57-мм противотанковая пушка образца 1941 года (ЗИС-2)

57-мм противотанковая пушка обр. 1941 г. (ЗИС-2)
Калибр, мм	57
Экземпляры	371 (обр. 1941 г.) / 13 339 (обр. 1943 г.)
Расчёт, чел.	5
Скорострельность, выстр/мин	до 25
Скорость возки по шоссе, км/ч	до 60
Высота линии огня, мм	853
Ствол
Длина ствола, мм/клб	4160/73
Длина канала ствола, мм/клб	3950/69,3
Масса
Масса в походном положении, кг	1900 (с передком, загруженным снарядами)
Масса в боевом положении, кг	1050
Габариты в походном положении
Длина, мм	7030
Ширина, мм	1700
Высота, мм	1355
Клиренс, мм	350
Углы обстрела
Угол ВН, град	от −5 до +25°
Угол ГН, град	57°

57-мм противотанковая пушка образца 1941 года (ЗИС-2) (индекс ГРАУ — 52-П-271) — советская противотанковая пушка периода Великой Отечественной войны. Данное орудие, разработанное под непосредственным руководством В. Г. Грабина, в 1940 году, являлось, на момент начала серийного производства, самой мощной противотанковой пушкой в мире — настолько мощной, что в 1941 году орудие не имело достойных целей, что и привело к снятию её с производства («в связи с избыточной бронепробиваемостью» — цитата), в пользу более дешёвых и технологичных пушек. Однако, с появлением в 1942 году новых тяжелобронированных немецких танков «Тигр», производство орудия было возобновлено.

На базе ЗИС-2 была создана танковая пушка, это орудие устанавливалось на первые советские серийные противотанковые самоходные артиллерийские установки ЗИС-30. 57-мм пушки ЗИС-2 воевали с 1941 по 1945 год, позже, в течение долгого времени, состояли на вооружении Советской армии. В послевоенное время многие орудия были поставлены за рубеж и, в составе иностранных армий, приняли участие в послевоенных конфликтах. На вооружении армий некоторых^[кто?] государств ЗИС-2 находится и по сей день^{[когда?]}.

История создания

К весне 1940 года советское военное руководство получило разведывательную информацию о разработке в Германии тяжелобронированных танков. Данная информация, учитывая выявленную в ходе гражданской войны в Испании беззащитность танков с лёгким бронированием от огня малокалиберных противотанковых пушек (что привело к инициированию в СССР работ по созданию танков Т-34 и КВ-1), выглядела правдоподобно. Одновременно были проведены испытания обстрелом корпуса немецкого танка Pz.III, захваченного советскими войсками в ходе польской кампании 1939 года. Испытания показали, что броня данного танка, несмотря на относительно небольшую толщину, отличается высокой стойкостью, и на средних и больших дистанциях снаряды наиболее распространённых в Красной армии 45-мм противотанковых пушек пробивают её с трудом. Кроме того, после захвата Франции трофеями немецких войск стали сотни хорошо бронированных французских танков. В результате советским военным руководством принимается решение о создании мощных противотанковых пушек с высокой бронепробиваемостью. К данным работам в числе прочих было привлечено конструкторское бюро горьковского завода № 92 под руководством В. Г. Грабина.

До 1940 года Грабин не занимался противотанковой артиллерией, это направление традиционно было закреплено за подмосковным заводом им. Калинина. Первоначально Грабиным было выбрано два направления работ — создание пушки с коническим каналом ствола и создание противотанковой пушки классической схемы. Использование конического канала ствола позволяло резко увеличить начальную скорость снаряда, и соответственно его бронепробиваемость, при относительно небольших массогабаритных характеристиках орудия. Однако производство стволов с коническим каналом и специализированных снарядов к ним требовало чрезвычайно высокой культуры производства, а также использования большого количества дефицитных материалов (высококачественные стали, вольфрам для сердечников снарядов). После испытаний изготовленного с большим трудом опытного конического ствола работы в данном направлении было решено прекратить.

При проектировании классической противотанковой пушки, Грабин столкнулся с проблемой выбора калибра орудия. Расчёты показали бесперспективность калибра 45-мм с точки зрения резкого роста бронепробиваемости. Различными исследовательскими организациями рассматривались калибры 55 и 60 мм, но в итоге было решено остановиться на калибре 57 мм. Орудия данного калибра применялись в царской армии и флоте (пушки Норденфельда и Гочкиса), кроме того, 57-мм пушками Гочкиса были вооружены трофейные английские танки Mark V, состоявшие на вооружении Красной армии (хотя к началу 30-х годов все орудия данного типа были уже и сняты с вооружения).

Официальное задание на проектирование 57-мм противотанковой пушки было выдано заводу № 92 в июне 1940 года, а тактико-технические требования к орудию были утверждены несколько позже, 10 сентября, когда работы над орудием были в самом разгаре. Первоначально орудие получило заводской индекс Ф-31. При проектировании орудия Грабиным была использована конструктивно-технологическая схема опытного 76-мм полкового орудия Ф-24, успешно прошедшего полигонные испытания, но не принятого на вооружение. Исходная конструкция была существенно доработана — была изменена конструкция и расположение накатника, применён тормоз отката с постоянной длиной отката, уменьшен максимальный угол возвышения, применены постоянные сошники, внесён ряд иных изменений. Ключевой особенностью новой пушки стало использование длинного (73 калибра) ствола. Одновременно, был решён вопрос с выстрелом — в качестве его гильзы была принята стандартная гильза от 76-мм дивизионной пушки с переобжатием дульца гильзы на калибр 57 мм. Такое решение упрощало производство боеприпасов, а также в будущем позволило почти без изменений использовать затвор ЗИС-2 при создании новой 76-мм дивизионной пушки ЗИС-3.

Опытный образец орудия был изготовлен в октябре 1940 года и прошёл заводские испытания, выявившие плохую кучность стрельбы. Причиной оказался неправильный выбор крутизны нарезки канала ствола. Ствол с новой нарезкой успешно прошёл испытания, но ещё до этого было принято решение о развёртывании серийного производства орудия, получившего в начале 1941 года заводской индекс ЗИС-2 (по названию предприятия — завод имени Сталина) и принятого на вооружение в марте 1941 года под официальным наименованием «57-мм противотанковая пушка обр. 1941 г.». Однако, в связи с неготовностью завода к производству нового сложного орудия, отгрузка пушек в войска началась лишь летом 1941 года.

