королевского министра финансов Неккера в Париже, где она впервые стала принимать гостей, и эти визиты вскоре превратились в знаменитый салон.

Обаяние Жюли, её ум и политические взгляды привлекали к ней в салон людей различных возрастов и положений. В списках имен гостей дома Рекамье завсегдатаями были знаменитый писатель Рене де Шатобриан, горячо любивший мадам Рекамье, писатель и критик Огюстен Сент-Бёв, лучшая подруга Жюли писательница мадам де Сталь, Камилл Жордан и многие другие. Удивительная красота Жюли привлекала к ней многих поклонников, среди которых были маршал Жан-Батист Бернадот, герцог Матьё де Монморанси-Лаваль, принц Август Прусский, Бенжамен Констан, брат Наполеона Люсьен Бонапарт и даже сын её подруги мадам де Сталь. Однако Рекамье предпочитала, держа дистанцию, сохранять дружбу, а не временных поклонников.

Мадам Рекамье не скрывала своего недовольства новой государственной политикой. Её салон привлекал противников перемен и постепенно превратился в оппозиционный к Наполеону политический центр. Императорская полиция несколько раз закрывала её салон. После высылки Жермены де Сталь она продолжала поддерживать с ней связи, а позже был подписан приказ и о её удалении из столицы. Она переехала во французскую провинцию, путешествовала по Италии и вернулась в Париж после реставрации. В 1819 году она переехала в монастырь Аббе-о-Буа, где продолжала устраивать приёмы; её близкий друг Рене де Шатобриан оставался с ней до самой смерти.

Жюли писала мемуары, но перед смертью приказала их уничтожить. Она оставила большое количество писем, часть из которых впоследствии была напечатана.

Интересные факты

• Тип кушетки, на которой восседает мадам Рекамье на картине Жака Луи Давида, стал называться её именем. Форма изголовья, спинки и подлокотников была заимствована у древнегреческого женского кресла клисмос. Основной отличительный признак кушеток мадам Рекамье — S-образная линия изголовья, которая, в зависимости от модели, могла иметь разные углы наклона и степень изогнутости.

В искусстве

• «Портрет мадам Рекамье» — картина французского художника Жака Луи Давида, написанная в 1800 году.
• «Портрет мадам Рекамье» — картина Франсуа Жерара 1802 года.
• «Мадам Рекамье» — скульптура (бюст) работы Жозефа Шинара.
• «Перспектива мадам Рекамье» — картина Рене Магритта (1955).
• "Два века"-стихотворение Александра Блока (1911) "Век не салонов, а гостиных, Не Рекамье, - а просто дам..."
• Франсуаза Важнер, «Госпожа Рекамье»; Серия: Жизнь замечательных людей.
• Amélie Lenormant, Souvenirs et correspondance tirés des papiers de Madame Récamier, Paris, Lévy, 1860.

Ссылки

• [artwood.org.ua/recamier.html Кушетки мадам Рекамье — имя, ставшее нарицательным]
• [davidaidelman.livejournal.com/286069.html Но счастлив тот, кто обрел врача!]

Отрывок, характеризующий Рекамье, Жюли

Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.


В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.