Энты

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Жёны энтов»)
Перейти к: навигация, поиск

Расы
Средиземья
Валар
Майар
Эльфы
Люди
Гномы
Хоббиты
Энты
Орлы
Орки
Тролли
Драконы
Другие

Энты (англ. Ents, в некоторых переводах Онты) — в легендариуме Дж. Р. Р. Толкина, один из народов, населяющих Средиземье. Внешне сильно напоминают деревья. Их название происходит от англо-саксонского слова, означающего «великан».

Энты описаны во «Властелине Колец», они являются древними пастырями деревьев и союзниками свободных народов в Войне Кольца. Наиболее заметной фигурой среди энтов является Древобород (англ. Treebeard), или Фангорн (синд. Fangorn) — одно из древнейших существ в мире Дж. Толкина. Во время, описанное во «Властелине Колец», энтингов (молодых энтов) не существовало, поскольку Жёны энтов (энты женского пола) пропали без вести задолго до этого (см. ниже). Энтам родственны хуорны, которых Толкин описывает как деревья, ставшие одушевлёнными, или, наоборот, энтов, ставших более похожими на деревья. Говорили энты на собственном языке, но знали, видимо, и квенья, и синдарин, и вестрон.





Этимология

Слово «энт» происходит от англо-саксонского слова ent, означающего «великан». Толкин позаимствовал это слово из англо-саксонских фраз orþanc enta geweorc (орθанк энта гевеорк = «работа коварных великанов»)[1] и eald enta geweorc (эалд энта гевеорк = «старая работа великанов», описание древнеримских руин)[2]. В этом смысле энты, видимо, самые вездесущие из всех существ в фэнтези и фольклоре, уступающие, видимо, только драконам, поскольку слово «энт» может относиться к набору огромных, грубых гуманоидных существ, таких как великаны, орки, тролли и даже чудовище Грендель из поэмы «Беовульф», которую Толкин знал чуть ли не наизусть.

Также, как и древнескандинавское слово jǫtunn (ётун), слово «энт» происходит от общегерманского корня *etunaz.

Описание

Древобород, старейший из живущих энтов[3], описан имеющим рост порядка 14 футов (4 метра):

Перед хоббитами было совершенно необычное существо. Оно походило не то на человека, не то на тролля, футов четырнадцати ростом, с длинной головой и почти без шеи. Гладкая коричневая кожа рук мало походила на грубую серо-зелёную кору, покрывавшую остальное тело. На огромных ногах было по семь пальцев. Нижняя часть длинного лица заросла широкой седой бородой, кустистой, у основания напоминавшей тонкие прутья, а на концах похожей на мох. Но в первый момент хоббиты не заметили ничего, кроме глаз. Эти глубокие глаза теперь разглядывали их, сосредоточенно, очень проницательно. Они были коричневыми, в их глубине то и дело вспыхивал зелёный огонек.

— Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец (пер. Н. Григорьевой, В. Грушецкого). Том II «Две крепости». Книга III, глава 4 «Фангорн»

Энты были древней расой, появившейся в Средиземье примерно в то же время, что и эльфы. Они были, видимо, созданы Эру Илуватаром по просьбе Йаванны: когда она узнала о детях Аулэ, гномах, ей открылось в предвидении, что они, как и дети Илуватара, будут валить деревья, и возжелала она существ, которые бы служили Пастырями Деревьев, защищая леса от гномов, эльфов, людей и прочих опасностей. Хотя энты и были разумными существами с момента их пробуждения, они не знали, как разговаривать, пока эльфы не научили их этому. Древобород говорил, что эльфы «излечили нас от немоты» и что было это великим даром, который невозможно забыть («они всегда желали говорить со всеми, те, старые эльфы»)[4]. В Третью Эпоху Средиземья лес Фангорн был единственным известным местом обитания энтов, хотя энтоподобные хуорны могли жить где угодно, к примеру, в Старом лесу.

Энты сильно различались по внешним признакам (росту, массе, окрасу, даже по количеству пальцев), поскольку каждый из них напоминал специфический вид дерева, который он пас. Скородум (англ. Quickbeam), например, охранял рябины и сам был несколько похож на такое дерево: высокий и тонкий, с гладкой кожей, ярко-красными губами и серо-зелёными волосами. Энты также разделяли некоторые преимущества и недостатки деревьев. Их кожа была необычайно крепкой, очень похожей на древесину, они могли очень быстро разрушать камни на манер корней деревьев, но в то же время они были уязвимы для огня и ударов топоров. Энты также были крайне терпеливой и осторожной расой, с чувством времени, более привычным для деревьев, нежели для людей с их краткой жизнью. Например, на Собрании Энтов (англ. Entmoot), посвящённому нападению на Изенгард, их решение, принятое за три дня, было воспринято некоторыми как «торопливое».