Одновременно с ЗИС-2 Грабин работал над ещё более мощной 57-мм противотанковой пушкой, получившей индекс ЗИС-1КВ. Длина её ствола составляла 86 калибров (4,9 м), лафет пушки был взят от 76-мм дивизионного орудия УСВ. Опытный образец ЗИС-1КВ был готов в январе 1941 года и прошёл полигонные испытания в феврале — мае 1941 года. Живучесть ствола пушки, вследствие её чрезвычайно высокой баллистики (начальная скорость 1150 м/с) оказалось очень низкой — уже после 50 выстрелов снаряд не получал закрутки в стволе и летел кувыркаясь. Кроме того, вес пушки оказался больше, чем вес 76-мм дивизионного орудия УСВ. В итоге работы по ЗИС-1КВ были прекращены.

Серийное производство и дальнейшее совершенствование орудия

Серийное производство орудия велось в 1941 году и с 1943-го по 1949 год. Освоение серийного производства орудия на горьковском заводе № 92 шло тяжело — по сравнению с ранее производившимися орудиями ЗИС-2 отличалось повышенной сложностью конструкции. Особые проблемы вызывало изготовление длинного ствола, сопровождавшееся большим количеством брака. При освоении серийного производства отделом главного конструктора завода была проведена большая работа по повышению культуры производства, однако окончательно отработать технологию так и не удалось. В ноябре 1941 года было принято решение о приостановке серийного производства ЗИС-2. Данное решение было вызвано рядом причин:

• избыточной мощностью пушки и отсутствием острой необходимости в ней. Информация о тяжелобронированных танках не подтвердилась, толщина лобовой брони немецкой бронетехники в 1941 году не превышала 60 мм, бортовой — 40 мм. В этих условиях эффективность хорошо освоенных в серийном производстве 45-мм и 76-мм пушек была достаточной;
• низкой технологичностью и высокой стоимостью орудия;
• загруженностью сталинградского завода «Баррикады» выпуском 76-мм дивизионных пушек УСВ, в связи с чем завод был вынужден прекратить выпуск стволов ЗИС-2, а завод № 92 с производством стволов не справлялся;
• проблемами с выпуском боеприпасов — производство снарядов калибра 57-мм ранее в СССР не велось, развёртывание их изготовления после начала войны было сопряжено с рядом трудностей, связанных, в частности, с эвакуацией боеприпасного завода.

Всего с 1 июня по начало декабря 1941 года было изготовлено 371 (по другим источникам — около 250) орудие ЗИС-2, из которых 100 пушек было установлено на самоходных артиллерийских установках ЗИС-30. Грабин попытался решить технологические проблемы ЗИС-2, спроектировав пушку ИС-1, представлявшую собой ЗИС-2 с укороченным на 10 калибров стволом с соответствующим ухудшением баллистики. Пушка ИС-1 6 июня 1942 года была направлена на испытания, по результатам которых от принятия её на вооружение было решено отказаться.

Конструктивные элементы ЗИС-2 (в частности, лафет и затвор) были широко использованы при создании 76-мм дивизионной пушки ЗИС-3, фактически представляющей собой комбинацию качающейся части 76-мм пушки УСВ и лафета ЗИС-2. Пушка ЗИС-3 была принята на вооружение и выпускалась большой серией, став, по мнению ряда отечественных исследователей, лучшим в мире орудием в своём классе.

Производство 57-мм противотанковых пушек обр. 1941 и 1943 г. (ЗИС-2), шт.
1941	1942	1943	1944	1945	1946	1947	1948	1949
371	0	1855	2525	5265	2400	287	500	507

18 января 1943 года советскими войсками на Ленинградском фронте был впервые захвачен образец нового немецкого тяжёлого танка Pz.VI «Тигр», почти одновременно был захвачен и второй такой танк. С 24 по 30 апреля 1943 года один из захваченных «Тигров» был испытан обстрелом из отечественных и поставляемых по ленд-лизу противотанковых и танковых пушек. Результаты данного обстрела показали, что наиболее распространённые в Красной армии 45-мм и 76-мм орудия недостаточно эффективны, в отличие от ЗИС-2, которая продемонстрировала способность бороться с данным типом танка на большинстве реальных дистанций боя. В результате было принято решение о восстановлении производства ЗИС-2 на заводе № 92. 15 июня 1943 года орудие было вновь принято на вооружение под официальным наименованием «57-мм противотанковая пушка обр. 1943 г.».

Орудие образца 1943 года имело ряд отличий от пушек выпуска 1941 года, направленных в первую очередь на повышение технологичности производства орудия. Тем не менее, восстановление серийного производства проходило с трудом — снова возникли технологические проблемы с изготовлением стволов, кроме того, завод был сильно загружен программой выпуска 76-мм дивизионных и танковых пушек, имевших с ЗИС-2 ряд общих узлов; в этих условиях наращивание производства ЗИС-2 на существующем оборудовании могло осуществляться лишь за счёт снижения объёма производства данных орудий, что являлось недопустимым. В результате первая партия ЗИС-2 для проведения государственных и войсковых испытаний была выпущена в мае 1943 года, причём при производстве данных орудий широко использовался законсервированный на заводе с 1941 года задел. Массовый выпуск ЗИС-2 был организован к октябрю — ноябрю 1943 года, после ввода в строй новых производственных мощностей, обеспеченных поставленным по ленд-лизу оборудованием. С 1945 года к производству ЗИС-2 подключился завод № 235, с 1947-го по 1949 год данные орудия производились только на этом заводе. С 1950-го по 1951 год выпускались только стволы ЗИС-2, с 1957 года на заводе № 235 производилась модернизация ранее выпущенных ЗИС-2 в вариант ЗИС-2Н.

В 1949 году на заводе № 235 была проведена модернизация ЗИС-2. Опытное орудие, получившее индекс В-22, прошло испытания летом 1949 года, по результатам которых была выявлена необходимость доработки орудия. В 1950 году работы по В-22 были прекращены. С 1945 года рядом конструкторских бюро были начаты работы по созданию новой 57-мм пушки взамен ЗИС-2, завершившиеся принятием на вооружение в 1951 году пушки Ч-26.

Устройство

Пушка ЗИС-2 представляет собой классическое для артиллерии периода Второй мировой войны длинноствольное противотанковое орудие с раздвижными станинами, полуавтоматическим клиновым затвором и подрессоренным колёсным ходом. Конструктивно пушка разделяется на ствол с затвором и лафет. Последний, в свою очередь, состоит из противооткатных устройств, люльки, верхнего станка, механизмов наводки, уравновешивающего механизма, нижнего станка, боевого хода с подрессориванием, щитового прикрытия и прицельных приспособлений.

