Шаплен, Жюль-Клеман

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Жюль-Клеман Шаплен»)
Перейти к: навигация, поиск
Жюль-Клеман Шаплен
фр. Jules-Clément Chaplain
Дата рождения:

12 июля 1839(1839-07-12)

Место рождения:

Мортань-о-Перш, Нижняя Нормандия, Франция

Дата смерти:

13 июля 1909(1909-07-13) (70 лет)

Место смерти:

Париж, Франция

Награды:

Римская премия

Работы на Викискладе

Жюль-Клеман Шаплен (фр. Jules-Clément Chaplain; 12 июля 1839, Мортань-о-Перш Нижняя Нормандия — 13 июля 1909, Париж) — французский скульптор, один из лучших медальеров Франции. Член Французской академии изящных искусств.





Биография

В 1857 году поступил в Парижскую школу изящных искусств, где изучал скульптуру у Франсуа Жуффруа и медальера Эжена Удине.

В 1863 году стал обладателем Римской премии в разряде медальерства. Отправившись после того в Рим, в 1864—1868 годах продолжил образование в Италии. Жил на вилле Медичи.

С 1863 года регулярно выставлялся в Парижском салоне, получив множество наград. В 1869 вернулся в Париж, где сразу стал очень популярен.

В 1877 году Шаплен был назначен официальным медальером французского правительства, в 1878 году награждён орденом Почетного легиона, а в 1881 году стал членом Французской академии изящных искусств.

В 1896 году — художественный руководитель Севрской фарфоровой мануфактуры, где воплотил в фарфоре-бисквит несколько замечательных медалей.

С 1900 года — командор ордена Почетного легиона.

Похоронен на кладбище Монпарнас. «Смерть Шаплена является трауром для всех, кто его знал, и непоправимой утратой для французского искусства», писал в 1909 году «Нумизматический журнал».

Творчество

Вместе с Луи Оскар Роти (1846—1911) внëс значительный вклад в создании новой парижской школы модерна в медальерстве. Был одним из первых художников, создавших модели для литых медалей, которые были одинаково эффективны, как для малых, так и для больших размеров.

Шаплен считается мастером, заново открывшим французское медальерное искусство. Благодаря ему литые медали и плакетки снова заняли достойное место в европейском искусстве. К концу 1870-х годов Шаплен развил реалистический стиль медальерного портрета, основы которого были заложены Хьюбером Понскармом. Не будучи приверженцем трехмерного романтического стиля Давида д’Анже, Шаплен, работая в низком рельефе, привнес в свои медали больше живописности, нежели скульптуры, позволяя своим персонажам активно взаимодействовать с окружающим фоном поверхности медали. Он изображает свои предметы в энергичной, почти совершенной манере, формируя композицию свободными широкими линиями, широко использует женские и флоральные мотивы и орнаменты.

Создал отличную серию из двадцати литых медалей в честь художников, ученых и государственных деятелей, а также посвященных событиям своего времени, в том числе

Им выгравированы официальные портреты всех президентов Французской Республики, начиная с Патриса Мак-Магона (1877) до Эмиля Лубе (1899).

Шапленом созданы также монетные штемпеля для пущенных в обращение в 1899 году французских золотых монет в 20 и 10 франков: (л.с. — голова Марианны (аллегория Франции)), (о.с. — галльский петух (символ Франции, возникший на территории бывшей Римской провинции — Галлии).

В основном, использовал подпись: «J.C.CHAPLAIN», а также «CHAPLAIN», «J.C.C».

Напишите отзыв о статье "Шаплен, Жюль-Клеман"

Литература

  • Словарь нумизмата: Пер. с нем. /Х.Фенглер, Г.Гироу, В.Унгер/ 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Радио и связь, 1993

Ссылки

  • [www.worldofcoins.eu/forum/index.php?topic=6863.0 Jules-Clément Chaplain]

Отрывок, характеризующий Шаплен, Жюль-Клеман

Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.