Жёлтый дом (картина Ван Гога)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Винсент Ван Гог
Жёлтый дом. 1888
Het gele huis
Холст, масло. 72 × 91.5 см
Музей Винсента ван Гога, Амстердам
К:Картины 1888 года

«Жёлтый дом» (нидерл. Het gele huis) — картина известного нидерландского художника Винсента Ван Гога. Она была написана в сентябре 1888 года в Арле.





История

Давней мечтой Ван Гога было создать такой союз художников, где все художники-единомышленники могли бы жить вместе и свободно творить. С мая 1888 года Ван Гог снимал четыре комнаты в правом крыле жёлтого дома на площади Ламартин в Арле. Он даже специально отремонтировал все комнаты. Винсент писал об это следующим образом: «Хочу, чтобы это был настоящий дом для художников, но чтобы никаких ценностей в нём не было, совершенно никаких ценностей — даже наоборот, но чтобы всё от стула до картины имело бы особый характер». В своей мастерской Ван Гог пишет картину «Жёлтый дом» («Улица») и описывает её в письме к брату Тео: «В этом такая мощь — жёлтые дома, освещённые солнцем… Дом слева — розовый с зелёными ставнями, стоящий в тени дерева, а там — ресторан, куда я каждый день хожу есть. Мой приятель — почтальон — живёт в конце улицы, слева, между двумя железнодорожными мостами».

Галерея

Напишите отзыв о статье "Жёлтый дом (картина Ван Гога)"

Литература

  • 100 Шедевров из коллекции Музея Ван Гога.
  • Dorn, Roland. Décoration: Vincent van Gogh's Werkreihe für das Gelbe Haus in Arles. — Hildesheim, Zürich & New York: Georg Olms Verlag, 1990. — ISBN 3-487-09098-8.
  • Brian Petrie: Van Gogh. Oxford: Phaidon Press Ltd., 1985. ISBN 0-7148-1631-0.
  • D. M. Field: Van Gogh. Chartwell Books, Inc., 2006. ISBN 0-7858-2011-6.

Ссылки

  • [www.vangoghmuseum.nl/vgm/index.jsp?page=2723&lang=en «Жёлтый дом» на сайте музея Ван Гога] (англ.)

Отрывок, характеризующий Жёлтый дом (картина Ван Гога)

Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.