Ствол

ЗИС-2 обр. 1941 года имели стволы как со свободной трубой, так и моноблоки, ЗИС-2 обр. 1943 года — только моноблоки. Ствол со свободной трубой состоит из кожуха, казённика, свободной трубы, передней и задней обойм. Ствол моноблок состоит из трубы, казённика, муфты, передней и задней обойм. Труба служит для направления полёта снаряда и придания ему вращательного движения, канал трубы разделяется на нарезную часть и патронник, соединяемые коническим скатом, в который при заряжании упирается ведущий поясок снаряда. Нарезная часть имеет 24 нареза постоянной крутизны, длина хода нарезов 30 калибров, глубина нарезов 0,9 мм, ширина нареза — 5,34 мм, ширина поля — 2,1 мм. Камора длиной 505,8 мм, объёмом 2,05 дм³. Длина ствола — 73 калибра (4,16 м).

Казённик служит для размещения и закрепления деталей затвора и полуавтоматики, представляет собой массивную стальную отливку. Муфта служит для соединения ствола и казённика. Кожух, передняя и задняя обоймы предназначены для соединения всех деталей ствола, а также для обеспечения крепления ствола и противооткатных устройств.

Затвор

Затвор клиновой с опускающимся вниз клином и полуавтоматикой механического (копирного) типа. Состоит из запирающего, ударного, выбрасывающего механизмов и полуавтоматики. Полуавтоматика затвора (состоящая из закрывающего механизма и копирного устройства) обеспечивает автоматическое открывание и закрывание затвора, заряжание и выстрел происходят вручную. Для производства выстрела служит спусковой механизм кнопочного типа.

Люлька и противооткатные устройства

Люлька служит для направления движения ствола при откате и накате, а также для размещения противооткатных устройств и представляет собой корытообразную стальную отливку. Противооткатные устройства состоят из гидравлического тормоза отката и воздушно-гидравлического накатника. Тормоз отката смонтирован под стволом, накатник — над стволом; их соединение со стволом осуществляется при помощи передней и задней обойм. Тормоз отката наполняется жидкостью стеол (глицериновая жидкость) или веретённым маслом в количестве 4 л (в пушках обр. 1943 года — 4,4 л), накатник — также стеолом в количестве 4,27 л и воздухом под давлением 25—28 атм (накатник пушек обр. 1943 года заполняется стеолом, а также воздухом либо азотом при начальном давлении 32 атм). Нормальная длина отката составляет 970—1060 мм, предельная — 1100 мм, при выстреле противооткатные устройства откатываются вместе со стволом.

Станок

Верхний станок, служащий основанием вращающейся части орудия, представляет собой стальную отливку, соединяемую боевым штырём с нижним станком. К верхнему станку крепятся подъёмный, поворотный и уравновешивающий механизмы. Нижний станок состоит из лобовой коробки и раздвижных станин. Лобовая коробка представляет собой стальную отливку с отверстием для боевого штыря и креплений станин. Станины раздвижные, выпускались в двух вариантах: коробчатые (на орудиях обр. 1941 года) и трубчатые (на орудиях как образца 1941 года, так и образца 1943 года). К станинам приварены шкворневые лапы, поручни и кронштейны прави́л, а также приклёпаны сошники.

Механизмы наведения

Механизмы наведения орудия служат для его наводки в вертикальной и горизонтальной плоскости и состоят из подъёмного и поворотного механизмов. Подъёмный механизм секторного типа, размещён с левой стороны орудия. Состоит из червячной и конической передач, шарнирного привода, вала с шестернями и двух секторов, закреплённых на верхнем станке. Поворотный механизм винтовой толкающего типа, размещён с левой стороны орудия, обеспечивает наведение в горизонтальной плоскости вправо на 30 градусов и влево — на 27 градусов. В маховике поворотного механизма смонтирован кнопочный спуск. Усилие на маховике подъёмного механизма составляет около 4 кг, поворотного — около 4,8 кг.

Уравновешивающий механизм

Уравновешивающий механизм предназначен для уравновешивания качающейся части орудия (имеющей из-за длинного ствола перевес на дульную часть) относительно цапф люльки, что облегчает работу подъёмного механизма. Механизм пружинный, тянущего типа, смонтирован в двух цилиндрах, закреплённых на верхнем станке.

Боевой ход

Ход орудия состоит из боевой оси с подрессориванием и колёс. Боевая ось прямая, представляет собой балку двутаврового сечения с цилиндрическими концами. Подрессоривание пружинное, собрано в двух цилиндрах, закреплённых на концах боевой оси. При разведении станин подрессоривание отключается автоматически. Колёса дисковые, от грузового автомобиля ГАЗ-АА, но с изменённой ступицей. Шина заполнена изнутри губчатой резиной.

Щитовое прикрытие

Щитовое прикрытие предназначено для защиты расчёта и механизмов орудия от пуль, осколков и взрывной волны. Состоит из верхнего (основного) щита, подвижного (среднего) щита, нижнего откидного щита и бронировки накатника. Верхний щит крепится к верхнему станку при помощи штанг, в щите сделаны вырезы для качающейся части орудия и для наблюдения через прицел при прямой наводке. В орудиях поздних серий выпуска верхняя часть щита сделана откидной. Подвижный щит крепится к люльке и защищает секторы подъёмного механизма. Нижний откидной щит опускается при переводе орудия в боевое положение, в походном положении он поднят и прикреплён к кронштейнам боевой оси. Бронировка накатника (введена на орудиях обр. 1943 года) состоит из двух щитков, которые крепятся к обоймам ствола. Толщина щитового прикрытия составляла 6 мм.

Прицельные приспособления

Прицельные приспособления состоят из оптического прицела ПП2 (ПП1-2), оси прицела и шарнирного привода. Прицел имеет увеличение 2× и поле зрения 20°, позволяет вести огонь как прямой наводкой, так и с закрытых огневых позиций. Конструктивно, прицел состоит из панорамы и корпуса прицела. Ось прицела и шарнирный привод служат для крепления прицела к соответственно к верхнему станку и качающейся части орудия. В послевоенные годы, использовались прицелы ОП2-55, ОП4-55 и ОП4М-55; модификация ЗИС-2Н дополнительно имела ночной прицел АПН-57 или АПНЗ-55.

