ЗИС-27

ЗИС-27
Тип:	миномёт
Страна:	СССР СССР
История службы
Годы эксплуатации:	опытный образец (по другим данным - проект)
История производства
Конструктор:	В. Г. Грабин
Разработан:	1942
Производитель:	КБ завода № 92 или Центральное артиллерийское конструкторское бюро
Характеристики
Калибр, мм:	240

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

ЗИС-27 — один из первых проектов тяжёлого миномёта большой мощности в СССР (калибр 240 мм). По некоторым данным - первый, доведенный до практической реализации. Ещё в ходе Первой Мировой войны в России на вооружение ТАОН поступили 240-мм миномёты системы Батиньоля в вариантах с коротким и длинным стволами французского и британского производства - однако поставлялись они союзниками по Антанте в весьма ограниченных количествах. В ходе и после Гражданской войны незначительное количество этих миномётов осталось на вооружении ТАОН РККА. Поскольку необходимость в них многим (хотя и далеко не всем: например, в книге «Современная артиллерия», вышедшей в 1933 году и предназначенной для начальстующего состава РККА, миномёты рассматривали лишь как «суррогат» артиллерийского орудия) военным специалистам Красной Армии представлялась очевидной - работы над миномётами калибра более 230 мм начались в СССР ещё с 1925 года, когда был предложен проект 254-мм миномёта. Однако данный миномёт не вошел в Систему артиллерийского вооружения РККА на 1929-1933 гг. и работы над ним были прекращены. В 1933 году констукторско-испытательная группа «Д» ГДЛ предложила Артиллерийскому Управлению РККА проект 240-мм миномёта ТМ. Проект был одобрен, но (по неясным причинам) реализован не был. Наконец, в начале 1938 года ГАУ Народного комиссариата обороны Союза ССР выдало оборонной промышленности тактико-технические требования на разработку, в том числе, и 240-мм корпусного миномёта, вошедшего в Систему артиллерийского вооружения РККА на 1938-1942 гг. Однако работы шли очень вяло (об их результатах в настоящее время ничего не известно).

Реальным толчком к разработке 160- и 240-мм миномётов послужили лишь уроки «Зимней войны» с Финляндией, когда советские войска столкнулись с острой нехваткой мощных и при этом - достаточно лёгких и подвижных (для своего калибра) огневых средств, могущих эффективно разрушать долговременные оборонительные сооружения, которыми была насыщена «линия Манергейма», без привлечения тяжёлых и обладавших низкой манёвренностью на поле боя 203,2-мм гаубиц и 279,4-мм мортир. В ходе совещания командно-начальствующего состава РККА, Рабоче-Крестьянского ВМФ, а также руководящих работников центральных аппаратов Народного комиссариата обороны и Народного комиссариата ВМФ по обобщению опыта боевых действий против Финляндии, прошедшего 17 апреля 1940 года, И. В. Сталин категорически заявил: «Нет современной войны без минометов, массовых минометов. Все корпуса, все роты, батальоны, полки должны иметь минометы 6-дюймовые обязательно, 8-дюймовые. Это очень эффективные минометы и очень дешевая артиллерия.». Как следствие - разработкой 160- и 240-мм миномётов занялись КБ сразу четырёх заводов: № 7 (Ленинград), № 13 (Брянск), № 92 (Горький) и № 393 (Киев) Народного комиссариата оборонной промышленности Союза ССР.

240-мм миномёт ЗИС-27 был завершен разработкой в 1942 году в КБ завода № 92 (согласно другим источникам, уже в ЦАКБ - Центральном артиллерийском констукторском бюро; впрочем, индекс «ЗИС» миномёта говорит в пользу первой версии - изделия ЦАКБ имели индекс «С») под руководством главного конструктора В. Г. Грабина. По мнению известного специалиста по истории русской и советской артиллерии А. Б. Широкорада - ЗИС-27 имел наилучшую и самую простую конструкцию из всех предложенных к тому времени миномётов сопоставимого калибра.. В то же время утверждение, что «миномёт разрабатывался без приказа командования по собственной инициативе конструкторского бюро», следует считать по меньшей мере спорным: задание ГАУ и указания Сталина никто не отменял.