Энты были высокими и очень сильными, способными разрывать на куски скалы и камни (хотя они использовали свою полную силу, только когда были «возбуждены»). Толкин описывал, что они расшвыривали по сторонам огромные камни и разрывали стены Изенгарда «как хлебную корку»[5]. Древобород хвастался силой энтов перед Мерри и Пиппином; он говорил, что энты были сильнее троллей, которые были созданы Морготом в Первую Эпоху как подделка под энтов.

Позже книга рассказывает о силе энтов: их кожа и плоть, похожие на ствол дерева, крайне затрудняли нанесение энту повреждений даже топором, а единственный пинок энта (они, видимо, не использовали оружия, хотя иногда швыряли камни) мог убить орка из урук-хай. Единственным действенным средством для убийства энта был огонь, поскольку все энты легко горели.

Синдаринское слово, обозначающее энта, — «онод», (синд. Onod), мн.ч. — «энюд» (синд. Enyd). Слово «онодрим» (синд. Onodrim) обозначает энтов как расу.[6][7]

История

Первая Эпоха

Практически ничего неизвестно о ранней истории энтов. После того, как гномы были уложены спать Эру в ожидании прихода эльфов, Аулэ сказал своей супруге Йаванне о гномах: «Они будут любить всё, что растёт на земле»[8]. Она ответила: «Они будут копать землю, а всё, что растёт и живёт на земле, они не заметят. Многие деревья почувствуют удары их железа, наносимые безо всякой жалости»[8]. Сказав это, она пошла к Манвэ и стала просить его защитить деревья, и вместе они поняли, что энты также были частью Песни Творения. Тогда Йаванна сказала Аулэ: «Пусть дети твои будут осторожны! Ибо будет в лесах сила, чей гнев возбудят они на погибель себе»[8].

Энтов зовут «Пастырями деревьев». Древобород говорил о времени, когда весь Эриадор был покрыт лесами и составлял часть его царства, но со временем эти безбрежные леса уменьшились. Мысль Древоборода подтвердил Элронд: «Было время, когда белка могла, перепрыгивая с дерева на дерево, добраться от того, что теперь именуется Широм, до Дунланда к западу от Изенгарда»[9]. В этом огромном лесу Фангорн был, согласно Древобороду, «лишь восточной оконечностью»[4].

В «Сильмариллионе» есть только одно упоминание об онодрим в Белерианде. Когда Берен Эрхамион и войско зелёных эльфов разбили силы гномов, возвращающихся после разграбления Дориата, гномы запаниковали и разбежались по лесам, где Пастыри деревьев уничтожили их всех до одного[10]. Возможно, это также послужило причиной реакции Древоборода на появление Гимли в Фангорне в «Двух крепостях».

Жёны энтов

Древобород говорил, что Жёны энтов начали уходить всё дальше от самих энтов, потому что им нравилось сажать растения и ухаживать за ними, в то время как мужчинам-энтам нравилось не вмешиваться в естественный ход событий. Соответственно, Жёны энтов ушли в местность, позже ставшую известной как «Бурые земли», расположенную за великой рекой Андуином, хотя мужчины-энты всё же посещали их там. Жёны энтов, в отличие от мужчин-энтов, общались с расой людей и обучали их многому из искусства сельского хозяйства.

Видимо, энты-мужчины и энты-женщины выказывали определённую степень полового диморфизма: все мужчины-энты напоминали дикие лесные деревья, которые они охраняли (дубы, рябины и проч.), а Жёны энтов охраняли сельскохозяйственные растения, и можно предположить, что они напоминали различные культурные растения и деревья (Древобород замечал, что цвет их волос был похож на цвет спелого зерна).

Жёны энтов жили в мире до момента уничтожения их садов Сауроном (видимо, в ходе войны Последнего Союза во Вторую Эпоху), после чего они исчезли. Энты искали их, но так и не смогли найти. Эльфы пели (энтам достаточно было «нараспев говорить их прекрасные имена»), что однажды энты и Жёны энтов найдут друг друга. Действительно, в «Возвращении короля» Древобород говорит хоббитам, чтобы они не забыли сообщить ему, если «услышат что-нибудь» о Жёнах энтов «в их стране»[11].

В «Братстве Кольца» Сэмуайз Гэмджи упоминает о том, что его кузен Хэл рассказывал о встрече с древообразным великаном, который напоминал вяз не только по размеру, но и по внешнему виду, на севере Шира[12]. О Шире также рассказывают Древобороду Мерри и Пиппин в эпизоде, происходящем в лесу Фангорн. Древобород же отвечал им, что Жёнам энтов понравилась бы эта страна. Таким образом, совместив это с упомянутой выше встречей Хэла с великаном, некоторые читатели Толкина пустились в рассуждения о том, что Жёны энтов могли жить недалеко от Шира. Сам Толкин потратил много времени, рассуждая о том, что же в действительности произошло с Жёнами энтов (в какой-то момент просто признав, что он не знает этого), и в итоге написал в письме № 144: «Я думаю, что в реальности Жёны энтов исчезли навсегда, будучи уничтоженными вместе с их садами в войне Последнего Союза…»[13].

В конце истории, после коронации Арагорна, король обещает Древобороду, что энты снова могли бы процветать и разойтись по новым землям (поскольку угрозы от Мордора больше не исходит), возобновив поиск Жён энтов. Однако Древобород грустно возразил ему, что леса могут разрастись, а энты — нет, также он предрёк, что немногие оставшиеся энты останутся в лесу Фангорн, пока все не вымрут или не станут «древоподобными», говоря: «Овцы становятся похожими на пастухов, а пастухи — на овец… Но с деревьями и энтами всё гораздо ближе и быстрее»[4].

Энтинги

Энтинги — молодые энты. Во «Властелине Колец» о них лишь кратко упоминается, также никто никогда не видел их. Почти никакого описания энтингов не существует, но из описания Скородума (молодого и торопливого энта) и комментариев Древоборода о более молодых энтах можно предположить, что они были более «сгибаемы», чем старые энты, и скорее напоминали саженцы и, вероятно, даже ростки (в самом начале их жизни). Неясно, рождались ли они похожими на деревья, которые они охраняли, или становились такими позже, а также — рождались ли они вообще.

Согласно объяснению Древоборода, в Третью Эпоху (а также за довольно значительное время до её начала) энтингов в Средиземье не было. Впоследствии появления энтингов тоже не приходилось ждать, поскольку Жёны энтов были потеряны.

Вероятная судьба

Несмотря на то, что жизнь энтов чрезвычайно длинна, они не бессмертны в том же смысле, что и эльфы: они стареют с течением времени, хотя и очень медленно (на Собрании энтов хоббиты замечают, что энты различаются по возрасту, судя по их внешности; также, приглашённый сесть, Древобород говорит Мерри и Пиппину, что он не очень «сгибаемый», в то время как гораздо более молодой энт, Скородум, мог «сгибаться и раскачиваться, как тонкое дерево на ветру»). Кроме того, даже если энты не умирали от старости, старые энты часто становились «древоподобными», оседая в одном месте и отращивая корни и листья. Со временем они теряли разумность и навсегда становились деревьями. Подразумевается, что это было судьбой всех энтов Средиземья.

Последний поход энтов

Во втором томе «Властелина Колец», «Две крепости», энты — обычно очень терпеливый и рассудительный народ — теряют терпение из-за козней Сарумана, чьи армии рубят огромное количество их деревьев. Они собираются на Собрание энтов в лесу Фангорн.

После длительных рассуждений (продолжавшихся три дня, хотя, с точки зрения энтов, всё действие заняло очень немного времени) они идут войной на крепость Сарумана, Изенгард. Этот поход был назван «Последним походом энтов». Энтов возглавлял Древобород, старейший энт, и сопровождали хоббиты Мериадок Брендибак и Перегрин Тук.

Энтов, шедших на Изенгард, насчитывалось около пятидесяти, не считая хуорнов. Они уничтожили крепость Сарумана в решительном штурме, разрушив стену вокруг него, и в итоге так разозлились, что только сила их голосов вызывала сильные разрушения («Если бы Великое Море поднялось во гневе и обрушилось бурей на холмы, то и оно бы не смогло произвести более сильных разрушений»[14]), Саруман же оказался в ловушке внутри башни Ортханка. Толкин позже писал, что энты частично возникли из его недовольства «жалким использованием Шекспиром в „Макбете“ прихода „великого Бирнамского леса на высокий холм Дунсинан“»[15].

Отдельные именованные энты

В повествовании «Властелина Колец» шесть энтов названы по имени. Основной персонаж-энт, первый из встреченных хоббитами и читателями книги, — это Фангорн (Древобород). Остальные энты — это Буковень, Брегалад (Скородум), Фимбретиль, Финглас и Фладриф.

  • Фангорн (англ. Fangorn): также известен как Древобород (англ. Treebeard), в переводе Муравьёва/Кистяковского и фильме «Властелин колец: Две крепости» — Древень. К концу Третьей Эпохи он, Финглас и Фладриф были последними из энтов, появившихся ещё в Первую Эпоху, и, будучи таковыми, являлись одними из древнейших созданий Средиземья. С течением долгого времени царство энтов сократилось до леса Фангорн, названного так по синдаринскому имени Древоборода.
  • Финглас (англ. Finglas): в переводе с синдарина — «Листоволос» (англ. Leaflock). Ко времени Войны Кольца Финглас стал сонным и древоподобным. Летом он стоял на лугу и дремал. Зимой он поначалу просыпался, но затем начал оставаться на своём месте круглый год. Финглас был покрыт листообразными волосами.
  • Фладриф (англ. Fladrif): в переводе с синдарина — «Кожествол» (англ. Skinbark). Он жил на склонах гор к западу от Изенгарда. Орки Сарумана опустошали эту местность, срубая деревья и убивая энтов. Сам Фладриф был сильно ранен в ходе одной из таких вылазок орков. В результате он ушёл высоко в горы, где жил среди любимых им берёз, и отказывался спускаться вниз.
  • Буковень (англ. Beechbone): энт, сожжённый машинами Сарумана в ходе штурма Изенгарда (хотя его участь до конца не ясна). Его ранение и возможная смерть разозлили остальных энтов. В переводе Григорьевой/Грушецкого рассказ Пиппина об эпизоде с ним выпущен.
  • Брегалад (англ. Bregalad): также был известен как Скородум или (в некоторых переводах) Скороствол (англ. Quickbeam). Был относительно молодым энтом в период Войны Кольца, примерно «среднего возраста», и даже близко не такой старый, как Фангорн (хотя он был совершенно взрослым, ибо после исчезновения Жён энтов детей-энтов больше не появлялось). Английское имя Скородума у Толкина — Quickbeam — это диалектное слово, обозначающее горный ясень или рябину; сам Брегалад и выращивал рябину, и внешне напоминал её. Его имя в переводе с синдарина и обозначает «Скородум» (от «брагол» — «внезапный» и «галад» — «дерево»). Он получил это имя (скорее, прозвище), когда ответил «да» другому энту на вопрос, который тот не успел закончить. Это показывает, что он был необычно «тороплив» для энта. На Собрании энтов Брегалад подтвердил свою репутацию: он был первым, кто решил атаковать Изенгард, поскольку орки Сарумана уничтожили многие из его рябиновых рощ. Видя, что Брегалад уже решился, Древобород послал его присматривать и заботиться о Мерри и Пиппине, пока спор между прочими энтами продолжался ещё несколько дней. Он позже сыграл важную роль в атаке на Изенгард, чуть не взяв в плен самого Сарумана.
  • Фимбретиль (англ. Fimbrethil): давно потерянная жена Древоборода, также известная как Тонконожка (англ. Wandlimb) легконогая. Пара была вместе ещё до того, как Моргот набрал силу во время юности мира. В переводе с синдарина имя её значит (в соответствии с алфавитным указателем 1966 г.) «тонкая берёза» (в Приложении F — «изящный бук»). Как и остальные Жёны энтов, Фимбретиль пропала без вести после того, как Саурон уничтожил сады Жён энтов во Вторую Эпоху. Ко времени Войны Кольца Древобород уже более 3000 лет не видел свою возлюбленную.

Хуорны

Хуорны (англ. Huorns) — особые деревья, способные разговаривать с энтами и передвигаться.

История и этимология

Хуорны могли существовать ещё в Первую Эпоху, когда появились энты. В первый раз они упоминаются в «Двух крепостях», где принимают участие в Последнем походе энтов и разрушении Изенгарда, и в Битве при Хорнбурге, где уничтожают всех орков, пытающихся бежать с поля битвы[16].

Хуорн — слово на «кратком языке» энтов, данное, поскольку у хуорнов «всё ещё есть голоса»[5]. Оно включает синдаринский корень «орн» — «дерево». Значение элемента «ху-» неясно, и даже сам Толкин до конца не знал его. В статье «Huorn» списка слов, напечатанном в Parma Eldalamberon, Толкин приводит возможные синдаринские корни «хо-», «хьоба-» и «ху-»[17]. Описание корня «хо-» приведено как «говорить, показывать», что соответствует ранним названиях хуорнов, приведённым в «Войне Кольца», все из которых означают «говорящие деревья»[18].

Хуорны и энты

Древобород в разговоре с хоббитами описывает энтов, ставших древоподобными и деревья, ставшие энтоподобными[4]. Мериадок Брендибак после этого признаёт, что хуорны — это, скорее, первое, хотя Древобород очень мало говорит о них[5]. Хуорны могли создавать тьму для сокрытия своих перемещений и могли двигаться быстро и практически бесшумно[5]. У них были голоса, и они могли говорить с энтами, но, в отличие от них, не могли разумно общаться с другими расами.

Согласно Древобороду, хуорны со временем стали странными, дикими и опасными. Они приглядывают за деревьями, но за самими хуорнами, в свою очередь, приглядывают энты. Мерри уверял, что в тёмных долинах леса Фангорн их были многие сотни. Также возможно, что некоторые из деревьев Старого леса, особенно Старый Вяз, также были хуорнами, поскольку оба леса были когда-то частями одного гигантского доисторического леса[5]. Эта связь подразумевается ответом Древоборода на вопрос Мерри о том, похож ли Старый лес на тёмные места леса Фангорн:

Да, да, что-то в том же духе, но гораздо хуже. Я не сомневаюсь, что на севере до сих пор лежит тень Великой Тьмы, и плохие воспоминания до сих пор существуют. И есть ещё пустые долины в этой стране, где Тьма никогда не рассеивалась, а деревья старше меня.

Интересные факты

  • Один из пользователей социальной сети Reddit заметил, что движения людей, находящихся под действием марихуаны, очень похожи на движения энтов. После этого термин «энт» укоренился в английском сленге[19].

См. также

Напишите отзыв о статье "Энты"

Примечания

  1. Shippey, Tom (2001). J.R.R.Tolkien — Author of the Century. Houghton Mifflin. p. 88. ISBN 978-0-618-12764-1
  2. Письма Дж. Р. Р. Толкина, письмо 163
  3. [www.glyphweb.com/arda/t/treebeard.html Энциклопедия Арды, Treebeard]
  4. 1 2 3 4 Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец (пер. Н. Григорьевой, В. Грушецкого). Том II «Две крепости». Книга III, глава 4 «Фангорн»
  5. 1 2 3 4 5 Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец (пер. Н. Григорьевой, В. Грушецкого). Том II «Две крепости». Книга III, глава 9 «На руинах»
  6. Неоконченные сказания, алфавитный указатель для Ent, Enyd и Onodrim.
  7. [www.glyphweb.com/arda/o/onodrim.html Энциклопедия Арды, Onodrim]
  8. 1 2 3 Толкин Дж. Р. Р. Сильмариллион (любое издание). Гл. 2 «Об Аулэ и Йаванне»
  9. Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец (пер. Н. Григорьевой, В. Грушецкого). Том I «Братство Кольца». Книга II, глава 2 «Совет у Элронда»
  10. Толкин Дж. Р. Р. Сильмариллион (любое изадние). Гл. 22 «О разрушении Дориата»
  11. Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец (пер. Н. Григорьевой, В. Грушецкого). Том III «Возвращение короля». Книга VI, глава 6 «Прощания»
  12. Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец (пер. Н. Григорьевой, В. Грушецкого). Том I «Братство Кольца». Книга I, глава 2 «Тень прошлого»
  13. Письма Дж. Р. Р. Толкина, письмо 144
  14. Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец (пер. Н. Григорьевой, В. Грушецкого). Том II «Две крепости». Книга III, глава 8 «На Изенгард»
  15. Письма Дж. Р. Р. Толкина, письмо 163, сноска
  16. Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец (пер. Н. Григорьевой, В. Грушецкого). Том II «Две крепости». Книга III, глава 7 «Хельмова Падь»
  17. Tolkien, J.R.R.; Gilson, Christopher (ed.) (2007). «Words, Phrases and Passages in Various Tongues in The Lord of the Rings». Parma Eldalamberon 17, p. 86.
  18. Tolkien, J. R. R. (1990), Christopher Tolkien, ed., The War of the Ring, Boston: Houghton Mifflin, p. 59-60, ISBN 0-395-56008-X
  19. [zeleboberdictionary.com/terms/86/ Ent на Zelebober.Dictionary]

Отрывок, характеризующий Энты

– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.