Передок

Передок орудия предназначен для перемещения пушки как конной, так и механической тягой (при использовании механической тяги, орудие могло буксироваться и без передка). Конструктивно передок состоит из короба, сцепного устройства, хода с подрессориванием, стрелы механической тяги, лотков для патронов, дышла и ваги с вальками для перевозки конной тягой. Для орудий обр. 1943 года использовался унифицированный передок обр. 1942 года (разработанный для 76-мм дивизионных и полевых пушек). В обоих случаях в передке размещалось 24 патрона (6 лотков по 4 патрона). Буксировка орудия производилась в начале войны полубронированным тягачом «Комсомолец», а также автомобилями ГАЗ-64, ГАЗ-67, ГАЗ-АА, ГАЗ-ААА, ЗИС-5, с середины войны для этой цели широко использовались поставляемые по ленд-лизу полугрузовые автомобили Dodge WC-51 («Додж 3/4») и полноприводные грузовые автомобили Studebaker US6. При необходимости, могла использоваться и конная тяга шестёркой лошадей. Скорость буксировки по хорошей дороге составляла при использовании конной тяги до 15 км/ч, при использовании механической тяги с передком — до 35 км/ч, без передка — до 60 км/ч.

Перевод орудия из походного положения в боевое

При переводе орудия из походного положения в боевое было необходимо:

1. Снять шкворневые лапы с тягового крюка передка (или тягача);
2. Снять чехлы дульной и казённой частей пушки;
3. Вынуть стопор крепления станин по-походному;
4. Освободить люльку от крепления её по-походному;
5. Развести станины до отказа;
6. Опустить нижний откидной щит;
7. Открыть окно для прицеливания;
8. Сдвинуть ползушку указателя отката в крайнее переднее положение;
9. Поставить шкалы углов прицеливания и углов места цели прицела на нулевые деления, а угломерные шкалы на 30-00;
10. При наличии времени до открытия огня, очистить от грязи и пыли кнопочное устройство спуска, механизм подрессоривания, шестерни и секторы подъёмного механизма.

Модификации и варианты

Полевые орудия

• ЗИС-2 обр. 1941 года — первый серийный вариант, на большинстве орудий коробчатые станины, прицел ПП2;
• ЗИС-2 обр. 1943 года — лафет и передок унифицированы с ЗИС-3, угол горизонтального наведения 54—56°, высота линии огня 875 мм, трубчатые станины, изменения в накатнике, прицел ПП1-2;
• ЗИС-2Н — установлен ночной прицел АПН-57 или АПН3-55, принята на вооружение в 1957 году.

Самоходные орудия

• Модификация для установки на САУ ЗИС-30 — вращающаяся часть ЗИС-2 обр. 1941 года со штатным щитом;
• Качающаяся часть ЗИС-2 обр. 1943 года для установки на опытные противотанковые САУ, серийно не выпускалась.

Танковое орудие ЗИС-4 и ЗИС-4М

В конце 1940 года КБ завода № 92 в инициативном порядке спроектировало 57-мм танковую пушку ЗИС-4, представляющую собой 76-мм танковую пушку Ф-34, труба ствола которой была заменена на ствол ЗИС-2. Поскольку новый ствол имел бо́льшую длину, для восстановления уравновешенности к нижней части люльки орудия добавили грузы-противовесы; кроме того, вместо прицела ТОП был установлен прицел ТМФД. Пушка была установлена на танке Т-34 и прошла испытания в апреле — мае 1941 года, по итогам которых была рекомендована к производству при условии устранения выявленных недостатков. Повторные испытания доработанного варианта орудия были успешно проведены в июле 1941 года, орудие было запущено в производство. Точное количество произведённых пушек ЗИС-4 неизвестно, но не превышает 30 штук, из которых 10 были в сентябре 1941 года установлены на танки Т-34. Данные танки поступили на вооружение 21-й танковой бригады, участвовавшей в боях в районе Калинина с 15 октября 1941 года. К концу этого месяца все танки Т-34 бригады, вооружённые 57-мм пушками, были потеряны. К концу 1941 года серийное производство ЗИС-4 было прекращено, имеющийся на заводе задел законсервирован.

Весной 1943 года, в рамках проводимой кампании по разработке средств борьбы с новыми, хорошо забронированными немецкими танками и САУ (в первую очередь, с тяжёлым танком «Тигр») производство ЗИС-4 было восстановлено. Уже в мае завод № 92, используя задел 1941 года, отгрузил 5 орудий, 4 из которых в июле 1943 года были установлены на танки Т-34. После проведения полигонных испытаний, три танка с 21 августа по 5 сентября 1943 года проходили испытания на фронте, прошедшие удовлетворительно. Завод № 92 выпустил установочную партию новых орудий (в несколько модернизированном варианте под индексом ЗИС-4М) в количестве 170 пушек, но к сентябрю 1943 года было принято решение отказаться от производства Т-34 с 57-мм пушками в связи с успешным продвижением работ по 85-мм танковым пушкам, и выпущенные орудия на танки не устанавливались.

Самоходные артиллерийские установки с ЗИС-2

1 июля 1941 года приказом наркома вооружения Д. Ф. Устинова заводу № 92 было приказано разработать и изготовить 57-мм противотанковую пушку на самоходном шасси. К концу июля 1941 года заводом были изготовлены и поступили на испытания два варианта самоходных установок с ЗИС-2, отличавшихся типом использованного шасси: на базе полубронированного тягача «Комсомолец» (ЗИС-30) и на базе грузовика ГАЗ-ААА с забронированной кабиной (ЗИС-31). На проведённых в июле — августе сравнительных испытаниях предпочтение было отдано ЗИС-30, как более проходимой и использующей менее дефицитное шасси. Серийное производство САУ началось 21 сентября 1941 года и закончилось 15 октября 1941 года по причине отсутствия тягачей (с августа 1941 года их производство было прекращено). Всего, включая опытный образец, была выпущена 101 установка ЗИС-30, которые с конца сентября начали поступать в войска. Все ЗИС-30 поступили на вооружение противотанковых батарей танковых бригад Западного и Юго-Западного фронтов и приняли активное участие в боях, в частности в битве под Москвой. Первоначально машины показали себя хорошо, но при длительной эксплуатации проявились их существенные недостатки (перегруженность шасси, неустойчивость установки, небольшой возимый боекомплект и т. п.). К лету 1942 года практически все ЗИС-30 были либо потеряны, либо вышли из строя по причине поломок.

В начале октября 1941 года была создана САУ ЗИС-41, представляющая собой установку вращающейся части ЗИС-2 на специально забронированное шасси полугусеничного автомобиля ЗИС-22М. Испытания установки в ноябре 1941 года прошли успешно, но на вооружение она принята не была в связи со сворачиванием серийного производства ЗИС-2 и неопределённостью серийного производства ЗИС-22М. В конце ноября 1941 года все работы по ЗИС-30 и ЗИС-41 были прекращены.

В августе 1943 года были проведены испытания изготовленной заводом № 38 машины СУ-57, представляющей собой установку качающейся части ЗИС-2 в лёгкую САУ СУ-76М. На вооружение машина не принималась по причине несоответствия концепции противотанковой САУ (военные требовали от машин этого типа наличия полностью закрытого корпуса и противоснарядного бронирования). Летом 1943 года в рамках концепции по переводу полевой артиллерии на самодвижущиеся лафеты заводом № 38 были начаты работы по частично бронированной самоходке ОСА-57. Эскизный проект машины был одобрен ГАУ, сведения о его реализации отсутствуют, на вооружение машина не принималась.

Организационно-штатная структура

В 1941 году ЗИС-2 согласно утверждённой организационно-штатной структуре могли поступать в противотанковые дивизионы стрелковых дивизий или бригад (в обоих случаях — 3 батареи по 4 орудия, всего 12 пушек), либо в противотанковые полки РГК (от 16 до 24 орудий, в зависимости от количества батарей в полку). С весны 1942 года, в связи со снятием с производства и небольшим количеством выпущенных орудий, пушки ЗИС-2 из штатов исключаются. С восстановление производства ЗИС-2 в 1943 году, орудия поступали в истребительно-противотанковые артиллерийские полки (иптап), по 20 орудий на полк. С декабря 1944 года ЗИС-2 вводятся в штаты гвардейских стрелковых дивизий — в полковые противотанковые батареи и в истребительно-противотанковый дивизион (12 пушек). В июне 1945 года на аналогичный штат были переведены и обычные стрелковые дивизии. Также в конце войны по 4 ЗИС-2 имелось на вооружении кавалерийских полков.

Служба и боевое применение

Согласно руководству службы орудия, пушка была предназначена для решения следующих задач:

• уничтожение танков и других мотомеханизированных средств противника;
• подавление и уничтожение пехотных огневых средств противника;
• уничтожение огневых средств противника, установленных открыто.

Об использовании ЗИС-2 в начальный период войны, вследствие небольшого количества произведённых в 1941 году орудий, известно мало. На 22 июня 1941 года ни одной пушки ЗИС-2 в войсках не было. Из-за потерь количество пушек в войсках постепенно уменьшалось — к 1 сентября 1941 года было потеряно 6 пушек, к 1 декабря 1941 года — 34 пушки, всего за 1941 год потери составили 66 орудий. За первую половину 1942 года было потеряно 127 орудий, за вторую половину — 24 орудия. К 1 июня 1943 года в войсках ещё находились 34 ЗИС-2 обр. 1941 года. Несмотря на имеющиеся трудности, выпущенные орудия были обеспечены боеприпасами: в 1941 году было подано войскам 310 тысяч 57-мм выстрелов, в 1942 году — ещё 82 тысячи выстрелов; на 1 января 1943 года ещё имелось в наличии 220 тысяч выстрелов. В 1942 году войсками было израсходовано 50,5 тысяч 57-мм снарядов.

После восстановления производства в 1943 году, количество ЗИС-2 в войсках стало постепенно увеличиваться. В Курской битве орудия этого типа приняли очень ограниченное участие — в войсках Воронежского фронта таких пушек не было совсем, а Центральный фронт располагал лишь 4 истребительно-противотанковыми полками с ЗИС-2, которые в ходе оборонительного этапа сражения израсходовали 11,5 тысяч выстрелов. В целом в 1943 году роль ЗИС-2 по сравнению с другими орудиями оставалась незначительной — за год этими пушками было израсходовано лишь 76 тысяч снарядов (для сравнения, расход снарядов для 45-мм противотанковых и танковых пушек за тот же период составил более 12 миллионов штук).

В 1944 году количество ЗИС-2 на фронте и их роль существенно возросли. На 1 января 1944 года имелось около 1700 орудий этого типа, в течение года было поставлено в войска около 2300 орудий, потери за год составили около 1100 орудий, за данный период было израсходовано 460,3 тысяч 57-мм снарядов.

В 1945 году ЗИС-2 использовались наиболее интенсивно. За январь — май 1945 года войска получили около 800 ЗИС-2, потери составили порядка 500 орудий, было израсходовано 580,1 тысяч 57-мм снарядов. 57-мм пушки приняли активное участие в боях у озера Балатон в Венгрии, где немецкими войсками массированно использовалась бронетехника, и совместно с противотанковыми орудиями других типов сыграли главную роль в уничтожении танков и САУ противника. Общая численность ЗИС-2 в этой, как и других операциях, была не очень велика, но заметна — так, на 6 марта 1945 года в частях 3-го Украинского фронта имелось 129 ЗИС-2, 516 45-мм противотанковых пушек и 1167 76-мм дивизионных пушек. Использовались ЗИС-2 и в битве за Берлин, иногда выполняя несвойственные для противотанковых орудий функции. Так, 29 апреля 1945 года 320-й гвардейский истребительно-противотанковый полк оказался на пути немецких частей, прорывавшихся из Хальбского «котла». Завязавшийся бой напоминал сражения наполеоновских времён: немцы практически не имели бронетехники и атаковали огневые позиции орудий большими массами пехоты, а расчёты ЗИС-2 отвечали картечным огнём с близких дистанций. Как было отмечено в отчёте соединения,

Массы трупов противника валялись вокруг огневых позиций, а противник всё продолжал наседать.

В ходе боя полком было уничтожено до 420 и взято в плен 250 немецких солдат и офицеров, а также подбито два бронетранспортёра. Собственные потери составили 9 человек убитыми и 22 ранеными.

После войны, ЗИС-2 состояла на вооружении Советской армии как минимум до 1970-х годов (в 1969 году для них были выпущены новые таблицы стрельбы), однако с середины 1950-х годов они постепенно заменялись на безоткатные пушки Б-10 (82-мм) и Б-11 (107 мм). В 1950-х годах для пушки были разработаны новые снаряды с увеличенной бронепробиваемостью, а также создана модификация пушки, обладающая возможностью ведения боя ночью за счёт применения специальных прицелов.

Некоторое количество ЗИС-2 было захвачено немецкими войсками. Трофейным орудиям присвоили индекс 5,7 cm Pak 208(r), однако информация об использовании данных пушек вермахтом отсутствует.