Дальнейшие сведения о судьбе ЗИС-27 расходятся. Согласно одним данным - миномёт был воплощен в металле и представлен на полигонные испытания, но по их результатам был забракован командованием артиллерии РККА, после чего все работы над изделием были прекращены. По другим же сведениям - миномёт ЗИС-27 так и остался в проекте. В любом случае - на вооружение артиллерии Красной Армии он не поступал, а ЦАКБ и Грабин переключились на разработку аналогичного по назначению и близкого по тактико-техническим характеристикам 240-мм миномёта С-16 (проект последнего был завершен в 1943 году, но так и остался нереализованным).

Интересный факт

Кроме упомянутого миномёта, обозначение ЗИС-27 по данным А. Б. Широкорада имела 85-мм самоходная противотанковая пушка с длиной ствола, равной 51,3 калибра и начальной скоростью бронебойного снаряда 852 м/с. Пушка монтировалась на шасси быстроходного гусеничного трактора М-42.

Литература

• Иванов А. Артиллерия СССР во второй мировой войне. СП6. : Нева, 2003. — 67 с. : илллюстрации. // Сер. Вооружение и военная техника.
• Широкорад А. Б. Гений советской артиллерии. Триумф и трагедия В. Грабина. М. : АСТ, 2002. — 429 c.
• Широкорад А. Б. Отечественные минометы и реактивная артиллерия. — Минск : Харвест; М. : АСТ, 2000. — 464 с. : 16 листов иллюстраций. — ISBN 985-13-0039 (Харвест), 5-17-001748-0 (АСТ).
• Широкорад А. Б. Тайны русской артиллерии. Последний довод царей и комиссаров.
• А. Карпенко, С. Ганин. Отечественные бомбометы и минометы. Издательство: СПб. : Гангут, 1997. - ISBN 5-85875-123-7.

Отрывок, характеризующий ЗИС-27

– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.


В одно утро полковник Адольф Берг, которого Пьер знал, как знал всех в Москве и Петербурге, в чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными наперед височками, как носил государь Александр Павлович, приехал к нему.
– Я сейчас был у графини, вашей супруги, и был так несчастлив, что моя просьба не могла быть исполнена; надеюсь, что у вас, граф, я буду счастливее, – сказал он, улыбаясь.
– Что вам угодно, полковник? Я к вашим услугам.
– Я теперь, граф, уж совершенно устроился на новой квартире, – сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно; – и потому желал сделать так, маленький вечерок для моих и моей супруги знакомых. (Он еще приятнее улыбнулся.) Я хотел просить графиню и вас сделать мне честь пожаловать к нам на чашку чая и… на ужин.
– Только графиня Елена Васильевна, сочтя для себя унизительным общество каких то Бергов, могла иметь жестокость отказаться от такого приглашения. – Берг так ясно объяснил, почему он желает собрать у себя небольшое и хорошее общество, и почему это ему будет приятно, и почему он для карт и для чего нибудь дурного жалеет деньги, но для хорошего общества готов и понести расходы, что Пьер не мог отказаться и обещался быть.
– Только не поздно, граф, ежели смею просить, так без 10 ти минут в восемь, смею просить. Партию составим, генерал наш будет. Он очень добр ко мне. Поужинаем, граф. Так сделайте одолжение.
Противно своей привычке опаздывать, Пьер в этот день вместо восьми без 10 ти минут, приехал к Бергам в восемь часов без четверти.
Берги, припася, что нужно было для вечера, уже готовы были к приему гостей.
В новом, чистом, светлом, убранном бюстиками и картинками и новой мебелью, кабинете сидел Берг с женою. Берг, в новеньком, застегнутом мундире сидел возле жены, объясняя ей, что всегда можно и должно иметь знакомства людей, которые выше себя, потому что тогда только есть приятность от знакомств. – «Переймешь что нибудь, можешь попросить о чем нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное умением выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным».