Жёлтый круг (повесть)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Жёлтый круг
Жёлтый круг
Автор:

И.М. Бондаренко

Жанр:

Повесть

Язык оригинала:

русский

Издатель:

Ростов н/Д:
Кн. изд-во

Выпуск:

1973

Страниц:

192

Жёлтый круг (1969) — повесть русского писателя Игоря Бондаренко.






Сюжет

В повести две основные сюжетные линии, которые «соприкасаются» в раскрытии тайны Топилицзее в Австрии. Так называемая «Альпийская крепость» Третьего рейха служила последним прибежищем для высших чиновников гитлеровского государства и руководителей СС. По свидетельству не только местных жителей, но и видных деятелей СС, попавших в плен, в альпийских горных озерах в 1945 году гитлеровцы, действительно, затопили ящики с фальшивыми фунтами стерлингов и долларами, а также с секретными документами. Насколько важное значение придавалось «Альпийской крепости» говорит тот факт, что её возглавлял второй человек после Гиммлера в системе безопасности в Германии — обергруппефюрер СС Эрнст Кальтенбруннер. Предполагалось, что и Гитлер сможет укрыться в «Альпийской крепости» до того момента, когда союзники «рассорятся», а Германия сможет заключить сепаратный мир с США и Великобританией и тогда выстоит против советской России.

Но события развивались так, что этим планам не суждено было осуществиться. Тем не менее в альпийских озерах существовал некий «подводный сейф», которые первыми попытались вскрыть американцы еще в 1945 году, о чем писал в своей книге «Сокровища „черного ордена“» известный немецкий публицист Юлиус Мадер. Персонажи повести писателя Игоря Бондаренко тоже стремятся достать подводный сейф и раскрыть его тайны.

Иоганн Мирбах, журналист из Гамбурга, уже опубликовал серию материалов в журнале «Штерн» об «альпийских тайнах», но когда он вплотную подошел к материалам о Топлицзее, где по преданиям и хранились самые важные документы Третьего рейха, то посыпались угрозы не только ему, но и членам его семьи — жене и детям — прекратить поиски и дальнейшую публикацию материалов о тайнах альпийских озер. Тогда Мирбах обратился за помощью к своему другу, журналисту, живущему в Вене Максимилиану Факу. Оба журналиста служили в вермахте, в 1943 году попали в русский плен, где и подружились. Фак после возвращения на родину сказал себе: «Все! С меня одной войны достаточно» и отошел от всякой политической и общественной жизни, публиковал нейтральные материалы в разных изданиях и все чаще лирические рассказы, которые имели успех у читателей. Мирбах после возвращения из плена на родину в Гамбург решил продолжать «свою» войну, на этот раз — против тех, кто вверг его страну в пучину бедствий и разрушений, стал «политическим журналистом».

Фак не имел семьи, кроме того никак «не „засветился“ на политическом поприще и был более „свободен“. В предложении своего друга Мирбаха „заменить“ его и продолжить поиски в альпийских озерах не увидел для себя никакой угрозы и не смог отказать другу и согласился. Такова одна сюжетная линия повести.

Другая линия связана с советским разведчиком Клаусом Клингеном, который работал в Германии еще со времен второй мировой войны. Советскую разведку прежде всего интересовали так называемые „консервы“, то есть списки агентов, которые были внедрены в различные страны Европы, оккупированные гитлеровской армией в годы второй мировой войны. „Консервами“ они назывались потому, что предназначались для „длительного хранения“, они прости „жили“ обычной жизнью граждан в той или иной стране 20 и даже 40 лет, до дня „Х“. Для такой работы, для лучшей „сохранности“, подбирались люди молодые от 18 до 25 лет. Особенно на эту работу стали обращать внимание руководители Третьего рейха после поражения под Сталинградом, когда появилась реальная угроза проиграть не только битву, но и всю военную кампанию. По замыслам руководителей Третьего рейха „консервы“ могли быть „вскрыты“ и приведены в действие» в той или иной стране при ослаблении центральной власти или во время вооруженных конфликтов, в которых принимали бы участие националистические силы. Идеи «национал-социализма» не должны были погибнуть. В связи с этим Клаус Клинген получил и другое задание — по возможности «войти» в различные «националистические движения» в европейских странах, чтобы выявить их силы. Кандидатура Клингена очень подходила для этой роли, среди оставшихся в живых крупных деятелей Третьего рейха он считался сыном обергруппенфюрера СС Франца Штайнгау, который покончил с собой в апреле 1945 года в Берлине.