В послевоенные годы, ЗИС-2 поставлялись ряду стран и приняли участие в нескольких вооружённых конфликтах, первым из которых стала Корейская война. Перед началом войны, войска КНДР имели 24 орудия этого типа, к августу 1953 года их количество увеличилось до 92 штук. Имеется информация об успешном использовании ЗИС-2 Египтом в 1956 году в боях против израильских войск.

ЗИС-2 поставлялись и в другие страны. Пушки этого типа состояли на вооружении китайской армии и производились по лицензии под индексом Type 55. По состоянию на 2007 год, ЗИС-2 всё ещё находились на вооружении армий Алжира, Гвинеи, Кубы и Никарагуа.

Боеприпасы и баллистика

Выстрелы орудия комплектовались в виде унитарного патрона 57×480 мм R. В гильзе размещён заряд из пороха марки 12/7 (позднее использовался также порох марки 14/7): Ж-271Б весом 1,5 кг для бронебойных калиберных снарядов, Ж-271У весом 0,97 кг для осколочных снарядов и картечи, Ж-271П весом 1,7 кг для подкалиберных снарядов. Кроме заряда, в гильзу может укладываться флегматизатор (в выстрелы с бронебойными снарядами) и размеднитель в виде свинцовой пластинки или проволоки весом 18 г (во все выстрелы). В выстрелах послевоенного производства использовались заряды из пороха марки 14/7: А-271Н весом 1,6 кг для снарядов БР-271Н и А-271П весом 1,6 кг для снарядов БР-271П.

Бронебойные снаряды имелись нескольких разновидностей. С 1941 года выпускались тупоголовые снаряды с баллистическим наконечником БР-271 и взрывателем МД-5 (позднее МД-7), а также его вариант в сплошном исполнении (без заряда взрывчатого вещества и взрывателя) БР-271СП. В апреле 1943 года эти снаряды были модифицированы (оснащены локализаторами), что улучшило их характеристики. С конца 1944 года применялись остроголовые снаряды БР-271К, более эффективно пробивающие толстую гомогенную броню, широко используемую в немецком танкостроении конца войны. В 1950-х годах в боекомплект орудий были включены более эффективные остроголовые снаряды с защитным и баллистическим наконечниками БР-271М. В 1943 году начался выпуск подкалиберных снарядов «катушечной» формы БР-271П, в послевоенное время на вооружение были приняты также высокоэффективные подкалиберные снаряды обтекаемой формы БР-271Н.

Вместе с орудием в 1941 году были приняты на вооружение осколочные снаряды О-271. С 1943 года вместо них использовались снаряды О-271У в двух вариантах: с одним или двумя ведущими поясками (отличались весом взрывчатого вещества — 204 г в первом случае и 220 г во втором). Вместе со снарядом использовался взрыватель КТМ-1, имевших два ударника — инерционного действия (нижний) и мгновенного действия. При использовании снаряда со снятым предохранительным колпачком срабатывал ударник мгновенного действия, что обеспечивало осколочное действие снаряда (примерная площадь, поражаемая осколками, составляла 20 м по фронту и 3 м в глубину). При использовании снарядов с надетым колпачком срабатывал инерционный ударник, действующий с некоторым замедлением; снаряд при этом успевает углубиться в преграду, что обеспечивает фугасное действие (образуется небольшая воронка). В годы войны имелись жалобы на низкое качество осколочных снарядов (неоднократно отмечались неполноценные разрывы снарядов, либо отсутствие разрывов). В послевоенные годы были приняты на вооружение осколочные снаряды О-271УЖ (с двумя железо-керамическими поясками).

Для самообороны орудия от пехоты противника с конца 1944 года применялась картечь Щ-271. Картечь состоит из 324 шт. круглых пуль весом 10,8 г каждая, помещённых в картонный контейнер. При выстреле, оболочка контейнера разворачивается в канале ствола и пули вылетают из него с углом разлёта 10—18°. Размер зоны эффективного поражения составляет по фронту до 40 м, в глубину до 200 м.

В послевоенное время для использования в учебных целях производились практические снаряды ПБР-271 и ПБР-271М, имитирующие соответствующие бронебойные снаряды.

В 1958 году была начата разработка вращающихся кумулятивных снарядов для ЗИС-2, но на вооружение они не принимались.

Номенклатура боеприпасов
Тип	Индекс выстрела	Вес снаряда, кг	Вес ВВ, г	Начальная скорость, м/с	Дальность табличная, м
Калиберные бронебойные снаряды
Тупоголовый с баллистическим наконечником трассирующий с взрывателем МД-5, МД-7 или МД-10	УБР-271	3,19	14 (тротил или А-IX-II)	990	4000
Тупоголовый с баллистическим наконечником трассирующий сплошной	УБР-271СП	3,19	нет	990	4000
Остроголовый с баллистическим наконечником трассирующий с взрывателем МД-5, МД-7 или МД-10 (в войсках с 1945 года)	УБР-271К	3,19	18	990	4000
Остроголовый с бронебойным и баллистическим наконечником трассирующий с взрывателем МД-7 или МД-10 (послевоенный)	УБР-271М	3,19	нет	1040	4000
Подкалиберные бронебойные снаряды
Подкалиберный трассирующий катушечной формы (в войсках с 1943 года)	УБР-271П	1,79	нет	1270	1000
Подкалиберный трассирующий обтекаемой формы (послевоенный)	УБР-271Н	2,4	нет	1130	1500
Осколочные снаряды
Осколочная граната с взрывателем КТМ-1	УО-271	3,68	218	700	8400
Осколочная граната (с одним или двумя ведущими поясками) с взрывателем КТМ-1 или КТМ-1-У (в войсках с 1943 года)	УО-271У	3,67	204 (220)	700	8400
Осколочная граната (с двумя железо-керамическими ведущими поясками) с взрывателем КТМ-1 или КТМ-1-У (послевоенная)	УО-271УЖ	3,75	220	700	8400
Картечь
Картечь (в войсках с 1945 года)	УЩ-271	3,66	324 пули	?	200
Практические снаряды
Практический трассирующий (послевоенный)	УПБР-271	3,14	нет	990	4000
Практический трассирующий (послевоенный)	УПБР-271М	2,8	нет	1040	4000

