ЗИЛ-111

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
ЗИЛ-111
Общие данные
Производитель: ЗИЛ
Годы пр-ва: 19591967
Сборка: Завод имени Лихачёва, Москва, СССР
Класс: высший
Дизайн
Тип(ы) кузова: 4‑дв. лимузин (7‑мест.), 4‑дв. фаэтон (7‑мест.), 4‑дв. кабриолет (7‑мест.)
Компоновка: переднемоторная, заднеприводная
Двигатели
Трансмиссия
Характеристики
Массово-габаритные
Длина: 6140 мм
Ширина: 2040 мм
Высота: 1640 мм
Клиренс: 210 мм
Колёсная база: 3760 мм
Колея задняя: 1650 мм
Колея передняя: 1570 мм
Масса: 2605 кг
На рынке
Предшественник
Предшественник
Преемник
Преемник
Похожие модели: Chrysler Crown Imperial
Cadillac Fleetwood Limousine Series 75
Сегмент: F-сегмент
Другое
Объём бака: 120 л
Дизайнер: Лев Еремеев
ЗИЛ-111ЗИЛ-111

ЗИЛ-111 — советский автомобиль высшего класса с кузовами «длиннобазный седан», «лимузин» и «фаэтон», малыми сериями собиравшийся на Заводе имени Лихачёва в Москве с 1958 по 1967 год.

Всего было выпущено 112 экземпляров всех модификаций.





Разработка

Начальный период, ходовые прототипы, постановка в производство

Уже к рубежу сороковых и пятидесятых годов «главный» автомобиль Советского государства — ЗИС-110 — существенно устарел как внешне, так и технически — стало очевидно, что в ближайшее время он не сможет полноценно выполнять представительские функции, не соответствуя имиджу СССР как мировой сверхдержавы.

В 1948 году был построен автомобиль ЗИС-110М с шасси № 5, представлявший собой шасси серийного ЗИС-110, на которое был установлен кузов, выполненный в том же стиле, что и серийная модель, но более современных форм — с понтонной боковиной, стилистически похожий на увеличенную «Победу» или «Packard» модели 1948 года. Это был просто опытный образец. На заводе его неофициально иногда называли ЗИС-111, но официально он под этим наименованием нигде не значился.

В начале-середине 1950-х годов по проекту дизайнера ЗИСа (с 1956 года — ЗИЛ) Валентина Росткова был построен следующий образец, уже на новом шасси, разработанным группой конструкторов ЗИЛа во главе с А. Н. Островцевым (который также был и главным конструктором ЗИС-110), и обозначавшийся как [archive.is/20130417174537/www.popmech.ru/images/upload/article/4981_1234961784_full.jpg ЗИС-111 «Москва»] (по другой информации, первые экземпляры сохраняли шасси модели ЗИС−110).

Он имел более современный кузов, стилистически представлявший собой компиляцию различных элементов американских автомобилей среднего и высшего класса первой половины 1950-х годов — главным образом марок Cadillac, Packard и Buick. Автомобиль имел обобщённые формы и выглядел достаточно невыразительно, без «изюминки». Было построено по различным данным от 2 до 3 экземпляров, готовилось серийное производство. В 1956 году автомобиль выставлялся на ВДНХ (тогда Всесоюзная Сельскохозяйственная Выставка — ВСХВ), особого интереса у публики не вызвав. Тем более, к этому времени он уже отставал от новых американских моделей, которые к 1955 модельному году резко сменили внешнее оформление.

Понимая это, руководство завода поставило работу над автомобилем на конкурсную основу. Предложений поступило множество, наиболее примечательны были два из них — почти готовая к серийному выпуску «Москва» Росткова и проект стороннего дизайнера — Льва Еремеева с ГАЗа, ранее работавшего над ЗИМом, а параллельно — над «Волгой» ГАЗ-21 и проектом ЗИМ-13, который позднее стал «Чайкой». Проект Еремеева был признан более перспективным, и в 1956 году был готов натурный макет из пластилина. Конкурент Еремеева — Ростков — завод к этому времени покинул, не сумев смириться со своим поражением.