Издания повести

  • Жёлтый круг: Повесть. — Ростов н/Д: Кн. изд-во, 1973. — 192 с.
  • Кто придет на «Мариине». Жёлтый круг: Повести. — Ростов н/Д: Кн. изд-во, 1977. — 255 с.
  • Жовте Коло: Повесть. — Киев: Радяньский письменник, 1977.
  • Кто придет на «Мариине». Жёлтый круг: Повести. — М.: Современник, 1984. — 223 с.
  • Красные пианисты. Жёлтый круг. / Серия «Особо опасен для рейха». — М.: Вече, 2008. — 412 с. — ISBN 978-5-9533-3559-1.

Интересные факты

  • Повесть «Жёлтый круг» и роман «Кто придет на Мариине» «объединяет» один центральный персонаж, в романе это Отто Енихе, в «Желтом круге» у него другое имя — Клаус Клинген. Но нить «разоблачения» этого советского разведчика как раз тянется из романа «Кто придет на Марине».
  • Повесть «Жёлтый круг» была написана в 1969 году, но пролежала в столе у писателя три года. В Советском Союзе в 70-е годы ХХ века по существующему положению рукописи, которые в той или иной мере касались разведки или контрразведки, проходили в обязательном порядке не только обычную цензуру, но и «Пресс-Бюро КГБ», которое и создано было для этих целей. Рецензия из «Пресс-Бюро КГБ» на рукопись повести «Жёлтый круг» пришла отрицательная. Рецензент сделал несколько замечаний, вот один из «пассажей», который содержался в рецензии: «Зачем Игорю Бондаренко понадобилось прославлять американскую шпионскую технику?!…». Речь идет о так называемом микрофоне остронаправленного действия, который использовался не только американскими спецслужбами, но и спецслужбами других стран и сведения о нем можно было найти в открытой печати. Тем не менее издательство не могло напечатать повесть, хотя и другие замечания были такими же абсурдными. В 1972 году на совещании в Москве литераторов, пишущих о разведке, Игорь Бондаренко в своем выступлении заявил, что больше он не намерен обращаться к этой теме, после того как он получил такую рецензию из «Пресс-Бюро КГБ» и процитировал кое-что. На совещании присутствовал один из руководителей внешней разведки СССР. В перерыве он подошел к Бондаренко и сказал, что тема в повести «Жёлтый круг» очень важная. Что касается рецензии и рецензента, то как он выразился, «В каждом ведомстве есть „свои дураки“. Если у Вас будут возникать какие-то проблемы с „Пресс-Бюро“ или цензурой, вот мой телефон, звоните ..». В 1973 году повесть «Жёлтый круг» напечатали в Ростове, потом она несколько раз переиздавалась массовыми тиражами в Москве и Киеве. После этого совещания для писателя Игоря Бондаренко были «открыты» не только страны Варшавского договора (Восточная Европа), но и западноевропейские страны — ФРГ, Англия, Франция, Австрия, что помогло ему при написании романа «Красные пианисты» — это наиболее полная версия на сегодняшний день о «Красной капелле»[1].

Источники

  1. Петцольд Д. Бомбы, книги и агенты // Остзее Цайтунг. — 2009. — 5 дек.

Напишите отзыв о статье "Жёлтый круг (повесть)"

Отрывок, характеризующий Жёлтый круг (повесть)

Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.