Таблица бронепробиваемости для ЗИС-2
Остроголовый калиберный бронебойный снаряд БР-271К
Дальность, м	При угле встречи 60°, мм	При угле встречи 90°, мм
100	91	112
300	84	103
500	76	94
1000	60	74
1500	46	57
2000	35	44
Тупоголовый калиберный бронебойный снаряд БР-271
Дальность, м	При угле встречи 60°, мм	При угле встречи 90°, мм
100	93	114
300	89	109
500	84	103
1000	74	91
1500	64	79
2000	56	69
Остроголовый калиберный бронебойный снаряд с защитным и баллистическим наконечником БР-271М
Дальность, м	При угле встречи 60°, мм	При угле встречи 90°, мм
500	95	115
1000	85	105
1500	75	95
2000	65	85
Подкалиберный бронебойный снаряд катушечной формы БР-271П
Дальность, м	При угле встречи 60°, мм	При угле встречи 90°, мм
100	155	190
300	137	168
500	120	147
1000	83	101
Подкалиберный бронебойный снаряд обтекаемой формы БР-271Н
Дальность, м	При угле встречи 60°, мм	При угле встречи 90°, мм
500	135	155
1000	125	140
1500	100	125
Приведённые данные относятся к советской методике расчёта пробивной способности (для снарядов военного времени это формула Жакоб де-Марра для цементированной брони с коэффициентом K = 2400). Следует помнить, что показатели бронепробиваемости могут заметно различаться при использовании различных партий снарядов и различной по технологии изготовления брони.

Оценка проекта

К 1941 году противотанковая артиллерия большинства стран мира была представлена пушками калибра 25—47 мм. Данные орудия успешно поражали легкобронированные танки 1930-х годов, но против новых хорошо защищённых машин, таких как британская «Матильда», французский Char B1 и советские Т-34 и КВ, их эффективность была невысока, что привело к разработке более мощных противотанковых орудий. К 1941 году в СССР, Германии, Великобритании и США были разработаны противотанковые пушки калибра 50—57 мм, характеристики которых представлены в таблице. Также для сравнения представлены характеристики наиболее массовой противотанковой пушки Германии — 75-мм Pak 40.

Тактико-технические характеристики противотанковых орудий калибра 50—75 мм
Характеристика	ЗИС-2	Pak 38	6-pdr Mk.II	M1	Pak 40
Страна
Калибр, мм/длина ствола, клб.	57/73	50/60	57/43	57/50	75/46
Масса в боевом положении, кг	1050	930	1150	1215	1425
Угол горизонтального наведения, °	57	65	90	90	65
Масса калиберного бронебойного снаряда, кг	3,19	2,05	2,85	2,85	6,8
Начальная скорость калиберного бронебойного снаряда, м/с	990	823	815	853	792
Бронепробиваемость калиберным бронебойным снарядом под углом 60° на дистанции 500 м	84	49	51	78	72
Коэффициент использования металла, кгм/кг	150	78	84	?	144

Приведённые данные показывают превосходство советского орудия над аналогами как по расчётной бронепробиваемости, так и в подвижности. Немецкая 50-мм пушка Pak 38 легче ЗИС-2 на 120 кг, но при этом сильно уступает советскому орудию в начальной скорости, массе снаряда и почти в два раза — в расчётной бронепробиваемости, а также имеет демаскирующий орудие при стрельбе дульный тормоз. Английская 6-фунтовая пушка Mk.II на 100 кг тяжелее советской, при значительно меньшей начальной скорости и более лёгком снаряде, что приводит существенно меньшей расчётной бронепробиваемости; из плюсов английского орудия можно отметить больший угол горизонтального наведения. Американская 57-мм пушка M1, являющаяся модификацией английской 6-фунтовой пушки, ещё тяжелее за счёт более длинного ствола; начальная скорость несколько возросла, но всё равно осталась существенно ниже, чем у советского орудия. Советское орудие, при сравнении с аналогами, имеет очень высокий коэффициент использования металла, что говорит о его конструктивном совершенстве. Кроме того, в отличие от иностранных орудий, ЗИС-2 представляет собой дуплекс — на её лафете выпускалась 76-мм дивизионная пушка ЗИС-3; выпуск двух орудий, использующих один лафет, значительно упрощает и удешевляет производство. 57-мм пушка ЗИС-2, американскими специалистами, оценивалась как лучшее среднее противотанковое орудие Второй мировой войны.

Даже в сравнении с более тяжёлым орудием — немецкой 75-мм противотанковой пушкой Рак 40 — ЗИС-2 также имеет преимущества в бронепробиваемости, рассчитанной как по советской, так и по немецкой методике. На службе вермахта ЗИС-2 обозначалась как 5,7-cm Panzerabwehrkanone 208(r) и её пробивные свойства при стрельбе снарядом БР-271М оценивались как 140 мм гомогенной брони при попадании по нормали на дистанции огня 500 метров. При том же расстоянии и при небольшом угле встречи относительно в 30° этот показатель Pak 40 при использовании калиберного бронебойного снаряда PzGr.39 составлял 96 мм, что в пересчёте на условия нормального попадания даёт толщину пробиваемой броневой плиты около 120 мм.

Превзойти ЗИС-2 по расчётной бронепробиваемости смогли лишь мощные, появившиеся в 1943—1944 годах противотанковые пушки, такие как британская 76-мм Q.F. 17 Pounder весом более двух тонн, немецкая 88-мм Pak 43/41 весом более 4 тонн и 100-мм советская БС-3 весом более трёх тонн, а также мелкосерийная немецкая 75/55-мм противотанковая пушка Pak 41 с коническим каналом ствола. Высокие характеристики ЗИС-2 вызвали интерес союзников, которым по их просьбе в конце 1943 года было предоставлено несколько орудий, прошедших испытания в Великобритании и США.

Для оценки роли и места ЗИС-2 в советской артиллерии нужно сравнить её характеристики с данными других советских противотанковых орудий, а также с показателями бронирования немецкой бронетехники на разных этапах войны.