Сравнение с иностранными аналогами

ЗИЛ постоянно закупал для изучения образцы иностранных, преимущественно — североамериканских, автомобилей среднего-высшего класса. Так, только в период, соответствующий по времени разработке моделей ЗИЛ-111 и 111Г, были закуплены и изучены Buick Roadmaster 1950 года, Lincoln Cosmopolitan (англ.) 1950 года (в кузовах «купе» и «кабриолет»), Buick Special (англ.) 1953 года, Cadillac Fleetwood 75 1953 года, Lincoln Cosmopolitan (англ.) 1953 года, Chrysler Imperial Crown Limousine 1953 года, Packard Caribbean Convertible (англ.) 1956 года, Packard Patrician 400 (англ.) 1956 года, Cadillac Fleetwood 75 1956 года, Chrysler Imperial Crown Limousine 1956 года, Cadillac Fleetwood 75 1960 года, Mercury Montclair (англ.) 1960 года, Chrysler Imperial Crown Limousine 1960 года, Cadillac Fleetwood 75 1961 года.[1] Впоследствии большинство из них было передано для дальнейшего изучения в НАМИ. Эта практика позволяла коллективу завода постоянно быть в курсе последних тенденций американского дизайна и технической мысли.

Обратной стороной такой осведомлённости было подчас прямое следование иностранным аналогам в выборе технических и стилистических решений собственной продукции. Как результат — при совершенно отличных габаритах и пропорциях кузова, конструкции шасси и технической «начинки» вообще, внешнее оформление еремеевского ЗИЛ-111 во многих чертах представляло собой развитие стилистической темы моделей американской фирмы Packard 1955-56 годов, хотя и в объёме, позволяющем говорить скорее о стилизации под иностранную модель, чем о её копировании. По сравнению с моделями Packard ЗИЛ был крупнее по всем габаритам, выглядел намного строже и «квадратнее», со спрямлёнными образующими линиями и более сложным и детализированным декором. Стоит отметить, что сами модели Packard 1955-56 годов, в свою очередь, оформлением передка кузова во многом повторяли представленный публике за пару лет до того «дрим-кар» Ford X-100.

В то время в СССР, по возникшей ещё в годы становления советского автомобилестроения традиции, сходство с иностранной моделью воспринималось в качестве своего рода «знака качества»; кроме того, из всех американских автомобилей тех лет Packard объективно выглядел наиболее строго и, для своего класса, пожалуй, наиболее современно — в отличие от временно «донашивавших» в 1955 модельном году модернизированные кузова разработки начала десятилетия Lincoln и Cadillac, или даже вновь разработанного Imperial — топ-модели корпорации Chrysler.

Впоследствии на основе схожей стилистической схемы плавникового дизайна, с «козырьками» над фарами и задними фонарями и другими отличительными особенностями, тем же Львом Еремеевым будет создан и облик «Чайки» ГАЗ-13 (1958), которая внешне уже весьма дистанцировалась от «Паккардов». Ранние разработки имели иное оформление, но впоследствии оно было изменено для большего соответствия 111-му ЗИЛу — флагману советской автомобильной промышленности.

Между тем, «наверху» такое сходство моделей большого и высшего класса было воспринято как своего рода нарушение установившегося к тому времени типажа представительских автомобилей. Если ЗИМ по габаритам, числу цилиндров, внешней солидности и роскоши отделки весьма явно уступал ЗИСу, то «Чайка» и внешне, и по характеристикам опасно приближалась к ЗИЛ-111. Поэтому в 1962 году на свет появилась модификация ЗИЛ-111Г с измененным оформлением передка, который (по одной из версий — по пожеланиям Хрущёва) фактически имитировал последние модели фирмы Cadillac, и невыразительной хвостовой частью с четырьмя круглыми фонарями. Аналогичная же модернизация «Чайки» так и не была одобрена.

В целом, стилистическая схема «Паккардов» тех лет особо широкого распространения не получила даже в рамках американского автопрома (сама фирма «Паккард» вскоре слилась со «Студебекером», какое-то выпускала его модели со своим шильдиком, а в 1958 году полностью свернула производство), что только лишний раз подчеркнуло сходство с ними советских автомобилей, хотя впоследствии подобное или схожее оформление имели в течение нескольких модельных годов «Меркьюри», «Линкольны», и «Плимуты», а также ряд европейских моделей, например, Ford Taunus 17M.

Конструктивные особенности проекта

Конструкция ЗИЛ-111 имела все обычные атрибуты американских автомобилей среднего-высшего класса середины 1950-х годов: большие панорамные стёкла, рамное шасси с независимой пружинной подвеской передних колёс и рессорной зависимой задних, V-образный восьмицилиндровый двигатель (его дефорсированная версия устанавливалась на ЗИЛ-130, 131) большого рабочего объёма — почти 6 литров, автоматическую коробку передач с гидротрансформатором (за образец при проектировании была взята АКПП PowerFlite фирмы Imperial[2]), гидроусилитель руля, многоконтурную систему барабанных тормозов с усилителями каскадной схемы, автоматический (электрический) привод стеклоподъёмников, и так далее.

В 1959 году в серию пошла модификация ЗИЛ-111А, оборудованная советской установкой кондиционирования воздуха. Внешне от базового ЗИЛ-111 он отличался задним стеклом значительно меньшего размера.

В 1960 году мелкими сериями началось изготовление фаэтона ЗИЛ-111В. Большой семиместный автомобиль имел тент с автоматическим гидравлическим приводом и четыре боковых подъёмных окна в хромированных рамах, полностью убирающихся в двери. Тент, как и у фаэтона ЗИС-110Б и кабриолета ЗИС-110В, в сложенном положении накрывался декоративным кожаным чехлом. Два кабриолета ЗИЛ-111В на 2015 г. использовались в качестве парадных автомобилей в Бишкеке (Киргизия).

Модернизация

Ориентирование на переменчивую американскую автомобильную моду пятидесятых годов, которая характеризовалась вызывающими размерами, обилием хромированного декора, многоцветной окраской, мощными двигателями и очень быстрым (раз в два-три года) обновлением модельного ряда, сделало ЗИЛ-111 морально устаревшим уже к началу шестидесятых годов, что обусловило насущную необходимость спешной модернизации автомобиля, бывшего «лицом» отрасли и государства.

Результатом модернизации стал ЗИЛ-111Г. Он имел впервые применённую на советском автомобиле четырёхфарную систему головного света, круглые задние фонари и стреловидные боковые молдинги. Кондиционер стал стандартным оборудованием на всех автомобилях. Изменения внешнего вида и оборудования салона (кондиционер, отделка) сделали автомобиль длиннее на 50 мм и тяжелее на 210 кг.

На базе ЗИЛ-111Г было также построено несколько открытых парадных фаэтонов, получивших индекс ЗИЛ-111Д. Первый экземпляр был собран в начале 1963 года, за ним последовала небольшая серия, четыре автомобиля из которой предназначались для первомайских и октябрьских торжеств. По данным музея АМО ЗИЛ, общее количество построенных парадных фаэтонов ЗИЛ-111Д составило восемь штук.

К этому времени в заводском КБ уже полным ходом шли работы по созданию принципиально нового семейства — ЗИЛ-114 / ЗИЛ-117, внешность которых, при сохранении «проамериканской» ориентации, уже не была напрямую связана с каким либо иностранным аналогом.

Всего с 1958 по 1967 годы было собрано 112 автомобилей семейства ЗИЛ-111 - почти в 19 раз меньше, чем его предшественника ЗИС-110.

Исторические факты

  • 14 апреля 1961 года на ЗИЛ-111В прибыл из аэропорта в Кремль первый космонавт Юрий Гагарин.
  • 30 апреля 1963 года ЗИЛ посетил Фидель Кастро. От имени Никиты Сергеевича Хрущёва ему был подарен ЗИЛ-111В.
  • После списания некоторые автомобили передавались во Дворцы бракосочетаний, где обслуживали свадебные торжества. В фильме «Одиноким предоставляется общежитие» (1983 г.) показан играющий эту роль ЗИЛ-111Г.
  • В начале ХХI в. на кабриолете ЗИЛ-111В принимаются военные парады в столице Киргизии - Бишкеке.

См. также

Напишите отзыв о статье "ЗИЛ-111"

Примечания

  1. [www.freedomcars.ru/retro/oldamcar.shtml Галерея раритетных американских автомобилей в СССР.]
  2. Доктор технических наук Чередниченко Ю. И. [www.at-g.ru/history/165.html ИСТОРИЯ АВТОМАТИЧЕСКИХ КОРОБОК ПЕРЕДАЧ — Часть2. В СССР, РФ и странах СНГ.]

Ссылки

  • [sovauto.su/zil/?model=111 ЗИЛ-111. История]

Отрывок, характеризующий ЗИЛ-111

– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.