Забастовка грузоперевозчиков в Чили 1972—1973

Забастовка грузоперевозчиков в Чили 1972—1973 (исп. Huelga de camioneros 1972 y 1973) — крупномасштабная политическая забастовка владельцев и водителей грузового автотранспорта в Чили 1972—1973. Была направлена против левого правительства Сальвадора Альенде. Проводилась под правыми антимарксистскими, антикоммунистическими лозунгами. Сильно усугубила социально-экономический и политический кризис, способствовала свержению Альенде 11 сентября 1973 года.

Конфликт левого правительства с корпоративным профсоюзом

На президентских выборах 1970 года в Чили победу одержал кандидат левого блока Народное единство социалист Сальвадор Альенде — первый марксист, пришедший к власти в результате демократических выборов. Стала проводиться в жизнь программа социалистических преобразований (в том числе национализация ключевых сфер экономики). При этом Альенде рассчитывал сохранить демократический строй и правовой порядок.

Политика Альенде ущемляла интересы не только крупной буржуазии, землевладельцев и иностранного капитала, но и чилийского среднего класса — мелких предпринимателей, инженеров, техников, преподавателей, частнопрактикующих врачей и юристов. В этом социальном слое важное место занимали частные автотранспортники-грузоперевозчики, объединённые в Национальную конфедерацию владельцев грузовиков (CNTC). Конфедерация представляла собой общенациональный корпоративный профсоюз гремиалистского типа: наряду с крупными транспортными магнатами, в неё входили и составляли основную членскую массу мелкие собственники — водители своих грузовиков. Политически Конфедерация стояла на правых позициях. Во главе конфедерации стоял владелец нескольких грузовиков Леон Виларин — активный член ультраправой антикоммунистической организации «Родина и свобода».

Неудачи экономической политики Альенде усиливали в ней радикальные прокоммунистические тенденции. Дальнейшее огосударствление вело к национализации грузового автотранспорта. Эти планы встретили жёсткое сопротивление со стороны CNTC.

Антиправительственное движение: цель, масштаб, последствия

9 октября 1972 года CNTC объявила общенациональную забастовку протеста. Первоначально к забастовке примкнули около 12 тысяч водителей. Однако приказ Альенде об аресте Виларина и ещё нескольких руководителей CNTC спровоцировал взрыв возмущения. Забастовали 165 водительских организаций общей численностью около 40 тысяч человек с 56 тысячами грузовиков. Леон Виларин и его соратники были освобождены под залог, но это уже не могло остановить протестов. Всего почти за год в забастовке участвовали до 150 тысяч человек (эту цифру оглашал один из руководителей чилийской компартии Володя Тейтельбойм).

Финансовую поддержку оказал — по согласованию и при участии ЦРУ — американский транспортный профсоюз, входящий в АФТ-КПП. Общая сумма американских субсидий составила 7-8 млн долларов.

Особенность забастовки состояла в том, что конкретные экономические вопросы не имели в ней большого значения. Национальный координационный центр забастовщиков сформулировал ряд требований к властям: запрет экспроприаций, возвращение национализированной собственности владельцам, конституционная реформа, ограничивающая полномочия президента, роспуск проправительственных комитетов, через которые левые активисты принимали на себя управленческие функции на местах, прекращение политической цензуры в отношении крайне правых СМИ. Требования были изложены в заявлении Pliego de ChileВсё это означало фактическое самоупразднение правящего блока. Фактически цель бастующих заключалась в устранении правительства, проводившего под коммунистическим влиянием враждебную им политику.

Забастовка владельцев грузовиков стала стержневым фактором антиправительственного забастовочного движения. К Конфедерации грузоперевозчиков примкнули другие крупные гремиалистские структуры: Конфедерация малой промышленности, Конфедерация розничной торговли, профсоюзы горняков, портовых работников, преподавателей, врачей, ассоциации студентов и старшеклассников. В протестном движении в той или иной форме участвовали до 500 тысяч человек. В сочетании с многочисленными террористическими актами и протестными выступлениями, массовые забастовки сильнейшим образом дестабилизировало правительство.

Экономически забастовка CNTC парализовала страну — в силу географических особенностей в Чили почти нет железнодорожной сети, сухопутные грузоперевозки осуществляются автотранспортом. Ущерб, по правительственным данным, составил немалую по меркам Чили того времени сумму — 60 миллионов долларов.

Попытки подавления забастовки и свержение правительства

Власти предпринимали разнородные контрмеры. Были организованы бригады сторонников правительства, пытавшиеся организовать альтернативные грузоперевозки. Транспорт забастовщиков реквизировался. Левые организации устанавливали силовой контроль над предприятиями других отраслей. Многие лидеры протестов подвергались арестам. Почти во всех провинциях Чили было введено чрезвычайное положение.

Предпринимались попытки переговоров правительства с бастующими, однако достигаемые соглашения не выполнялись ни одной из сторон. Национализация транспорта была неприемлема для перевозчиков, но уже необходима для правительства.

Уже 2 ноября 1972, менее чем через месяц после начала забастовки, Альенде учредил особый «военный кабинет» во главе с генералом Карлосом Пратсом. Был также создан правительственный Национальный транспортный комитет под председательством адмирала Исмаэля Уэрты. В противоборстве с корпорациями правительство явно делало ставку на лояльных военачальников. Несмотря на то, что Пратс поддерживал с Виларином хорошие личные отношения, переговоры между ними не дали эффективных результатов.

К лету 1973 президент Альенде склонился к введению чрезвычайного положения в общегосударственном масштабе с привлечением вооружённых сил. Жёсткое наведение порядка — в том числе подавление забастовок — предполагалось поручить генералу Пиночету. 27 июня 1973 Альенде провёл совещание с участием Пиночета, на котором обсудил оперативную сторону режима ЧП. Вскоре были объявлены вне закона профессиональные организации грузоперевозчиков. В ответ началось сокрытие грузовиков, а также микроавтобусов и такси. Лидеры забастовки явно ожидали вооружённого столкновения.

11 сентября 1973 года правительство Сальвадора Альенде было свергнуто в результате военного переворота под командованием генерала Пиночета. Национальная конфедерация владельцев грузовиков Чили приветствовала смену режима.

Отрывок, характеризующий Забастовка грузоперевозчиков в Чили 1972—1973

– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.