Тактико-технические характеристики советских противотанковых орудий
Характеристика	обр. 1937 г.	обр. 1942 г.	ЗИС-2	ЗИС-3	БС-3
Год поступления в войска	1937	1942	1941	1941	1944
Калибр, мм/длина ствола, клб.	45/46	45/68,6	57/73	76/40	100/56
Масса в боевом положении, кг	560	625	1050	1200	3650
Бронепробиваемость калиберным бронебойным снарядом под углом 90° на дистанции 500 м	43	61	103	70	160
Бронепробиваемость калиберным бронебойным снарядом под углом 90° на дистанции 1000 м	35	51	91	60	150
Бронепробиваемость подкалиберным снарядом под углом 90° на дистанции 500 м	51	81	147	90	нет

Характеристики бронирования немецкой бронетехники
Характеристика	Pz.II Ausf.F	Pz.38(t) Ausf.G	Pz.III Ausf.J	Pz.IV Ausf.F1	StuG III Ausf.E	StuG III Ausf.G	Pz.IV Ausf.H	Pz.V	Pz.VI	Pz.VIB
Год поступления в войска	1941	1941	1941	1941	1941	1943	1943	1943	1943	1944
Бронирование лба корпуса, мм	35	50	50	50	50	80	80	80 (139)	100	150 (233)
Бронирование борта корпуса, мм	15	30	30	30	30	30	30	50 (58)	80	80 (88)

Приведённые данные показывают, что на 1941 год мощность ЗИС-2 являлась избыточной, при том что характеристики хорошо освоенных в производстве и технологичных 76-мм и 45-мм орудий позволяли успешно решать задачу борьбы с немецкой бронетехникой. В этих условиях серийное производство узкоспециализированной противотанковой пушки ЗИС-2 (76-мм пушки, помимо противотанковых задач, выполняли функции дивизионных орудий, а 45-мм пушки — батальонных орудий) не являлось целесообразным. К 1943 году ситуация изменилось — на вооружение немецкой армии поступили танки и САУ с усиленным бронированием (особенно лобовым), что привело к резкому снижению эффективности 76-мм и 45-мм орудий. В этой ситуации возникла потребность в мощной противотанковой пушке, что и послужило причиной восстановления производства ЗИС-2. Возможности ЗИС-2 позволяли на типичных дистанциях боя уверенно поражать 80-мм лобовую броню наиболее распространённых немецких средних танков Pz.IV и штурмовых САУ StuG III, а также бортовую броню танка Pz.VI «Тигр»; на дистанциях менее 500 м поражалась и лобовая броня «Тигра», не поражаемая из 45-мм пушек вообще, а из 76-мм пушек — лишь подкалиберным снарядом с дистанций менее 300 м. При использовании подкалиберных снарядов, возможности ЗИС-2 возрастали ещё больше. Тем не менее, заменить 45-мм и 76-мм пушки в противотанковых подразделениях ЗИС-2, по причине относительно небольшого количества выпущенных орудий, так и не смогли. На 10 мая 1945 года в Советской армии имелось около 3200 57-мм пушек, при том что 45-мм пушек было около 23 500, а 76-мм пушек — около 40 100.

Сохранившиеся экземпляры

Благодаря большому количеству выпущенных экземпляров и долгой службе в ряде стран, большое количество ЗИС-2 сохранилось в музеях, а также в виде памятников, прежде всего в странах бывшего СССР. В частности, ЗИС-2 можно увидеть в Музее артиллерии и инженерных войск в Санкт-Петербурге, Центральном музее Вооружённых Сил в Москве, в Музее отечественной военной истории в деревне Падиково Московской области, в Музее героической обороны и освобождения Севастополя на Сапун-горе в Севастополе, в Белорусском государственном музее истории Великой Отечественной войны в г. Минске, в Ижевске, в музее «Боевая слава Урала» в Верхней Пышме (Свердловская область), в Музее польской армии в Варшаве, в американском военном музее (Абердинского полигона), в музее Батей-ха-осеф в Израиле и многих других. В качестве памятников ЗИС-2 установлены на постаментах во многих городах и населённых пунктах бывшего Советского Союза. Так, наряду с гаубицей М-30, ЗиС-2 установлена в Сквере Славы в Новосибирске.

ЗИС-2 в сувенирной и игровой индустрии

Сборные пластиковые модели-копии ЗИС-2 выпускаются несколькими производителями. Модель симферопольского предприятия «МиниАрт» в масштабе 1:35 создана на базе модели орудия ЗИС-3. Фирмой Maquette в масштабе 1:35 выпускается модель ЗИС-2 с передком, также на базе модели ЗИС-3. В масштабе 1:72 украинской фирмой UM выпускается модель ЗИС-2, как сама по себе, так и в комплекте с грузовым автомобилем ГАЗ-ААА.

ЗИС-2 можно увидеть в ряде компьютерных игр. Наиболее часто орудие представлено в стратегиях различной направленности: стратегиях в реальном времени, таких как Sudden Strike, «В тылу врага 2: Братья по оружию», «Блицкриг» и варгеймах, таких как Combat Mission II: Barbarossa to Berlin и получившая высокие оценки критиков за реалистичность «Вторая мировая».

ЗИС-2 и её танковый вариант ЗИС-4 представлены в игре «World of Tanks».

Операторы

• Алжир Алжир — 160 ЗИС-2, по состоянию на 2016 год
• Гвинея Гвинея — несколько ЗИС-2, по состоянию на 2016 год
• Никарагуа Никарагуа — 174 ЗИС-2, по состоянию на 2016 год
• Республика Конго Республика Конго — 5 ЗИС-2, по состоянию на 2016 год
• Того Того — 5 ЗИС-2, по состоянию на 2016 год

Бывшие операторы

• СССР СССР
• Египет Египет
• КНДР КНДР
• КНР КНР — лицензионное производство
• Куба Куба — 600 ЗИС-2, по состоянию на 2007 год
• Вьетнам Вьетнам

Литература

• Главное Артиллерийское Управление Красной Армии. 57-мм противотанковая пушка обр. 1941 г. Краткое руководство службы. — М.: Военное издательство Наркомата обороны СССР, 1942.
• Главное Артиллерийское Управление Вооруженных сил СССР. 57-мм противотанковая пушка обр. 1943 г. Краткое руководство службы. — М.: Воениздат МВС СССР, 1946.
• Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — Минск: Харвест, 2000. — 1156 с. — ISBN 985-433-703-0.
• Широкорад А. Б. Гений советской артиллерии: Триумф и трагедия В. Грабина. — М.: АСТ, 2002. — 432 с. — ISBN 5-17-013066-X.
• Иванов А. Артиллерия СССР во Второй мировой войне. — СПб.: Нева, 2003. — 64 с. — ISBN 5-7654-2731-6.
• Шунков В. Н. Оружие Красной армии. — Минск: Харвест, 1999. — 544 с. — ISBN 985-433-469-4.

Ссылки

• [www.dishmodels.ru/wshow.htm?p=217 Детальные фотографии ЗИС-2 на сайте Dishmodels.ru].

Отрывок, характеризующий 57-мм противотанковая пушка образца 1941 года (ЗИС-2)

– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.