Жюль Мишле (броненосный крейсер)
Броненосный крейсер «Жюль Мишле» (фр. Jules Michelet) — боевой корабль французского флота начала XX века. Являлся развитием крейсеров типа «Леон Гамбетта». Построен в единственным экземпляре. Его дальнейшим развитием стал «Эрнест Ренан».
Содержание
История
В начале XX века, Великобритания, наконец признала низкую эффективность своего флота бронепалубных крейсеров в деле защиты коммуникаций от рейдеров противника, и перешла к массовому строительству броненосных крейсеров. Это вызвало немедленный ответ французского адмиралтейства, традиционно делавшего ставку на крейсерскую войну против Британии и на превосходство французских броненосных крейсеров над британскими бронепалубными. Чтобы сохранить положение дел, французы заложили серию очень больших броненосных крейсеров типа «Леон Гамбетта», превосходивших по боевым возможностям первые британские броненосные крейсера.
Конструкция
По конструкции, крейсер «Жюль Мишеле» был почти идентичен крейсерам типа «Леон Гамбетта», имея те же размерения корпуса и большее на 2000 тонн водоизмещение. Архитектура его корпуса и надстроек повторяла таковую у прототипа, отличаясь лишь незначительными деталями.
Вооружение
Основу вооружения крейсера «Жюль Мишеле» составили четыре новых 194-мм 50-калиберных орудия образца 1902 года. Эти пушки были значительно мощнее и совершеннее предшествующих 40-калиберных орудий. Они располагались попарно в двухорудийных башнях, одной в носу крейсера на полубаке, и одной в корме на главной палубе. Их скорострельность достигала 4 выстрелов в минуту; дальность стрельбы превышала 14 километров.
Значительно изменилось вспомогательное вооружение. Оно все еще состояло из двенадцати 163-мм 45-калиберных скорострельных орудий образца 1896 года, но эти орудия теперь были расположены в восьми одноорудийных башнях — по четыре на каждый борт — и четырех казематах, два носовых на верхней и два кормовых на главной палубе. Таким образом была значительно улучшена живучесть артиллерии вспомогательного калибра.
Противоминное вооружение состояло из двадцати четырех 47-миллиметровых орудий Гочкисса, в казематах на верхней палубе и на крыше надстроек. Такое вооружение уже не соответствовало требованиям борьбы с новыми, более крупными и быстрыми эсминцами; однако, для броненосного крейсера оно все еще считалось допустимым, так как оперирующий в океане корабль едва ли подвергался значительному риску атаки миноносцев. Как дань традиции, крейсер все еще нес два 450-миллиметровых подводных торпедных аппарата в центре корпуса, стреляющих перпендикулярно курсу.
Броневая защита
Броневая защита «Жюль Мишеле» соответствовала по схеме броневой защите крейсеров типа «Леон Гамбетта». Традиционный для французов пояс по ватерлинии защищал борт от штевня до штевня; он был изготовлен из крупповской закаленной стали, более прочной чем гарвееская броня. Высота пояса равнялась 3,5 метрам, из которых 1 метр находился ниже ватерлинии. Толщина пояса в центральной части достигала 150 миллиметров; к верхней кроме он утоньшался до 120 миллиметров, и в оконечностях его толщина не превышала 100 миллиметров (70 у верхней кромки).
Подобно крейсерам типа «Леон Гамбетта», «Жюль Мишеле» имели две броневые палубы, разделенные слоем из небольших герметичных отсеков, предназначенных для локализации повреждений. Нижняя броневая палуба имела толщину в 45 миллиметров; она имела скосы толщиной в 65 миллиметров по краям, соединявшиеся с нижней кромкой броневого пояса. Верхняя броневая палуба имела толщину в 35 миллиметров, она была плоской и опиралась на верхние края броневого пояса. Вместе, главный пояс и скосы броневой палубы формировали защиту эквивалентом более 200 миллиметров для жизненно важных частей корабля.
Башни главного калибра были защищены 200 миллиметровой броней, их барбеты защищались 180 миллиметровыми плитами. Башни вспомогательного калибра были защищены 165 миллиметровыми и 130 миллиметровыми плитами; их барбеты защищались 130 миллиметровыми плитами. Казематы орудий противоминного калибра защищались 75 миллиметровой броней.
Силовая установка
Силовая установка крейсера была трехвальной; три вертикальные машины тройного расширения, питаемые паром от двадцати восьми котлов Дю Темпля обеспечивали мощность в 30000 л.с., чего хватало для достижения 22,5 узлов на мерной миле. Дальность плавания на экономичных 10 узлах составляла 12500 км.
Служба
Оценка проекта
Являясь развитием крейсеров типа «Леон Гамбетта», крейсер «Жюль Мишеле» стал еще одним шагом в эволюции французских броненосных крейсеров. По сравнению с прототипом, он имел более мощное вооружение главного калибра, и более рационально расположенное вспомогательное вооружение. Как и все французские броненосные крейсера, он отличался прекрасной мореходностью, эффективной броневой защитой и несколько облегченным вооружением.
По боевым возможностям, крейсер этого типа значительно превосходил ранние британские броненосные крейсера типа «Кресси» и «Дрейк», равно как и малые броненосные крейсера типа «Монмаут» и «Девоншир». Его бронирование было рассчитано на надежную защиту ватерлинии от попаданий неприятельских фугасных снарядов — способных разбить борт и снизить скорость корабля — и, имея превосходство в скорости, «Жюль Мишеле» всегда мог уйти от своих противниковю
Фундаментальным недостатком этого корабля стала затянувшаяся постройка. Заложенный в 1904 году, крейсер вступил в строй только в 1908, когда появление турбинных линейных крейсеров во флотах Великобритании и Германии разом сделало броненосные крейсера устаревшими. Созданный для океанского рейдерства, «Жюль Мишеле» уступал линейным крейсерам в скорости, а его вооружение не представляло для них никакой опасности.
Напишите отзыв о статье "Жюль Мишле (броненосный крейсер)"
Примечания
Литература
- Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — М: АСТ, 2006. — ISBN 5-17-030194-4.
- Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — London: Conway Maritime Press, 1979. — ISBN 0-85177-133-5.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Жюль Мишле (броненосный крейсер)
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.
На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.
31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
